Мимо подруг прошла с коромыслом и ведрами в рваном платье соседка Сенчилиных. Внимательно поглядела она на девушек, особенно на Люсю, – бант на голове, накрашенные губы. Укоризненно покачала головой, сплюнула в сердцах.

– Эх, девушки, комсомолочки! – проворчала она. – Тьфу ты, прости господи!

Она прошла мимо. Люся показала ей вслед язык, а потом остановилась. Плечи у нее затряслись, нос покраснел.

– Не пойду я!..

– Возьми себя в руки. Видишь, вон они сидят, смотрят!.. – Паша потащила Люсю дальше, громко, дерзко запела:

Парни на крыльце подняли головы, стали подталкивать друг друга, во все глаза глядели на девушек, а Вацлав вскочил и бросился в дом. Через мгновение из распахнутого окна поплыли звуки мазурки. Ян Маленький, самый высокий из поляков, худощавый, юношески угловатый, встал, одернул куцый мундир и хотел было подойти к паненкам, как вдруг в переулок, подскакивая на ухабах, влетел открытый спортивный голубой «мерседес» с каким-то пьяным летчиком за рулем. Обдав девушек грязными брызгами, машина остановилась. Красивый брюнет с Рыцарским крестом в разрезе воротника небесно-голубого мундира и серебряными погонами капитана поманил к себе пальцем Люсю и Пашу.

– Пст! Коммен зи хир!

Девушки медленно подошли. Их лица помертвели.

Летчик рассматривал их, давясь от смеха. Особенно потешал его бант на Люсиной голове, губы, накрашенные бантиком.

– Ба! Да они почти похожи на женщин! – сказал летчик по-немецки своему единственному спутнику – майору.

Он небрежно взял Пашу за подбородок:

– Эта девка, например, вполне сошла бы в Берлине за премиленькую фрейлейн, побывай она в салоне красоты. А вот такие аппетитные розанчики, майор, в твоем вкусе! Может быть, повеселимся, майор?

Люся – она уже хорошо понимала по-немецки – презрительно усмехнулась.

– О! Она даже умеет улыбаться. Какие косы! Ты, верно, распускаешь их на ночь? У тебя хорошие зубы. А ноги?

Он привстал, нагнулся, чтобы приподнять подол Люсиного платья, но тут в переулок въехал черный «опель-капитан» с двумя немками-связистками в форме женского вспомогательного корпуса люфтваффе. Сидевшая за рулем смазливая белокурая блондинка высунулась из открытого бокового окна.

– О, я не знала, что мой небесный рыцарь интересуется туземками! – с недоброй улыбкой сказала она капитану.

– Главное для летчика, – ответил тот, смеясь, – точный и верный рефлекс!

Немка презрительно улыбнулась, оглядывая Пашу и Люсю.

Люся, потупив глаза, заметила свое искаженное, карикатурное изображение в лакированной дверце черного «опеля» и невольно сравнила себя с красивой немкой. Она отвернулась, пылая от обиды, сжевывая помаду с надутых губ.

– Туземка отворачивается? – медленно, с угрозой проговорила немка.

– Оставь ее, Эви! – засмеялся капитан. – Смешно! Неужели ты ревнуешь меня к этим аборигенам?! Поехали лучше на наш пикник!

Немцы и немки уехали. Паша проводила их потемневшими от ненависти глазами. Люся сорвала вдруг с головы свой жалкий бантик, швырнула его на землю и хотела было убежать, но Паша догнала ее, ухватила за руку.

Несмело подошел к девушкам Ян Маленький. Стефан бегом бросился к банту, поднял его и тоже подошел к ним.

– Пшепрашем! – проговорил он, робея. – Паненка потеряла бантик…

– Спасибо! – сказала Паша.

– Красивый бантик. Он панне очень к лицу…

– А тебе какое дело! – резко оборвала его Люся.

Паша ущипнула ее за руку, изобразила улыбку.

С неуклюжим поклоном, показав короткие светлые волосы с неровным боковым пробором, на ломаном русском языке отрекомендовался Ян Маленький:

– Пани позволит представиться: Ян Маньковский. А это мой коллега – Стефан Горкевич… Погода хорошая, верно?

– Где ж хорошая? Дождь будет, – удивилась Люся, выставив под первые капли ладошку.

– Да, будет дождь! – оживился Ян Маленький. – Лучше зайти в дом. Может быть, паненки хотят музыку послушать? Мой коллега Вацек купил со скуки патефон. Есть русские пластинки.

– Отчего же не послушать? – сказала Паша. – Мы музыку любим. Верно, Люся?

– Можно послушать, – выдавила Люся. – Послушаем, Паша?

– А вчера, – заявил Стефан, – мы от скуки танцевали друг с другом. А вы танцуете?

– Танцуем, – ответила Паша. – Это мы даже очень любим – танцевать…

– Так идемте в дом! – заволновался Ян Маленький. – Прошу, панна Люся! Прошу, панна Паша!

Шум прогреваемых на аэродроме авиамоторов заглушил дальнейший разговор. Вацлав Мессьяш широко распахнул обитую рогожей дверь в избу. Ян Маленький кинулся убирать под пестроклетчатые солдатские подушки на койках чьи-то штаны, портянки, миску с объедками… Лежавший на постели Ян Большой, схватив брюки, в одних трусах прыгнул за занавеску у печки…

Одна из девушек, Паша, по мнению Яна Маньковского, была очень красива и похожа на польку. Другая, Люся, низенькая, не очень видная собой толстушка, но живая, порывистая, почему-то больше понравилась ему. Может быть, потому, что она жила в этом же Первомайском переулке, и он не раз видел ее у колодца зимой, а она задирала нос, отворачивалась презрительно. Еще тогда за живое задела Яна эта русская снегурочка…

Девушки провели весь вечер с поляками. Маньковского поразило, что гордячка Люся сама с ним заговаривала, расспрашивала о житье-бытье, сама пригласила его танцевать. Девушки станцевали цыганочку, поляки – огневой оберек. Потом Паша танцевала с Яном Большим. Это был темноволосый, кряжистый мрачноватый парень с решительными, энергичными чертами лица. Танцевали танго «Утомленное солнце», популярное перед войной и у нас, и в Польше. Поляки рассказывали девчатам о своем житье-бытье, жаловались на скуку, на то, что сильно устают на аэродроме. Чего не переделаешь за день – то бомбы выгружаешь, то подвешиваешь их к самолетам, то заправляешь «хейнкели» бензином, маслом, водой. А то загонят на целый день в ангар – латать дюралевые фюзеляжи… Парни, оказывается, могли плотничать и слесарничать, и кирпич класть да и крестьянскую работу знали.

– А на аэродром пригнали нас силком. Эх, кабы не было этой пшеклентой… проклятой войны!..

Улучив удобную минуту, Люся шепнула подруге:

– Ты обрабатывай Яна Большого – он вроде главный у них, а я займусь длинным…

Из зашторенных окон дома в Первомайском переулке доносились звуки музыки. Играл патефон:

Старший полицейский Поваров подошел к окну, завешанному маскировочной шторой из синей бумаги. Из узкой щели пробивался желтый свет керосиновой лампы. В комнате было накурено. Стройная Паша Бакутина танцевала с широкоплечим темноволосым парнем в форме люфтваффе.

Старший полицейский громко постучал в крестовину оконной рамы.

– Прошу соблюдать светомаскировку! – сказал он, отходя от окна.

Было уже поздно, когда девушки собрались домой. Полицейский час давно миновал.

– Как бы не забрали нас на улице, – сказала Люся с тревогой. – Темнота, патрули ходят, а у нас пропусков нет.

– Мы проводим вас, – успокоил ее Ян Большой. – С нами ничего не бойтесь. Мы ночной пароль знаем.

– Разрешите и мне проводить паненок, пан капрал, – вызвался, улыбаясь, Ян Маленький, влезая в куцую немецкую шинель.

Вчетвером они вышли на улицу. В темноте слышался прерывистый гул «юнкерсов», пронзительный свист «мессершмиттов». От рокота моторов на аэродроме, казалось, моргали, дрожали майские звезды.

– Добра ноц! – неохотно попрощались у калитки поляки. – До зобаченья ютро вечером!

…Назавтра Аня Морозова, выслушав подруг, сказала:

– Замечательно, девушки! И все же главная задача еще не решена. Надо узнать номера частей… А что, если сделать так… Люся, останься!