– Боюсь, что я не слишком разбираюсь в старине, – откликнулся я.

Громко топая, он вышел. В машине его ждал спаниель. Машина, между прочим, была старой и побитой, краска во многих местах облупилась, но я к этому времени уже успел понять, что есть вещи куда более важные, чем шикарное авто. Главное, что в здешних местах на него смотрели как на Бога, и еще то, что он уже дал нам свое благословение и скрепил его печатью. Это было видно невооруженным глазом. Элли ему понравилась. Я был склонен думать, что и я ему понравился, хотя иногда он и задерживал на мне взгляд чуть дольше обычного, словно старался оценить нечто такое, с чем прежде сталкиваться не доводилось.

Когда я вернулся в гостиную, Элли осторожно собирала осколки хрусталя.

– Жаль, что она разбилась, – с грустью сказала она. – Мне эта пепельница нравилась.

– Купим такую же, – успокоил ее я. – Это ведь не старинная вещь.

– Я знаю! А что случилось, Майк?

– Меня напугала одна фраза, сказанная Филпотом, – подумав, ответил я. – Он, сам того не ведая, напомнил мне случай из моего детства. Мы с приятелем прогуливали уроки и пошли от большого ума на пруд кататься на коньках Лед не выдержал, и мой приятель провалился, а когда подоспела помощь, было поздно – он уже утонул.

– Какой ужас!

– Да, я совершенно забыл этот эпизод. А вот сейчас вспомнил, когда Филпот заговорил о своем чуть не утонувшем брате.

– Мне он нравится, Майк. А тебе?

– Очень. Интересно, какая у него жена?

В начале следующей недели мы отправились на ленч к Филпотам… У них был белый дом эпохи Георгов[24], довольно симпатичный, хотя и без особых архитектурных изысков. Обстановка была старой, но уютной. На стенах вытянутой в длину столовой висели портреты – по-видимому, предков Филпота. Картины были далеко не шедеврами, но я подумал, что они смотрелись бы куда лучше, если бы их как следует почистили. Среди них был портрет белокурой девицы, разодетой в розовый шелк, на которую я засмотрелся.

– У вас недурной вкус, – улыбнулся майор Филпот. – Это Гейнсборо[25], причем одна из его лучших работ, хотя изображенная им особа в свое время наделала много шума. Ее подозревали в том, что она отравила своего мужа. Возможно, из чистого предубеждения, поскольку она была иностранкой. Джервейз Филпот привез ее откуда-то из-за границы.

Для знакомства с нами было приглашено еще несколько соседей. Доктор Шоу, пожилой господин с любезными манерами, но несколько усталого вида, вынужден был уехать еще до окончания ленча. Остались молодой и очень строгий на вид викарий, средних лет дама с почти мужским голосом, увлекавшаяся разведением собак породы «корги», и высокая, красивая, темноволосая девица по имени Клодия Хардкасл, которая, по-видимому, обожала лошадей, хотя их шерсть вызывала у нее аллергический насморк.

Они с Элли быстро нашли общий язык. Элли тоже увлекалась верховой ездой и тоже иногда страдала аллергией.

– В Штатах у меня ее вызывала амброзия, – говорила она, – но отчасти и лошади. Правда, сейчас это меня не очень беспокоит, поскольку появилась масса чудесных лекарств. Я вам дам на пробу несколько капсул. Запомните: они ярко-оранжевого цвета. Примите одну такую перед выходом из дома, и больше одного раза вам чихнуть не придется.

Клодия Хардкасл со вздохом сказала, что это было бы замечательно.

– А верблюжья шерсть – это вообще для меня кошмар, – призналась она. – В прошлом году я была в Египте, и, пока мы на верблюдах добирались до пирамид, у меня по лицу непрерывно текли слезы.

– А у некоторых аллергия на кошачью шерсть, – заметила Элли. – И на пух из подушек. – И они с увлечением стали обсуждать прочие виды аллергии.

Я сидел рядом с миссис Филпот, высокой и стройной женщиной, которая говорила исключительно о своем здоровье – в те моменты, когда ей требовалось сделать паузу между блюдами, которые были очень сытными. Она ознакомила меня с полным перечнем всех своих заболеваний и не без гордости сообщила, что даже самые выдающиеся светила медицины не могут поставить ей верный диагноз. Иногда она позволяла себе отклониться от этой захватывающей темы, расспрашивая меня, чем я занимаюсь. Когда я ловко ушел от ответа, она попыталась, правда, не настойчиво, выяснить, с кем я знаком. Я мог бы совершенно честно сказать: «Ни с кем», но решил не уточнять, поскольку она задала мне этот вопрос явно не из снобизма, и к тому же мой ответ мало ее интересовал. Миссис «Корги», – ее настоящую фамилию я прослушал, – была куда более настойчива в своих расспросах, но я отвлек ее разговором о бедных кисках и собачках и о невежестве ветеринарных врачей. Беседовать на эту тему было вполне безопасно, но очень скучно.

Позже, когда мы довольно бесцельно прогуливались по саду, ко мне подошла Клодия Хардкасл.

– Я наслышана о вас от моего брата, – вдруг ни с того ни с сего заявила она.

Я удивился. Я не был знаком с братом Клодии Хардкасл.

– В самом деле? – на всякий случай спросил я.

Она улыбнулась:

– Но ведь он строил ваш дом.

– Вы хотите сказать, что Сэнтоникс – ваш брат?

– Сводный. Я не очень хорошо его знаю. Мы редко встречаемся.

– Он замечательный человек, – сказал я.

– Многие так считают, я знаю.

– А вы?

– Мне трудно ответить определенно. Смотря что вы имеете в виду. Одно время он покатился вниз… С ним никто не желал иметь дела. А потом вдруг переменился и начал преуспевать – неожиданно для всех. И вроде бы даже перестал… – она сделала паузу, – перестал думать о чем-либо ином, кроме своей работы.

– По-моему, так оно и есть.

Я спросил у нее, видела ли она наш дом.

– Нет. По окончании строительства не видела. Я пригласил ее зайти к нам.

– Предупреждаю, мне он вряд ли понравится. Я не люблю современные дома. Предпочитаю особняки эпохи королевы Анны[26].

Она пообещала записать Элли в члены гольф-клуба. И еще они собирались вместе кататься верхом – когда Элли купит лошадь, – может, и не одну. Короче, они с Элли уже успели подружиться.

Когда Филпот показывал мне свои конюшни, он упомянул о Клодии.

– Отличная наездница и знаток в псовой охоте, – сказал он. – Жаль только, испортила себе жизнь.

– Каким образом?

– Вышла замуж за богача, много ее старше. Он американец, по фамилии Ллойд. Ничего из их брака не получилось, очень быстро разошлись. Она взяла свою девичью фамилию. Вряд ли выйдет замуж еще раз. Терпеть не может мужчин. А зря.

Когда мы ехали домой, Элли сказала:

– Скучновато, но приятно. Славные люди. Мы будем очень счастливы здесь, правда, Майк?

– Конечно, – ответил я и, сняв руку с руля, сжал ее запястье.

Когда мы вернулись, я высадил Элли у дверей, а сам отвел машину в гараж.

Идя к дому, я услышал, что Элли играет на гитаре. Гитара у нее была – красивая старинная испанская, наверное, стоила кучу денег. Обычно она еще напевала немного воркующим низким голосом.

У нее был довольно приятный тембр. Большинство ее песен я слышал впервые. Ритуальные песни американских негров, старинные ирландские и шотландские баллады, мелодичные и довольно грустные. Ничего похожего на поп-музыку или рок-н-ролл. Наверное, это были народные песни.

Я обошел террасу и остановился у входа.

Элли пела одну из моих любимых песен… Не знаю, как она называется. Она еле слышно проговаривала слова, наклонившись к самому грифу и тихонько пощипывая струны. Мелодия этой песни тоже была сладко-грустной: