Нечего и говорить – мечты пошли прахом. Всю неделю Сайрус только и делал, что валялся у бассейна и пялился на студенток, загоравших у воды в крошечных бикини. На носу солнечные очки, глаза полуприкрыты, но я-то знала, куда он смотрит, – куда угодно, только не на свою жену, с которой прожил одиннадцать лет и которая родила ему дочь, доказательством чему служит отвратительный шрам от экстренного кесарева сечения. Наверное, нельзя его упрекать. Я была вся в веснушках от солнца, вся красная (мою молочную кожу не спасает даже самый сильный солнцезащитный крем). А мой цельный черный купальник рядом с этими соблазнительными лоскутками выглядел монашеским одеянием. Немудрено, что Сайрус завел привычку уходить в клуб – «потусоваться с ребятами», после того как я уложу Лили спать.

Наш семейный отпуск не удался, но я все равно любила эту пляжно-полосатую ванную и ранним утром, пока все спали, проводила волшебные полчаса в своем раю цвета морской волны. Клубы горячего пара окутывали меня, облачая в броню, которая помогала прожить очередной день.

Когда Сайрус потерял из-за меня голову, он уверял, что мои рыжие кудри ужасно сексуальны. Но во время беременности волосы у меня потемнели, поредели, крутые завитки, которые Сайрус обожал накручивать на пальцы, почти распрямились. Я зачесывала их назад, а с боков закалывала невидимками, чтобы не напоминать Сайрусу про то, что рыжих кудрей больше нет.

Закончив с волосами, я слегка подкрашивалась, наносила на губы светло-розовый блеск и одевалась: темные джинсы и дорогой свитер – что-нибудь хлопковое, трикотажное, когда тепло, или вязаное, шерстяное, когда холодно. Хотя вещи я покупала в тех же магазинах, что и жены его друзей, для Сайруса моя одежда была постоянным источником раздражения. Слишком скромная, на его взгляд, слишком предсказуемая. Но здесь я была тверда – носила блузки с воротником под горло и длинными рукавами, оставлявшие открытыми лицо да кисти рук. Более чем достаточно, по-моему.

Ровно в половине седьмого я выхожу из ванной, прямиком на кухню и принимаюсь готовить завтрак. Сайрусу в агентство к восьми, но он всегда выходит из дома в семь. В Эвертоне все знали: утром по рабочим дням на заправочной станции собирается «клуб» старых приятелей – выпить кофе, обсудить городские новости, просто потрепаться. Как сын покойного мэра и будущий владелец «Price Automotive», Сайрус занимал в «клубе» весьма почетное место, можно сказать – трон. Эдакий поселковый принц, один из богатейших и влиятельнейших жителей, он упивался своим положением. И Его Высочество любил на завтрак обжаренную с двух сторон яичницу из двух яиц на двух ломтиках поджаренного белого хлеба с маслом и стакан апельсинового сока без мякоти.

Сайрус появлялся без четверти семь, как раз в тот момент, когда я на кухне укладывала второе яйцо на второй слегка подрумяненный тост. Прошествовав в столовую, он усаживался во главе стола, залпом осушал поджидавший его стакан сока и склонялся над тарелкой, которую я перед ним ставила. Иногда обращал на меня внимание. Иногда – нет. Иногда придирался к завтраку, иногда выражал недовольство начинающимся за венецианским окном днем или цеплялся ко мне. По утрам Сайрус, как правило, не орал, но случались и исключения.

После его ухода я забрасывала в стиральную машину грязное белье, будила Лили, помогала собраться в школу и к восьми выставляла ее за дверь. И только когда дом пустел и затихал (стук моего погасшего сердца не в счет), только тогда всерьез начинался мой день. Прибрать комнаты, приготовить ужин, посетить дюжину комитетов, где ждут моей помощи. А еще группа по изучению Библии и Ротари-клуб.

Могу сказать, я со всем управлялась. И хорошо управлялась. В доме был безупречный порядок, на кухне всегда вкусно пахло жарким или чем-нибудь печеным. В Библейском кружке у меня были приятельницы. Туда ходили такие же, как я, состоятельные женщины – жены банковских служащих и страховых агентов. Это с их мужьями Сайрус разъезжал по всей стране. Мы обменивались рецептами, обсуждали воспитание детей. И если эти холеные дамы с неизменной улыбкой на устах и французским маникюром догадывались, что наши с Сайрусом отношения далеки от идеальных, виду они не подавали.

После звонка Макса моя прекрасно организованная жизнь полетела в тартарары. Но еще до того, как Лили убедила меня, что выбора нет и я обязана помочь человеку, заменившему мне отца, я потихоньку начала создавать дымовую завесу, которая, надеялась я, должна была прикрыть мои маневры от придирчивых глаз Сайруса.

Под предлогом предстоящих визитов к зубному или в парикмахерскую я переназначила все встречи. Я откопала инструкцию к мультиварке и закупила необходимое продовольствие, чтобы можно было закидывать все в это чудо кулинарной техники, а вечером, за час до возвращения Сайруса, раскладывать готовую еду по соответствующим кастрюлям-сковородкам. И раз уж Лили была в курсе происходящего, то она сама предложила помогать мне по дому – украдкой, до и после школы, пылесосить полы и чистить ванные.

Но как я ни старалась все спланировать, мои дни были расписаны по минутам и настолько зависели от Сайруса и его требований, что очень скоро я начала допускать ошибки.

– Папа будет дома через пятнадцать минут, – сказала я, натягивая фартук через голову. – Я суну курицу в духовку – пусть подрумянится, а ты быстренько пропылесось гостиную. А то мы там уже дня два не убирали. Лили собралась возразить, но, видимо, отчаяние в моих глазах было достаточно убедительным. Я всегда считала себя ловкой и умелой – собаку съела на домашнем хозяйстве, – но в последнее время, со всеми нашими секретами, что-то начала сдавать. В одной из свободных комнат была припрятана целая корзина грязного белья, а унитаз в нижнем туалете даже успел несколько посереть.

– Ладно, – буркнула Лили.

– И за временем следи, – предупредила я. – К пяти пылесос должен быть убран с глаз долой. Если папа закончит вовремя, дома он может быть уже в начале шестого.

– А какую позу мне принять, когда он войдет в дверь?

Я замерла, не затянув до конца завязки фартука.

– Ну зачем ты так? Мне без твоей помощи не обойтись.

– Неделя прошла, мам. – Лили строго глянула на меня. Как будто я здесь ребенок, а она – взрослый. – Может, пора открыть папе наш маленький секрет?

У меня замерло сердце.

– Что? – прошептала я, когда оно, встрепенувшись, опять застучало. – Нет, милая. Мы не можем рассказать папе про то, что мы с тобой делаем.

– Но это же папа! – возмутилась Лили. – Посердится и перестанет. И все поймет.

Как же я забыла, что Лили еще совсем девочка? Маленькая девочка, которая любит своего папу вопреки его холодности и равнодушию. Стало быть, могу себя поздравить: удалось-таки скрыть от дочери неполадки в нашей разбитой семье. Только не перестаралась ли я, внушая ей, что все у нас прекрасно? С виду мы воистину идеальная, типично американская семья. Прячем синяки под модными свитерами и делаем вид, что Гаррисон Кейлор[2], воспевший идиллическую жизнь заштатных городишек, абсолютно прав. Быть может, позволяя верить в эту ложь, я оказала Лили медвежью услугу, но открыть ей правду я не могла.

И, глядя в доверчивые глаза, я опять уклонилась от истины. (А что еще оставалось?)

– Мы расскажем папе. (Господи, прости мне эту невинную ложь, ибо вся моя жизнь – одна сплошная ложь.) Только не сейчас. Ладно? Мне нужно еще немножко времени, чтобы все утрясти. Ты ведь не хочешь, чтобы папа запретил нам ходить в «Эдем», правда?

Это возымело действие. Лили уже без памяти влюбилась в Макса и ни за что на свете не отказалась бы от наших посиделок у него в мастерской.

– Не хочу. – И Лили изобразила, как запирает рот на замок и выбрасывает ключ. Пантомима была разыграна без огонька, но у меня отлегло от сердца. Минуту спустя послышалось гудение пылесоса.

Переложив курицу с чесноком из мультиварки на сковороду, я достала из холодильника кастрюлю с картошкой, которую почистила и порезала еще утром, и поставила вариться. Стол был уже накрыт. Я стояла посредине кухни и, медленно поворачиваясь вокруг себя, пыталась увидеть все глазами Сайруса. Ничего не забыто? Можно заметить, что дом пущен на самотек?