— Я не всякая, — обиделась Люська. — Я к Шаровым пришла. Из семнадцатой квартиры. Только их дома нет, понятно?

Этим ответом бабка осталась почему-то очень довольна:

— О, я же говорю — ходют тут всякие! — обрадовалась она возможности выпустить пар и даже вся подобралась в надежде на хорошую свару, которой можно разбавить скучное сидение на лавочке. — К каким-то Шаровым, грит, из семнадцатой… Да в семнадцатой сроду никаких Шаровых не бывало! Титовы там живут, понятно? Титовы! Как заехали в семьдесят шестом Титовы, так и сейчас Титовы. Про Шаровых она мне будет рассказывать, ага. Иди давай отсюда!

— Спокойно, бабушка, — мгновенно перестроилась Люська. — Я из органов социального обеспечения, понятно? Можно сказать, начальство! Так что вы со мной повежливее.

— Собеса? Так вы насчет пенсии пришли, что ли?

— Почти. Насчет пособия малообеспеченному ребенку, если быть точной. Девочка ведь у них живет, у Титовых? Старшеклассница?

— Это Лизка, что ли?

— Да. Елизавета Шарова.

— Тю! Так бы и сказала, что к Лизке. Лизкину-то фамилию я не знаю, это точно. Только эта, какая же она ребенок? Тоже мне нашла дите неразумное! Да она всех нас за пояс заткнет, Лизка. Такая скороспелочка — я те дам! И нахалка. Проходит мимо — хоть бы раз поздоровкалась! Зырк-зырк только зыркалами своими! Не осталось уважения к старости у нынешних! Конец света скоро, — сделала она неожиданный вывод.

— А почему эта Лиза у этих Титовых живет? У нее что, своего дома нет?

— Ага, нету. Куда там. У таких, как она, домов — как у зайца теремов.

— То есть?

— Сбежала она от родителей своих, ясно? Сбежала и к Людмилиной семье прибилась. Людмила эту девку каждую минуту с лестницы готова спустить, да еще и пинка отвесить пониже спины, да только не может. Боится ее, что сына посадит, боится.

— Какая Людмила? Титова?

— Ну.

— Та, которая живет в семнадцатой квартире?

— Да не! В семнадцатой ейный брат живет.

— Стоп! — нахмурилась Люська. — Я подозреваю, что вы мне морочите голову! Лиза-скороспелка, Татьяна, сын, брат… Знаете, что бывает, когда сбивают с толку служащего собеса при исполнении обязанностей? Отбросьте сейчас все эмоции и сконцентрируйтесь.

— Чегой-то? — струсила бабка. Она выпрямилась на лавке и машинально, не отводя взгляда от Люськи, принялась застегивать пуговицы на кофте. Выглядело это так, будто солдат поправляет форму одежды перед генералом, которого он не сразу узнал.

— Так будем говорить?

— Что знаю — расскажу, конечно. А чего не знаю, вы уж не взыщите…

Баба Шура занимала свой пост на лавочке у подъезда каждое утро и покидала его, если не считать коротких перерывов на еду, только поздно вечером. Каждый день — не считая зимних месяцев, которые отнимали возможность часами просиживать на скамейке и тем самым надолго лишали равновесия. Поэтому стоит ли удивляться, что жизнь всего двора была перед бабой Шурой, как на ладони.

— Рано меня на пенсию-то спровадили, — заметила она не без сожаления. — Я сорок пять лет вахтером отработала в Мытищинской прокуратуре. У меня глаз — алмаз, и это… аналитическое мышление почище, чем у тамошних следователей. Если б не года мои, меня б в ихние кабинеты… Я бы порядок-то быстро навела. Порядка в стране нету…

— Не отвлекайтесь, — оборвала ее Люська.

— Да, да…

Осенью прошлого года, и даже не осенью, а в конце лета, когда на верхушках растущих во дворе тополей только-только стала проступать желтизна, а по утрам на землю уже спускался холодный туман, напротив подъезда, у которого баба Шура устроила свой сторожевой пост, остановились белые «жигули»-«копейка». Эта машина бабе Шуре была хорошо знакома. Она принадлежала сестре запойного пьяницы Жоры Титова, жившего в семнадцатой квартире. Сестру звали, кажется, Людмилой, и брата она навещала крайне редко. Может быть, не чаще одного или двух раз в году.

— Приезжала она к нему, ругала ругмя, что пьет и не работает, — пояснила баба Шура. — Поорет, потом за уборку возьмется. Тряпье-шмотье, гнилью пропахшее, повыкидывает, полы помоет, иногда жратву этому алкашу сварит. И уедет. Я так думаю, что не стала бы она с ним возиться, кабы не квартира. Жорка наш квартиру свою московскую на Людкину дочку записал, ну она и старается время от времени за ради приличия, значит, заботу о брате проявить. Любви-то братской между ними никой нету, какая там любовь, когда Жорка сутками не просыхает!

…Баба Шура смотрела на остановившуюся у подъезда машину без особенного интереса, не ожидая увидеть ничего любопытного. Но она оживилась и сделала внутреннюю стойку, когда из «копейки» вышла не только Люда, но и незнакомая девушка-подросток. Девочка была одета как-то не по-московски: на ней был вытянутый спортивный костюм, стоптанные туфли, руку оттягивал защитного цвета рюкзак, который она держала за перекрученые лямки. «Никак, деревенская», — сразу решила баба Шура.

Девочка хоть и деревенская, а все же не из робкого десятка. Живыми черными глазами осмотрела дом, двор и осталась не очень довольна. Во всяком случае, когда она обратилась к Люде, в голосе сквозило совершенно явное разочарование:

— Это же трущоба какая-то! Мы так не договаривались!

— Заткнись, — зло сказала Люда, даже не посмотрев на девчонку. — Выбирать она еще тут мне будет…

— Сама ты заткнись, — последовал мгновенный ответ. — Еще раз гавкнешь на меня — и считай, что конец нашему уговору, поняла?!

— Ладно, не сердись, — моментально сдалась Люда. — Хорошо я тебя устрою, не бойся. Довольна будешь.

— А я не боюсь. Ты бойся, — фыркнула та.

Баба Шура, конечно, уже давно навострила глаза и уши и заметила, с какой ненавистью Люда смотрит на «деревенскую». А та, казалось, вовсе и не думала беспокоиться по этому поводу. И даже напротив: в тоне, каким она разговаривала с сестрой алкоголика Титова, чувствовалась явная насмешка:

— Ладно, хватай рюкзак и тащи, куда надо. А мне денег дай. Погуляю пока, посмотрю, что тут хорошего. Минут через пятнадцать вернусь. У меня, кстати, и сигареты кончились, заодно сбегаю.

— Какие еще деньги?!

— Такие! Ты алименты мне платить собираешься или нет?

Люда опять заметным усилием воли подавила в себе раздражение, вынула из сумки кошелек и отсчитала, как заметила баба Шура, довольно внушительную сумму.

— Тыщ десять или двенадцать, — шепнула она Люське, почему-то при этом оглядываясь. — Аккурат как мои три пенсии!

Девчонка небрежно сунула деньги в карман и, заметно вихляя задом и не оглядываясь, удалилась в сторону автобусной остановки. Люда проводила ее полными ненависти глазами, вздохнула и, подхватив небрежно брошенный прямо на землю рюкзак, зашла в подъезд.

Баба Шура, конечно, была страшно заинтригована. И сразу поняла, что второе действие этой таинственной истории будет сейчас разворачиваться в квартире номер семнадцать. А в этой квартире, как, кстати, вспомнилось, была хлипкая фанерная дверь («Так, только одно и название что дверь, а на самом деле ткни — и развалится!»), а голос у Люды, как знала соседка, был громкий, даже зычный. И поэтому, не мешкая, баба Шура воровато поднялась на третий этаж и стала подслушивать.

В своих расчетах она не ошиблась. Люда, как видно, отводила душу. Из-за двери доносился только ее голос, редких реплик Жоры, которые тот иногда вставлял в ее откровения, было не разобрать:

— …Ты мне брат или не брат?! Пойми, что другого выхода нету, просто нету! Эта дрянь способна на что угодно! Это надо же, всего за полтора месяца так парня уделать, что он вообще каким-то дурачком сделался! Ты представляешь, он ей обещал: «Женюсь!» Мой Юрка — на этой деревенской колоде! Для того ли я его растила, ночей не спала, в институт устроила, один бог знает, какой мне крови это стоило, один бог! Репетиторы да жулики из приемной комиссии все деньги из меня высосали, что я на поступление копила, я же еще и должна осталась, пришлось кредит брать! Хотели мальчика после экзаменов на юг отправить, а пришлось вот в деревню, к матери. И что бы ты думал? Познакомился там Юрка вот с этой дочкой колхозной сторожихи, чтоб ей ноги переломало, и пошла у них любовь! А девке всего пятнадцать! Что он в ней нашел, я не пойму, это же ужасно, ужасно, у нее грязь под ногтями и голову по неделям не моет! Ай, да если б это было самое страшное! Жорка, ты представляешь, она же беременная от Юрки, хотя я так думаю, это еще надо доказать, что от Юрки! И мальчик ко мне приходит: «Мама, я женюсь!» Да я чуть с ума не сошла!