— Денег ему больше не нужно? — спросил он меня так же беззвучно.

— Пока нет, — успокоил я его. — Только у него есть к нам с вами одно предложение. Я вам потом расскажу.

— Нет, сейчас, — заявил решительно Геннадий Андреевич и потащил меня в комнату, гае никого не было. — Людмила, он сейчас освободится! — крикнул он жене, кивая на меня. А когда мы остались одни, уставился в меня своими горящими теперь глазами и возбужденно сказал:

— Ну же! Не томите!

Я рассказал о том, что Скелет выдвинул предложение не столько убить тех, кого он поймает, сколько постараться вытряхнуть из них деньги на операцию для Юли.

— Нужно пятьсот тысяч долларов, — пояснил я. — Вот Скелет и предлагает «вынуть» эти деньги из самих бандитов. Даже не у них, потому что они могут и не иметь таких денег, а через них выйти на главных людей.

— А потом — убить, — решительно сказал Геннадий. Он помолчал с полминуты, глядя в окно и добавил: — Отнять деньги и вылечить Юлю — это отлично. Да что там — это великолепно. Но убить надо обязательно.

— Вот уж не думал, что вы такой кровожадный, — заметил я. — Ведь если Юля опять будет видеть, то наша проблема решится…

— Вы что — младенец? — окрысился Геннадий. — Разве вы не хотите подумать о других людях? Бог знает сколько людей они убили таким образом. Юля спаслась непонятно каким чудом… Это уж просто так вышло, что мы с вами имеем возможность нанять этого вашего Скелета и получить сатисфакцию. А другие люди не имели и не имеют такой возможности. Нет уж, мы обязаны подумать и о других несчастных тоже. О тех, кому уже никто не поможет. Они должны быть отомщены.

Геннадий взглянул на меня и, поняв, что слишком много говорит о мести, заметил:

— Кроме того, тут есть главный вопрос… Эти твари не должны жить на белом свете. Они подлежат уничтожению.

— И мы выступим в качестве санитаров природы? — усмехнулся я. На самом деле мне нравилась эта идея. Бывший партийный бонза и педераст, криминальный доктор и сильно замаранный частный детектив объединились, чтобы выступить санитарами общества… Это сильно…

Геннадий Андреевич потупился и сказал тихо:

— Знаете, был такой партийный лозунг в свое время: «Кто, если не ты?» По-моему, хороший лозунг. Вы ничего не имеете против?

Я никогда ничего не имел против партийных лозунгов. Не имел и сейчас.

— Пятьсот тысяч нам даже не нужно, — сказал Геннадий. — Сто тысяч мы с вами вполне наберем, если вы согласны войти в долю… А вот четыреста нам не помешают.

Больше мы с ним не обсуждали эту проблему. Людмила помогла Юле сойти по ступенькам лестницы на улицу и усадила ее в машину. Мы поехали.

— Мама теперь каждый день ходит в церковь, — сказала Юля, когда мы ехали по шоссе на Осиновую Рощу. — А к нам в дом зачастили всякие старушки. Некоторые очень сочувствуют и переживают, а некоторые — очень противные.

— Как и все люди, наверное, — заметил я. — А чем ты занимаешься целыми днями?

Улыбка тронула Юлины губы.

— Я нахожусь в долине смертной тени, — ответила она спокойно. — В долине смертной тени ничем не занимаются. Там только видят чудесные сны.

— Ты принимаешь таблетки? — уточнил я и тут же вспомнил, что они должны были уже закончиться, но Юля не просила меня принести ей еще. Может быть, они с Людмилой нашли еще какой-то канал, чтобы получать их?

— Нет, у меня больше нет в этом никакой необходимости, — сказала Юля. — Вообще, теперь я понимаю, какая я была дура прежде. Я одурманивала себя наркотиками в то время, как жизнь была так полна, так прекрасна… Все начинаешь ценить только потом, когда этого лишаешься. Но таблетки мне стали больше не нужны. У меня появилось столько других возможностей.

— Каких? — не понял я, и Юля, промолчав, сказала:

— Даже не знаю, как тебе это объяснить… Я ведь уже говорила тебе, что у меня открылось внутреннее зрение. Если Бог что-то отнимает у человека, он обязательно дает что-то взамен. Просто люди иногда не замечают этого.

— Но не Бог отнял у тебя глаза, — сказал я. — Это сделали люди, причем какие-то полные подонки. Вовсе не Бог.

— Мама теперь тоже так говорит, — сказала Юля. — Но это одни отговорки. Ничего не происходит на земле без Божьей воли. Странно говорить, что Бог всемогущ и не признавать того, что без Его воли ничто не может случиться. Так что эта уловка не проходит… Так вот, я говорила о том, что Бог дал мне взамен внутреннее зрение. Стоит мне потрогать человека, и я уже очень многое о нем чувствую. В этом нет никакого чуда, я думаю. Потому что я не знаю, а именно чувствую другого… И я способна чувствовать про других людей на расстоянии. Вот недавно я буквально увидела вдруг, как мама лежит где-то на земле, и почувствовала, как ей больно. Когда мама пришла домой из церкви, она рассказала, что у нее по дороге подвернулся каблук и она очень больно упала на кривом тротуаре.

— И что же ты чувствуешь про меня, например? — спросил я, не ожидая услышать в ответ никакого откровения.

— О, — сказала Юля и замолчала.

— Тебе нужно меня потрогать? — шутливо поинтересовался я и, оторвав руку от руля, положил на ее ладонь.

— О, — повторила бесстрастно Юля и убрала свою руку. Лицо ее оставалось спокойным, и это теперь нравилось мне больше, чем те минуты, когда она улыбалась. Улыбка у Юли была очень странная и страшная. Когда знаешь, что она слепая и вместо глаз у нее пустота под темными стеклами огромных очков, эта улыбка казалась совершенно сомнамбулической…

— Я и почувствовала, — произнесла наконец Юля тихим голосом. — Просто не имело смысла об этом говорить.

— Что ты про меня почувствовала? — удивленный, спросил я. Мне все еще не верилось, что то, что рассказывает Юля об открывшихся у нее способностях — правда.

— У тебя появилась женщина, — сказала она как бы нехотя. — Ты сошелся с ней совсем недавно, но она тебя уже очаровала. Ты хотел это от меня услышать? Или нужно сказать тебе что-нибудь еще?

Обескураженный, я молчал, напряженно глядя на дорогу. Миновали пост ГАИ в Осиновой Роще…

— Она блондинка, причем яркая, — продолжила Юля, но тут я прервал ее. Мне все же удалось взять себя в руки после шока, и я попытался управлять ситуацией.

— Не надо больше об этом говорить, — попросил я. Это и в самом деле было совершенно невыносимо.

— Конечно, не надо, — охотно согласилась Юля. — Кстати, я и не собиралась об этом говорить. Просто так вырвалось… Ты попросил сказать о тебе, вот я и сказала… Ты не расстраивайся, Феликс, я удовлетворена всем этим.

— Удовлетворена? — вздрогнул я при этом неожиданном слове.

— Ну да. В конце концов, я ведь сама попросила тебя завести себе другую женщину, — подтвердила Юля. — Мне так легче с тобой общаться. Да, именно легче, — повторил она, подумав мгновение.

— А мама и в самом деле стала очень верующей, — сказала Юля, переводя разговор на другую тему. — Папе это совсем не нравится, только он ничего не говорит об этом, а я не спрашиваю, почему.

— Ну, он все-таки бывший партийный работник, — сказал я.

— Нет, — засмеялась странным смехом Юля. — Не поэтому… Он не смеется над мамой, но не одобряет. Особенно его раздражает один священник. Он к нам заходил пару раз и со мной разговаривал. Кстати, он подтвердил твои слова о том, что «долина смертной тени» из Библии — это о смерти, а не о слепоте. Так что ты, оказывается, знаток Библии, Феликс… Так вот, я разговаривала с этим священником, он такой старенький и очень добрый. Я это почувствовала. А папа его прямо терпеть не может. На дух не переносит. Когда тот в последний раз пришел, папа даже ушел к себе в комнату и хлопнул дверью перед самым его носом.

— У папы была трудная жизнь, — сказал я, стараясь быть справедливым и посмотреть на Геннадия другими глазами. За последнее время мне действительно стали открываться в нем какие-то совсем другие, неожиданные черты.

На даче мы провели весь день, до самого вечера. Все цвело, лето было в самом разгаре.

На юге в это время трава уже желтая, высохшая на солнце, земля трескается и природа готовится к осени, к осеннему цветению и умиранию. А у нас июль и начало августа — самое буйство красок. Леса стоят зеленые, и все листья еще не успели пожелтеть, так и лоснятся свежестью.