– Да что вы к ней привязались? – не выдержал я. – Юная леди не имеет никакого отношения к той земле, о которой вы твердите. Она приехала сюда погулять. И никого здесь не знает.

Но старуха не обратила на меня никакого внимания.

– Говорю тебе, моя красавица, предупреждаю тебя, – сурово продолжала она, – Ты можешь стать вполне счастливой, но ты должна быть начеку. Держись подальше от мест, на которые наложено проклятие, иначе быть беде. Уезжай туда, где тебя любят и лелеют. Ты должна быть осторожней. Помни это. Иначе… Иначе… – Она вздрогнула. – Не по душе мне то, что я вижу у тебя на ладони. – И вдруг одним быстрым движением сунула две полукроны обратно Элли в руку, что-то бормоча себе под нос. Мы с трудом расслышали только одну фразу:

– Ах ты горе какое… и никуда не денешься. – И, повернувшись, засеменила прочь.

– Какая… Какая страшная женщина, – сказала Элли.

– Не обращайте на нее внимания, – с грубоватой небрежностью отозвался я. – По-моему, она не совсем в себе. Просто решила вас попугать. К этому месту у них здесь, по-моему, особое отношение.

– А что, тут часто бывали несчастные случаи? Кто-то погибал?

– Боюсь, что да. Посмотрите на этот поворот и обратите внимание, какая узкая здесь дорога. Здешнее городское начальство давно следует посадить за халатность. Как не быть здесь авариям? Даже предупредительных знаков и то почти нет.

– Только аварии или еще что-нибудь?

– Люди любят собирать сплетни про всякие несчастья. А этого везде хватает. Вот и получается, что какое-то место обрастает слухами.

– И говорят, это одна из причин того, что это поместье будет продано за бесценок?

– Вполне возможно. То есть если его приобретет кто-либо из местных. Но не думаю, что оно достанется местным. Скорей всего его купят под застройку. Я смотрю, вы вся дрожите, – заметил я. – Так что пойдемте быстрее. – И предложил:

– Может, будет лучше, если мы распрощаемся здесь?

– Нет. Ни в коем случае. А почему это будет лучше? Я решился на отчаянный шаг.

– Знаете, завтра я собираюсь в Маркет-Чэдуэлл, – вдохновенно соврал я. – Может… Не знаю, будете ли вы еще там… Я хочу спросить, нельзя ли мне… увидеться с вами? – Я переступил с ноги на ногу и отвернулся, почувствовав, что щеки мои прямо-таки заливает румянцем. Но если бы я ничего такого не сказал, как бы мы потом могли встретиться?

– Можно, – ответила она. – Я уеду в Лондон только вечером.

– Тогда, быть может… Не согласитесь ли вы… Наверное, я веду себя чересчур вольно?

– Почему же? Вовсе нет.

– Тогда, быть может, мы с вами посидим в кафе? Оно называется, по-моему, «Голубая собака». Вполне сносное кафе, – добавил я. – То есть я хочу сказать, что… – Я никак не мог подобрать подходящего слова и потому воспользовался тем, которое не раз слышал от матери. – Оно вполне пристойное, – волнуясь, закончил я.

И тут Элли рассмеялась. Наверное, это словечко и вправду звучит в наши дни несколько странно.

– Я уверена, что там очень мило, – сказала она. – Хорошо, я приду. Примерно в половине пятого, устраивает?

– Я буду ждать вас там, – отозвался я. – Я… Я очень рад. – Это единственное, что я сумел вымолвить.

Мы уже подошли к повороту, за которым начинались дома.

– До свиданья, – сказал я, – до завтра. И забудьте все, что наплела вам старая карга. Ей, похоже, нравится пугать людей. Не стоит обращать на нее внимания.

– А вам это место не кажется страшным? – спросила Элли.

– Цыганское подворье? Нет, – ответил я, пожалуй, чуть более решительно, чем следовало, но мне оно и вправду не казалось страшным. Я, как и прежде, считал, что место очень красивое – прекрасная оправа для прекрасного дома…

Вот как прошла моя первая встреча с Элли. На следующий день я в урочный час сидел в «Голубой собаке» и ждал Элли. Она пришла. Мы пили чай и беседовали. Мы и в этот раз не очень-то откровенничали о своей жизни, больше болтали о разных пустяках. Потом Элли, взглянув на часы, сказала, что ей пора, потому что ее поезд на Лондон отходит в семнадцать тридцать.

– А я думал, что у вас здесь машина, – сказал я. Она, чуть смутившись, призналась, что вчера говорила не про собственную машину. Но так и не объяснила, чья это была машина. Нами снова овладело чувство неловкости. Я подозвал официантку, расплатился за чай, а потом решился спросить напрямик:

– Я смогу еще… смогу когда-нибудь снова вас увидеть?

Она в этот момент внимательно рассматривала скатерть.

– Я пробуду в Лондоне еще две недели, – сказала она, не поднимая глаз.

– Где и когда? – спросил я.

Мы договорились встретиться в «Риджентс-парк-отеле» через три дня. Стояла чудесная погода. Мы пообедали в ресторане на открытом воздухе, а затем прошли в сад королевы Марии, уселись там в шезлонги и принялись болтать. С этого дня наши разговоры стали более откровенными. Я рассказал ей, что получил неплохое образование, но карьеры не сделал. Рассказал, как бегал с одной работы на другую, рассказал, где и кем работал, не про все, конечно, и еще, что никак не мог на чем-либо остановиться, как мне все надоело и я искал, искал… Как ни странно, она слушала меня затаив дыхание.

– Совсем другая жизнь, – заметила она. – Как удивительно непохоже.

– Непохоже? На что?

– На мою жизнь.

– О, вы богаты! – решил пошутить я. – Бедная маленькая богачка.

– Да, – совершенно серьезно ответила она. – Я бедная маленькая богачка.

И нехотя, отрывистыми фразами стала рассказывать мне о своей богатой семье, об удушливой, тоскливой атмосфере в их доме, таком комфортном и таком унылом. О том, что ей запрещено выбирать себе друзей и делать то, что хочется, – а она видит, как люди вокруг наслаждаются жизнью, а ей в этом отказано. Ее мать умерла, когда она была совсем маленькой, и отец женился снова. А потом, спустя несколько лет, умер и он. Я понял, что она не очень дружна с мачехой и большей частью живет в Америке, но много путешествует по разным странам.

Я слушал ее и не понимал, как в наше время молоденькая девушка может вести такое существование – практически сидеть взаперти в четырех стенах. Конечно, – она бывала на вечерах и приемах, но мне казалось, будто это происходило пятьдесят лет назад – так она об этом рассказывала. В ее мире, по-видимому, не было места ни теплым отношениям, ни веселью, и ее образ жизни отличался от моего, как ночь ото дня… Все это было по-своему любопытно, но, если честно, рассказ ее навевал уныние.

– Значит, у вас совершенно нет близких друзей? – не мог поверить я. – А как насчет молодых людей?

– Их для меня выбирают, – понуро ответила она. – Они все жуткие зануды.

– Вы живете просто как в тюрьме, – заметил я.

– В общем-то да.

– И ни одной близкой подруги?

– Теперь появилась. Ее зовут Грета.

– А кто такая эта Грета? – спросил я.

– Ее наняли мне в компаньонки – нет, пожалуй, не совсем так. Сначала у нас в течение года жила девушка-француженка, помогала мне учить французский язык, а потом из Германии приехала Грета – помогать в немецком. Но Грета оказалась не такой, как все. И с ее приездом все переменилось.

– Она вам очень нравится?

– Она мне очень помогает, – ответила Элли. – Она на моей стороне. Это только благодаря ей я хоть изредка могу делать то, что хочется мне самой. Она не боится солгать ради меня. Я ни за что не смогла бы побывать на Цыганском подворье, если бы не Грета. Она живет со мной в Лондоне, опекает меня, пока моя мачеха находится в Париже. Если я куда-нибудь уезжаю, я сочиняю два-три письма и оставляю их Грете, а она отправляет их каждые три-четыре дня, и на них стоит лондонский почтовый штемпель.

– А почему вы вдруг решили поехать на Цыганское подворье? – спросил я. – И для чего? Она ответила не сразу.

– Мы с Гретой так решили, – сказала она. – Она удивительный человек, постоянно придумывает что-то интересное, у нее столько всяких идей.

– А как она выглядит, эта Грета? – спросил я.

– О, Грета очень красивая, – ответила Элли. – Высокая, со светлыми волосами. И все умеет делать.