Как бы то ни было, сын его едва сдерживал слезы во время разговора.

— Анна Нюман у телефона.

— С вами говорит комиссар Бек. У меня к вам один вопрос.

— Слушаю.

— Многим ли было известно, что ваш муж лежит в больнице?

— Совсем не многим, — поразмыслив, сказала она.

— Но болел-то он долго?

— Да, очень долго. Но Стиг не желал, чтобы люди знали об этом. Хотя…

— Что хотя?

— Хотя некоторые знали.

— Кто именно? Вы можете назвать?

— Ну, прежде всего мы, родные…

— Точнее.

— Я и дети. Еще у Стига были… были два младших брата, один живет в Гётеборге, другой в Будене.

Мартин Бек кивнул своим мыслям. Письмо, найденное в палате, было наверняка написано одним из братьев.

— Продолжайте.

— Лично у меня нет ни сестер, ни братьев. Родители умерли. Словом, у меня нет ныне здравствующих родственников. Только дядя с отцовской стороны, но он живет в Америке, и его я никогда не видела.

— Ну а друзья?

— Друзей у нас есть немного. Было немного. Ну, Гуннар Блумберг, который приходил ночью, с ним мы встречались, а кроме того, он лечил Стига. Само собой, Блумберг знал.

— Ну это понятно.

— И еще капитан Пальм с женой. Это старый однополчанин Стига. Вот и с ними мы встречались.

— А еще?

— Никого. Практически никого. Настоящих друзей у нас было немного. Только те, кого я назвала.

Она умолкла. Мартин Бек ждал.

— Стиг частенько говаривал…

Она не кончила фразу.

— Что же он говаривал?

— Что у полицейского и не может быть много друзей.

С этим спорить не приходилось. У Мартина Бека и у самого друзей не было. Если не считать дочери и Колльберга. Да еще одной женщины по имени Оса Турелль. Но Оса тоже служила в полиции. Еще, может быть, Пер Монссон, полицейский в Мальмё.

— Ну а эти люди знали, что ваш муж лежит в Саббатсберге?

— Да как вам сказать… Единственный, кто знал все точно, был доктор Блумберг. Из наших друзей.

— А кто ходил к нему?

— Я и Стефан. Мы каждый день к нему ходили.

— Больше никто?

— Никто.

— Доктор Блумберг тоже не ходил?

— Нет. Стиг не хотел, чтобы у него бывал кто-нибудь, кроме нас двоих. Он даже Стефана принимал неохотно.

— Почему?

— Не хотел, чтобы его кто-то видел. Понимаете…

Мартин Бек не прерывал.

— Ну, — наконец продолжила она, — Стиг всегда был на редкость сильным мужчиной, в отличной форме. А тут он очень сдал и избегал показываться людям.

— М-м-м, — протянул Мартин Бек.

— Правда, Стефан этого даже не замечал. Он боготворил отца. Они были очень близки.

— А дочь?

— Дочери Стиг никогда не уделял такого внимания. У вас самого есть дети?

— Да.

— И девочки, и мальчики?

— Да.

— Ну, тогда вы и сами все понимаете. Как это бывает между отцом и сыном.

Но Мартин Бек не понимал. И думал над этим так долго, что женщина забеспокоилась.

— Комиссар Бек, вы еще слушаете?

— Конечно, конечно, слушаю. Ну а соседи?

— Какие соседи?

— Соседи знали, что ваш муж в больнице?

— Разумеется, нет.

— А как вы объяснили им его отсутствие?

— Я им вообще ничего не объясняла. Мы не поддерживали с соседями никаких отношений.

— Может, тогда ваш сын? Рассказал приятелям?

— Стефан? Нет, исключено. Он ведь знал, чего хочет отец, а Стефану никогда бы даже в голову не пришло поступать ему наперекор. Он позволял себе только одно — каждый вечер ходить к отцу, но в глубине души Стиг и этого не одобрял.

Мартин Бек сделал несколько записей на открытом листке блокнота и сказал, как бы подводя итоги:

— Итак, только вы лично, Стефан, доктор Блумберг и оба брата комиссара Нюмана могли знать точно, в каком отделении и в какой палате лежал ваш супруг?

— Да.

— Ну что ж, все ясно. Только еще одно.

— А именно?

— С кем из своих коллег он общался?

— Не понимаю вас.

Мартин Бек отложил ручку и задумчиво потер переносицу большим и указательным пальцами. Неужели он так нечетко сформулировал вопрос?

— Я хотел бы вот о чем вас спросить: с какими полицейскими встречались вы и ваш муж?

— Ни с какими.

— Что-о-о?

— Чему вы удивляетесь?

— Неужели ваш муж не поддерживал отношений с коллегами? Не встречался с ними в свободное от работы время?

— Нет. За те двадцать шесть лет, что мы прожили вместе со Стигом, ни один полицейский не переступил порог нашего дома.

— Серьезно?

— Вполне. Вы и тот человек, что приходил с вами, были единственными. Но к этому времени Стига уже не было в живых.

— Но ведь должен же был кто-то приносить извещения, вообще приносить что-нибудь или заходить за вашим мужем.

— Да, вы правы. Вестовые.

— Кто, кто?

— Мой муж их так называл. Тех, кто сюда приходил. Это случалось. Но порог они действительно не переступали. Стиг был очень щепетилен в таких вопросах.

— Да ну?

— Очень. И всегда. Если приходил полицейский позвать его, или что-нибудь передать, или выполнить другое поручение, Стиг его в дом не пускал. Если дверь открывала я или кто-нибудь из детей, мы просили подождать за дверью, а сами снова запирали ее, пока не явится Стиг.

— Это ваш муж завел такой порядок?

— Да, он самым недвусмысленным образом потребовал, чтобы так было. Раз и навсегда.

— Но ведь существуют люди, с которыми он проработал бок о бок много лет. На них тоже распространялось это правило?

— Да.

— И вы никого из них не знаете?

— Нет. Разве что по имени.

— Он по крайней мере говорил с вами о своих сослуживцах?

— Крайне редко.

— О своих подчиненных?

— Я же сказала: крайне редко. Видите ли, один из основных принципов Стига заключался в том, что служебные дела никоим образом не должны соприкасаться с частной жизнью.

— Но вы говорили, что знаете некоторых хотя бы по имени. Кого же?

— Кое-кого из руководства. Ну, начальника государственной полиции, полицмейстера, главного инспектора…

— Из отдела общественного порядка?

— Да, — отвечала она. — А разве есть и другие инспектора?

В комнату вошел Рённ с какими-то документами. Мартин Бек изумленно воззрился на него. Потом он собрался с мыслями и продолжил разговор.

— Неужели ваш муж не упоминал никого из тех, с кем вместе работал?

— Одного по крайней мере. Я знаю, что у него был подчиненный, которого он очень ценил. Звали этого человека Хульт. Стиг время от времени поминал его. С Хультом он работал еще задолго до того, как мы поженились.

— Значит, Хульта вы знаете?

— Нет. Сколько мне помнится, я никогда его не видела.

— Не видели?

— Нет. Только по телефону с ним разговаривала.

— И все?

— Все.

— Подождите минутку, госпожа Нюман.

— Пожалуйста.

Мартин Бек опустил на стол руку с зажатой в ней трубкой и задумался, постукивая кончиками пальцев по корням волос, обрамляющих лоб. Рённ безучастно зевал.

Мартин снова поднес трубку к уху.

— Фру Нюман, вы слушаете?

— Да.

— Известно ли вам, как зовут первого помощника комиссара, то есть Хульта?

— Да, по чистой случайности. Пальмон Харальд Хульт. А вот его звание я узнала только от вас.

— По случайности, вы сказали?

— Да, именно так. Оно записано тут, его имя. В телефонной книге. Пальмон Харальд Хульт.

— Кто же его записал?

— Я сама и записала.

Мартин Бек промолчал.

— Господин Хульт звонил нам вчера вечером, он справлялся о Стиге. И был потрясен, узнав, что Стиг тяжело болен.

— Вы дали ему адрес больницы?

— Да. Он хотел послать Стигу цветы. А я, как уже было сказано, знала Хульта. Он был единственным, кому я рискнула бы дать адрес, кроме…

— Кого?

— Ну, начальника полиции, или полицмейстера, или главного инспектора, сами понимаете…

— Понимаю. Значит, вы дали Хульту адрес?

— Да.

Она помолчала, потом спросила с изумлением:

— На что вы намекаете?