Магазинчик, куда ее привез многодетный водила, действительно оказался неплохим. Он даже предложил помочь с выбором нужных вещей, да Лиза отказалась. В детских товарах она вообще ничегошеньки не понимала, и не хотелось перед ним разоблачаться в окончательную врушку. И потому, изобразив озабоченную многодетную мамашу, она вышла из машины и бодро прошагала к дверям магазина. Только вот что бы такого прикупить, она не знала. Игрушки? Штанишки-костюмчики? Черт его знает. Опыту-то никакого.
Она и сама до конца не понимала, почему к собственной бездетности всегда относилась несколько легкомысленно. То есть этот вопрос не был для нее таким уж страдальческим. Ну нет детей и нет. И что? В принципе не очень-то и хотелось. Не всем же дано испытать эту радость! К тому же она была для Лизы абсолютно сомнительной и где-то не совсем понятной. Ну, растет на твоих глазах еще один человечек, болеет, капризничает, внимания требует, любви. Какое в этом особенное счастье, объясните? Словно других эмоциональных переживаний не существует. Да она, Заславская, так порой своими мыслями и эмоциями уходит в какое-нибудь казусное трудное дело, в муках рожая нужный результат, что некоторым матерям и не снилось. И ответственности у нее не меньше. И нравственных мук да сомнений тоже сколько угодно – на нее же люди надеются. А некоторые, можно сказать, и уповают в тяжелых жизненных ситуациях. Так что дети детьми, а профессия – профессией. И вообще, как-то не представляла Лиза себя матерью. Видно, потребности такой у нее не сложилось. Хотя вопросы Лёнины насчет отсутствия в семье детей в душу все-таки запали нехорошими такими камешками-сомнениями, будто уличил он ее в чем-то нехорошем, в неполноценности какой. Потому и с языка это неожиданное вранье сорвалось, наверное. Как будто она оправдываться вынуждена перед самой собой. А может, перед Лёней? Вот ведь, детей ему подавай… Не за что оправдываться, не виновата она ни в чем! Чего она будет с ними делать, с детьми этими? Чего с ними вообще делают? С ума сходят от горшков, памперсов, визга и крика? Нет, не понимает она ничего в этом деле, не дано. И пусть он отстанет от нее со своими дурацкими рефлексиями…
– Я могу вам помочь? – подошла к ней вежливая молоденькая девушка-консультант. – Что бы вы хотели купить для ребенка? Одежду? Игрушки? Или вам просто подарок надо сделать? На какой возраст?
– Э-э-э… Одному, кажется, пятнадцать. Второму, если не ошибаюсь, пять. И еще одному годик. Все мальчики. Что-нибудь из игрушек и одежды мне подберите, пожалуйста. На ваше усмотрение, – благодарно откликнулась на предложение о помощи Лиза.
– Ну, для пятнадцатилетнего вряд ли здесь что-нибудь найдем. Они сейчас уже в другие игрушки играют, знаете ли, – весело хохотнула девушка. – А вот для малышей, пожалуй, подберем.
Через полчаса, держа перед собой красивые пакеты с подарками, она загрузилась в «жигуленок» и, обернувшись к водителю, попросила:
– Слушай, парень, дай совет… Чего такого можно купить пятнадцатилетнему мальчишке, чтоб он страшно обрадовался?
– Презервативы! – хохотнул парень. А через секунду, посерьезнев, проговорил грустно: – Вот я, например, плееру был бы рад. Вчера стоял в магазине, так долго на новый MP3 смотрел. Дорогой, зараза, сто долларов жалко.
– Хорошая вещь?
– А то!
– Ну так поехали, покажешь! А то куплю чего-нибудь не то. И тебе давай куплю тоже. В качестве премии за многодетность. Поддержу, так сказать, в твоем лице отечественного производителя…
– Что, правда? – молодой водила удивленно уставился на нее.
– Правда! Поехали! Где видел свой этот MP3, туда и вези.
А через час, нетерпеливо переступая каблучками, вся обвешанная шуршащими-блестящими пакетами с подарками, она уже изо всех сил давила на кнопку звонка Варвариной квартиры. И вскоре закружилась в шуме-гаме встретившего ее в прихожей семейства, в цеплянье больших и маленьких рук и ручонок, в радостных возгласах и детском визге. Потом радость от встречи плавно перетекла в дружный восторг от распаковывания подарков, примерки красивых ярких одежонок и рассматривания новых игрушек. Даже пятнадцатилетний Вовка подарку страшно обрадовался, умилительно прижал этот самый MP3 к груди и растроганно поцеловал тетушку в щеку. И даже без особых уговоров подрядился в ближайшую булочную за свежим хлебом сходить исключительно ради приехавшей тетушки, чем растрогал Лизу окончательно. Так они и провозились-прокрутились весь оставшийся день в клубке домашних забот – то обедали, то нянькались, то Вовкино сочинение школьное писали, то ужинали, то годовалого Ванюшку спать чуть ли не силой укладывали…
И только к вечеру, угомонив свое многодетное хозяйство, Варвара усадила ее напротив себя в кресло и весело приказала:
– Так, Лизавета, колись немедленно. Вот хоть глаз вырви, а вижу – что-то не то с тобой. Рассказывай!
– Ой, да с чего ты взяла? Все со мной в порядке. Полна сил и счастлива.
– Ага. Я же вижу, у тебя отродясь таких загнанных глаз не было, Лизавета! Что, твой юный гений обижает, да?
– Лёня? Нет, не обижает, Варь. Что ты! Тут дело в другом. Даже не знаю, как это и проговорить вслух…
– Ой, не узнаю тебя, Лизавета! Ты что? С каких это пор такая нежная стала? Не знает она, как проговорить. Как есть, так и проговори! Считай, что ты на приеме у своего адвоката.
Варвара весело рассмеялась, произнеся последние слова. Свою профессиональную карьеру она так и не начала, выйдя замуж за скромненького и умненького Николеньку, о чем ни разу в жизни не пожалела. Хотя своей сибирской кузиной и успешностью ее на адвокатском поприще страшно гордилась, да и Николенька Лизу уважал – они довольно часто друг с другом по телефону советовались по поводу всяких заковыристо-юридических прецедентов. Лиза, тихо вздохнув и поняв, что от зоркого глаза кузины ей с неожиданно появившейся в жизни проблемой все равно не скрыться, рассказала Варваре во всех подробностях и о последнем трудном разговоре с мужем, и об увиденной в старом хрущобном дворе картине, и об обидах-переживаниях по этому нехорошему поводу.
– У-у-у… – только и протянула в конце рассказа кузина. – Да, попала ты… Ну, что могу сказать? Надо рожать, раз своего пианиста так любишь! Другого выхода теперь и нету!
– Да как, как рожать-то? Ты же знаешь, я не могу!
– Ой, не смеши меня, а? Ты в каком веке живешь? Сейчас все можно, к твоему сведению! Столько способов изобрели – стоит только захотеть. Ты ведь хочешь, да?
– Ну, не знаю. Но раз надо… Если для Лёни… А что за способы?
– Господи, да обыкновенные! Суррогатная мать, например! Она тебе из внедренной яйцеклетки ребеночка выносит и родит! Денег только для этого надо много, так у тебя с этим как раз проблемы никакой нет!
– А где я возьму эту самую суррогатную мать? Они ж в магазине не продаются! Это дело такое, личностно-человеческое, тонкое.
– Ну да. Тут я согласна, конечно. Первой встречной тетке такое не доверишь.
– Вот видишь, Варь. Значит, не так уж все просто в этом вопросе, как ты говоришь! Значит, тему закрыть придется.
– Тогда и тебе с потерей любимого пианиста смириться придется! Он же у тебя такой весь, слегка не в себе. Люди искусства – они вообще все такие! Если уж чего втемяшат в свою талантливую голову – потом держись. Всего себя изгрызут до полной неврастении. И своих близких заодно. Так что выбирай…
– Ты так думаешь, да? – тоскливо подняла Лиза на кузину глаза. – Значит, у меня только такой выход?
– Да. Получается, так.
Варвара задумалась глубоко, наморщив свой красивый высокий лоб. Потом медленно отпила глоток виски из стакана, похрустела на зубах маленьким кусочком льда, попавшим в рот вместе с глотком отвратительного, по мнению Лизы, напитка. Сама она предпочитала всем этим буржуазным алкогольным изыскам обыкновенное сухое красное вино. Все равно какое – молдавское, крымское, французское. И вообще любила, когда голова была ясной, трезвой и звонкой, и чтоб мысль в ней была такой же. И потому совсем уж удивленно уставилась на Варвару, когда она произнесла вдруг такое! Лизе казалось, что такое можно озвучить, только будучи очень сильно подшофе:
