— Извините, — обратилось вдруг к Максу некое смутно знакомое, хотя и не слишком привлекательное лицо, — вы случайно не Максим из Москвы?

— Предполагаю, что я, — на светский манер ответствовал Макс, — хотя нельзя полностью исключить возможность, что в Москве имеются и другие Максимы.

— А я Геннадий Барсуков, — продолжал навязываться смутно знакомый с лысиной, — неужели не помните? Геннадий, который у вас консультировался по поводу негашеной Португалии 1912 года…

— Ах да, конечно, помню! Сколько лет, сколько зим…

На самом деле Макс лучше помнил португальскую серию, чем ее провинциального владельца. Однако радость его была искренней: филателист с филателистом темы для разговора всегда найдут! Мероприятие стало казаться терпимым. К несчастью, филателист Геннадий непременно хотел следовать светским нормам:

— Позвольте вам представить мою жену.

И потащил Макса прямо к той особе, на которую тот обратил внимание, едва вошел. Едва увидев ее, Макс подумал: «Какая красавица!» Сразу за тем: «Какая уродина!» Как ни удивительно, обе характеристики были правомерны. Платиновая блондинка, выделявшаяся среди других присутствующих женщин безупречной худощавостью и безукоризненными чертами лица, в покое казалась совершенна, как статуя. Но стоило ей заговорить, улыбнуться, и впечатление красоты исчезало, в ней проступало что-то отталкивающее. Грубость, вульгарность? Макс впервые встречал женщину, которую до такой степени меняла бы мимика. Как там в «Детстве» Толстого сказано об улыбке? Кажется, примерно так: «Если улыбка украшает лицо, оно прекрасно, если не меняет, оно обыкновенно, если портит, оно дурно». Если оценивать по этому критерию, у жены Барсукова было самое дурное из дурных лиц, и Максу с ней знакомиться хотелось не больше, чем целоваться со свирепым цепным волкодавом.

— Зоенька, это Максим, филателист из Москвы. Это моя жена…

— Очень приятно — Зоя, — отрекомендовалась Барсукова, крепко пожимая толстую потную Максову ладонь. — Директор Хостинского рынка.

«Может быть, секрет ее непривлекательности не в улыбке, а во взгляде? — предположил, передернувшись, Макс. — Она взглядом пронимает до костей, рассекает на части, как мясной оковалок. Жаль мне этого Геннадия…»

19 февраля, 00.13. Денис Грязнов

Тотчас после посещения ресторана «Морская свинка» Денис Грязнов позвонил в Москву. Это не означало, что у него не нашлось бы более неотложных дел; однако надо принять во внимание, что ради поддержания реноме на вечеринке ему пришлось выпить, а алкоголь в последнее время стал оказывать на Дениса особенное действие. Нет, директор «Глории» не начинал буянить или необычно себя вести, он не выглядел пьяным: спиртное, сливаясь с его кровью, вызывало вселенскую печаль. Он начинал думать обо всем мире, какой он огромный по сравнению с ним, Денисом Грязновым, и как легко затеряться в этом универсуме, заполненном массой безразличных к нему людей, и как это важно, чтобы рядом оказался хотя бы один-единственный человек, который бы ему посочувствовал, для которого Денис оказался бы самым лучшим на земле. Сотрудники «Глории» на это не годились: хотя каждый среди них был по-своему уникален, однако тем самым единственным почиться не мог. Дядя Слава, с его обильными запасами сочувствия, тоже не подходил: родственники есть родственники, они любят нас не избирательно, а просто так, потому что мы есть. Единственный человек, от которого Денис желал сочувствия, находился сейчас в Москве и носил чудесное царское имя «Анастасия».

Настя откликнулась не сразу: должно быть, как обычно, забросила куда-то мобильный телефон и потом долго искала по испускаемым им звукам, подумал с умилением Денис. Он ничуть не рассердился: ему нравилось представлять, как Настя ищет, заглядывая в сумки, подныривая под шкафы и диваны, и ее маленькие грудки, не стесненные лифчиком, колышутся под прикрытием очередного экстравагантного наряда: даже дома она на себе модельерски экспериментировала, и порой это Дениса смешило, а порой сводило с ума. А может быть, она попросту спит? В такое время — имеет полное право…

— Алло! — сказала Настя, и ее сочные губы, окружающие это круглое «О», также явственно ему вообразились — до дрожи в позвоночнике.

— Настя! — завопил Денис, позабыв о вселенской скорби. — Это я, Денис!

— Ой, Денисочка! — бурно возликовала Настя. — Представляешь, я только сейчас о тебе вспоминала…

Это Денису понравилось меньше. Что это значит: «только сейчас!» Она должна была вспоминать о нем каждую минуту… на худой конец, каждый час…

— …на заседании худкомиссии, — чирикала Настя, счастливая, как певчая птичка на ветке, — представляешь, одни старые мадамы брежневских времен, совершенно не понимают ничего нового, ни материалов, ни линии кроя, засохшие мозги с горошину, просто безобразие…

— А у меня тут наклевывается очень крупное дело, — в свою очередь торопился выложить новости

Денис, — «Глории» предстоит вывести на чистую воду одного мафиозного деятеля, ну «крестного отца» всех местных бандюков…

— …А еще на худкомиссию Ленка Бецкая с Тамарой, ну ты их знаешь, представили очень своеобразное платьице, из совершенно простого подручного материала, как бы тебе описать, сшито из вафельных полотенец, на подоле бисерная бахрома, ну и еще аппликации с вышивкой — так представляешь, зарубили!

— Я всех к этому делу привлек, даже Макса, ну да, компьютерщика, сначала думал, просто для декорации, очень уж он у нас калорий… то есть колоритный, а сегодня смотрю, он втягивается, знакомится с кем-то напропалую. О, думаю, это ценно, из парня выйдет толк!

— И если взять самую обычную кофточку из любой синтетики, вроде моей, той, что со старинными самолетами братьев Люмьер, или не Люмьер, а какие там братья в начале двадцатого века делали самолеты, и изрезать ее во всяких случайных местах…

— И с этой целью мы сегодня посетили ресторан, закрытое мероприятие для вип-персон города Сочи, и я только что оттуда, и вот решил тебе позвонить.

— И позвонил. — Голос Насти обрел строгие нотки. — И, конечно, выпил там, в ресторане?

— Как же иначе? Это моя работа.

— Ага, работа. Ну мне давно было понятно, что твоя работа требует от тебя очень многого… того, что тебе самому приятно. Точно?

— Я повторяю! Это моя работа! Я выпил по долгу службы!

— Спокойной ночи, Денисочка, — снова ласковым птичьим голоском произнесла Настя. — После ресторана тебе надо хорошо выспаться. А у меня завтра тоже тяжелый день.

— Вот и поговорили, называется, — сказал Денис. Сказал непонятно кому — должно быть, своему мобильному телефону. На сей раз они с Настей как будто бы не поругались. Отчего же он впал в такое настроение, что так бы и шваркнул ни в чем не повинный мобильник об стену?

Когда-то Денис наткнулся случайно на брошюрку под названием «Почему любят стерв?». Автор, психологиня (в жизни тоже, должно быть, порядочная стерва — иначе не стала бы так воевать против стерв), обрисовывала различные распространенные ситуации, и главный вывод, который на основании ее данных сделал Денис, — есть супружеские пары, которые на протяжении долгих лет живут, как кошка с собакой, но не разводятся, потому что такие отношения в глубине души доставляют каждому из них удовольствие. Такие браки, основанные на любви-ненависти, бывают прочнее, чем нормальные браки между уважающими друг друга людьми. Иногда Денису казалось, что они с Настей тоже втягиваются в похожие отношения: бурные ссоры — зато как сладко после них мириться! Странно, никогда он Настю стервой не считал…

«Ты накинулся на Макса за то, что у него слюнки текут при виде садомазохистских фотографий, — сказал себе Денис, — а сам что, лучше? Только у него садомазохизм примитивный, телесный, а у тебя с Настей… нравственный, что ли?»

Додумывать эту мысль до конца было бы не слишком отрадно, а может быть, даже опасно. Поэтому Денис решил последовать Настиному совету и в самом деле завалиться спать. Кстати, совет неплох: утро вечера мудренее. Что-то он в этом Сочи совсем не высыпается. А другие, между прочим, едут сюда отдыхать…