Тереза отпускает его руку. Их глаза встречаются, и вдруг его веко слегка дернулось, как будто он только что солгал. Тереза опускает глаза, а когда поднимает вновь и встречается с его взглядом, то думает лишь об одном. Вся ее воля собрана в единой мысли:

Попроси меня о чем-нибудь, попроси, прямо сейчас.

– Знаешь, Тереза, – начинает он.

– Да?

– Красивое у тебя имя.

– Юнас, – прерывает его она. – Так вас зовут. Я слышала. То есть я поняла, что вас зовут Юнас.

– Хм, – мычит Юнас. – Вот что, Тереза…

– Да?

– Я… мне так хочется спать. Я сегодня встал в полшестого утра. Думаю, мне надо немного вздремнуть.

– И? – вопрошает Тереза, полностью уверенная в том, что продолжение последует.

– Но, если хочешь, позавтракаем вместе на Центральном вокзале?

– Да, – решительно отвечает Тереза, – хочу.

– Правда, там без вина.

– Зато там много поездов.

– Мы сможем поговорить, – уверяет Юнас. – Там.

– Да, – соглашается она, – сможем.

Затем они быстро обмениваются вежливыми улыбками. Юнас закрывает глаза, сидит прямо, спокойно. Тереза опять смотрит на него, на его лицо, повторяя про себя: До чего же красивый, очень красивый парень!

Теплые, но спокойные волны желания обволакивают Терезу, и она сидит, не спуская с него глаз, пока наконец сама не засыпает.

Я знаю, ты там, Сеньора, я слышу твое бормотание. Там, внутри, под всем этим вновь обретенным покоем.

Где-то глубоко внутри у меня есть голос. Он появился давно, с тех пор, как умерла бабушка, а может быть, с тех пор, как я повзрослела. Я называю его обладательницу Сеньорой. Я разговариваю с Сеньорой и, беседуя с ней, словно бы советуюсь со своей бабушкой, но бабушки уже нет, а кто такая Сеньора, не могу сказать.

Единственное, что я знаю, – это то, что голос ее глухой и что говорит она невнятно. Скорее шепчет, всегда шепчет во мне, внутри меня, шипит в самый неподходящий момент. Например, из-за нее я так и не смогла хоть раз влюбиться. Я думаю, в ее представлении любовь должна быть непременно грандиозной, и только на такую любовь можно тратить время, которое столь необходимо мне для достижения других целей.

Ты мне друг, Тереза, мы друзья?

Ты должна разобраться, что кроется за внешним спокойствием. Разве ты хочешь спокойной жизни? Разве ты не в силах стремиться к чему-то большему? Не в силах? Тогда забудь меня. Я могу понять и принять тоску и могу также смириться с одиночеством… Почему ты так боишься остаться одна?

Пожалуйста, можешь безрассудно пялиться на красивую внешность! Пожалуйста, можешь пялиться на красивых мужчин в вагоне поезда, ничего больше не замечая! Возможно, это тебя успокоит.

Но как тебе будет без меня? Среди всех этих спокойных, довольных красавцев? А что же тогда тебя защитит?

Что с тобой станется без меня?

Солнечный луч падает на кубики – “кости” в руке хозяйки. Жанетт ищет взглядом пепельницу.

– Можно, я покурю? – спрашивает она.

– Нет, не сейчас, – отвечает та и бросает кубики.

– Ну хорошо, – соглашается Жанетт.

– Шесть очков, – изрекает гадалка, – что же это значит?

Бросив эти кубики с пятнышками на стол, она продолжает держать над ними свою растопыренную пятерню и смотрит застывшим взглядом, будто прислушиваясь к чему-то.

– Да-да, шесть, – подтверждает Жанетт. – Может быть, это хорошо, что шестерка? Всю жизнь счастливая шестерка.

Жанетт хихикает, хотя на самом деле уже начинает терять терпение.

– Шутка, – говорит она потом. – Ну что там? Кто я и что со мной должно случиться? Обычно именно на эти вопросы хочется получить ответ. Может, меня ожидает богатство? Муж у меня уже есть.

– Как его зовут? – спрашивает гадалка, отрывая взгляд от кубиков из “Монополии”.

– Юнас.

– …и Тереза, – быстро произносит колдунья, словно завершив неоконченную фразу. – Вот что у нас здесь.

– Нет, ошибаетесь, – возражает Жанетт, – меня зовут Жанетт.

– Юнас и Тереза, – повторяет тетенька. Потом она закрывает глаза и вдруг восклицает: – Ой-ой-ой, какая дурочка, и поезд дурацкий, который везет ее.

– Что? О ком вы? – спрашивает Жанетт.

– О Терезе, – отвечает та и, глядя прямо в глаза Жанетт, добавляет: – Я ведь болею за нее, родная кровь не водица…

Внезапно они встречаются взглядами и понимают: что-то изменилось, и теперь они ведут борьбу друг с другом. Жанетт почему-то вдруг подумала: Чертова карга, зря думаешь, что мне не удастся вывести тебя на чистую воду, ты ведь даже не можешь сделать вид, что умеешь гадать.

– Меня зовут не Тереза, – произносит громко Жанетт.

– Знаю, – отзывается толстуха.

– Тогда, может быть, мы поговорим немного обо мне?

Жанетт пытается сохранить шутливый тон, но она действительно жаждет теперь услышать что-нибудь о себе. Чтобы можно было с возмущением все отвергнуть, сказав, что ничего подобного, что это ложь.

– Так кто же я?

Колдунья берет ее руку и сильно зажмуривается.

– …ты…

– Ну?

– …вата… белая картонная коробка. Ревнива… но не более чем пачка масла… Слишком мало…

– Мало чего? – не сдерживается Жанетт, отчаянно стараясь казаться спокойной.

– Чувства, – отвечает колдунья: – слишком мало чувства.

Повисает пауза. Жанетт пытается понять, почему слова гадалки так сильно ранят ее, она готова расплакаться.

Да она же идиотка,осеняет Жанетт, она ведь не произнесла ни одного разумного слова с той минуты, как я появилась здесь.

– В моей жизни мало чувства? Это я картонная коробка или я что-то найду в коробке? Если бы вы говорили более конкретно, то я бы вам даже заплатила.

– Хм, – мычит тетка, крепче сжимая руку Жанетт. – Будет больно. Ай-ай-ай как больно!

Лицо колдуньи искажается гримасой, словно от настоящей боли, и это окончательно выводит Жанетт из себя.

– Ай-ай-ай-ай, – передразнивает она, отдергивая руку, – все это полная чушь!

Жанетт встает.

– Больше у меня нет времени. Я думала, вы скажете по крайней мере хоть что-нибудь забавное.

– Это не забавно, – грустно говорит колдунья, – но тебе не надо думать об этом сейчас. Живи как жила. Так все предназначено.

Сказав это, гадалка тоже поднимается со стула. Жанетт все еще удивляется самой себе, что так разозлилась, и тут порыв ветра из открытого окна заставил ее вздрогнуть.

– Держись, – вдруг слышит она слова толстухи.

У Жанетт темнеет в глазах. Ей кажется, что вокруг стало ужасно холодно, морозно, темно. Комната исчезла. Она видит себя на улице у освещенного дома со снежком в руке. Колдунья стоит позади нее:

– Бросай!

Жанетт поднимает руку и бросает снежок в одно из зажженных окон. Со всей силы. И слышит звон разбитого стекла.

И вот она вдруг уже не в квартире, а у лифта, стоит, держась за коляску, в которой спит Йенни. Из дверей квартиры на нее смотрит колдунья.

– Что случилось? – спрашивает Жанетт.

– Ничего, – отвечает та.

Они изучают друг друга, как перед последним раундом.

– Какая наглость, – произносит Жанетт каким-то чужим, еле слышным голосом, и сама не понимает, откуда взялись эти слова, – какая наглость говорить человеку, что у него мало чувств. Нельзя судить о людях вот так.

– Нельзя, – соглашается колдунья.

– Никто не смеет никого так судить, – повторяет Жанетт, все нажимая и нажимая на кнопку лифта… Ты ничего не можешь знать обо мне, и ты ничегошеньки не можешь увидеть, пустоголовая мартышка.

– Да нет, я знаю, но кровь не водица…

И колдунья закрывает дверь. Этот звук словно от взрыва отдается на лестничной площадке, в самом обыкновенном мирном подъезде. Жанетт оглядывается, видит черно-белые с желтой крапинкой бетонные стены, прислоняется головой к дверям лифта.

Я встретилась с ведьмой, в жилом доме в Бредэнге я встретилась с чертовой ведьмой,пронеслось в ее сознании.