Тоже мне, противовзломное…

Квартирка у Лерманов оказалась очень уютная, правда, несколько перегруженная различными предметами. Тут было слишком много всего — слишком много ковров на полу, картин на стенах, слишком много мебели, загромождающей комнаты, слишком много безделушек на мраморной каминной доске, слишком много статуэток на угловой этажерке у окна. Какого-нибудь дизайнера-минималиста наверняка бы передернуло от всего этого изобилия, а уж что делал со всем этим добром китайский бизнесмен из Сингапура, оставалось только гадать, но с чисто профессиональной точки зрения я, следует признать, был потрясен.

Такого рода интерьер вселяет в сердце истинного вора радость и восхищение. Готов побиться об заклад, вам не удастся сыскать вора, проповедующего девиз: чем меньше, тем лучше. Истинный вор твердо усвоил: меньше — это меньше, а больше — всегда больше. И люди, битком набивающие свое жилище разного рода добром — ну, разумеется, только в том случае, если они не братья Кольер [23]и добро не являет собой старые газеты, — просто любят вещи. Уж у них в квартирах всегда найдется что-то стоящее, не то что у парня, что устанавливает кровать посреди голой комнаты, где единственным украшением является гирлянда мигающих лампочек над головой.

Меня так и подмывало как следует осмотреться, но кто вам говорил, что на это было время? И я прошел через всю квартиру насквозь, добрался до просторной спальни в самом ее конце, передвинул книжный шкаф и какое-то крупное растение с желто-зелеными листьями в фарфоровом горшке — похоже, настоящем роквудском, — отпер и поднял оконную раму и выполз на пожарную лестницу. Поднялся на два пролета, мимо неприветливого мистера Гирхардта и его погрязшей в грехе души, и потратил добрых минут десять, чтобы открыть окно в спальню покойного Кэндлмаса. Окно у него было со створками, запирающимися изнутри на сквозной шпингалет. Открыть его снаружи было практически невозможно, если только не отжать стекло с помощью какого-либо приспособления. Это проще простого, если подобное приспособление имеется у вас под рукой. Понаблюдайте за каким-нибудь предприимчивым юнцом, который в мгновение ока вскрывает запертый изнутри автомобиль, и вам тут же станет ясно, о чем я говорю.

Я, конечно, имел дело не с авто, но инструмент мне требовался аналогичный — а у меня такового не имелось. Но я старался проникнуть в окно и был, казалось, уже совсем близок к желанной цели, что побуждало к дальнейшим действиям. Но тут наконец до меня дошло, что я слишком уж долго торчу у всех на виду, а потому пришлось употребить стеклорез из моего набора, я вырезал им небольшой прямоугольник, сунул в отверстие пальцы, повернул ручку и оказался внутри.

Я пробыл в этой квартире несколько часов. Там было душновато, и пришлось открыть окно в гостиной, а потом еще одно, в спальне, целостность которого я нарушил, и устроить небольшую вентиляцию. Отыскать место, где несчастный Кэппи Хоберман истек кровью, не составляло труда. Они не стали обводить тело мелом или помечать липкой лентой. Теперь так не делают — предпочитают, чтобы штатный фотограф извел несколько роликов пленки, запечатлевая тело в разных ракурсах, а уже потом увозят жертву. Но кровь — не их забота, и довольно много этой самой крови впиталось в ковер.

Я стоял и смотрел на него. Хоберман умер на обюссонском ковре, и, надо сказать, кровь изрядно подпортила внешний вид последнего. Даже если Кэндлмас приобрел этот ковер, ну, скажем, не у законного его владельца, все равно он, должно быть, выложил за него немалую сумму. Теперь же обюссон выглядел просто ужасно. Впрочем, может, кто-нибудь когда-нибудь и сумеет вывести эти пятна. Теперь у нас полно разных химикатов и энзимов, кровь можно вывести хоть с чего.

Единственное, что невозможно, так это закачать ее обратно в Хобермана.

Я бродил по квартире, мысленно прокручивая различные варианты развития событий. Вот Хоберман дарит Чарли Уиксу резную мышку, долго у него не засиживается, возвращается сюда. Естественно, на такси, потому как рядом уже не было меня, сторонника пеших прогулок. И вот нечто сказанное или сделанное им вынуждает Кэндлмаса пойти на убийство. Кэндлмас хватает что-то острое — ну, допустим, вот этот нож для разрезания бумаги, или один из кухонных ножей фирмы «Сабатье», или же любое другое подходящее для данной цели орудие. Кэндлмас наносит удар, Хоберман падает, а Кэндлмас выскальзывает из квартиры и спешит куда-нибудь на Вторую авеню в поисках плотных пластиковых пакетов и электролобзика.

Ну а дальше что?..

Чуть раньше мы с Уиксом разработали вариант, согласно которому Кэндлмас, возвратившись домой, застает на месте трагедии полицейских, бормочет нечто вроде: «Бог ты мой, попался!» — и снова выскальзывает в ночь. Но его собственная смерть заставляет усомниться в этой версии. По всей видимости, он, оставив истекающего кровью Хобермана, с кем-то неожиданно столкнулся. Возможно, не к тому человеку обратился за помощью или этот кто-то устроил ему засаду.

Может, это был тот самый человек, позвонивший по 9-1-1 и направивший полицию на Семьдесят шестую?.. Как бы то ни было, полиция прибыла, и Хоберман, очевидно, еще дышал, когда Кэндлмас смылся. Раны оказались смертельными, но он еще был жив, хоть и неподвижен, и, очевидно, — без сознания. И вот, пребывая в столь плачевном состоянии, он каким-то образом собрался с силами и начертал шесть загадочных букв на моем до того девственно-чистом атташе-кейсе, используя в качестве чернил собственную кровь. А затем, вероятней всего в тот момент, когда представители закона решили послать за слесарем, доблестный капитан испустил дух.

Наверное, примерно в то же время сам я находился внизу, в подъезде, ломая голову над тем, что могло случиться с Кэндлмасом, и решая, стоит ли входить к нему в квартиру с помощью отмычек. Даже оглушенному «Людомиром», мне хватило ума отказаться от этой затеи. Что ж, то было очень мудрое решение, особенно если учесть, во что я мог вляпаться. Я, разумеется, смог бы сэкономить городской казне затраты на услуги слесаря, но пришлось бы давать кучу объяснений, и задачу эту изрядно усложнял тот факт, что обнаруженный в квартире кейс оказался моим.

Эта последняя версия казалась мне более логичной и уж куда совершеннее той, что мы с Чарли Уиксом сочинили прошлым утром за кофе. Становилась понятнее ситуация с тем таинственным телефонным звонком в полицию, послание, оставленное умирающим, тоже заняло свою нишу.

Однако это нисколько не помогало расшифровать его.

Caphob. Что, черт возьми, это все-таки означает?

Я размышлял над этим, расхаживая по квартире, выдвигая разные ящики и шаря в них, обследуя чуланы, заглядывая внутрь каждого шкафа, стола или тумбочки, под них и за них. И даже радовался отчасти тому обстоятельству, что мне есть над чем поломать голову, потому как серьезный поиск в квартире ведется совсем не так.

Лучше всего он идет, когда ты знаешь, что искать и где. Тогда ты просто входишь, берешь, что тебе надобно, и выходишь. Почти столь же успешно продвигается работа, если ты хотя бы знаешь, что искать; в этом случае ты методично обыскиваешь квартиру, проверяя наиболее вероятные места, и рано или поздно находишь, а затем, счастливый и довольный, отправляешься восвояси.

Еще один неплохой вариант — а возможно, даже самый оптимальный — это когда ты не зациклен на каком-то определенном предмете. Миссия этого рода представляет собой кражу со взломом в ее, что называется, классическом виде и варьирует от тщательно спланированного преступления, когда вы рассчитываете все до последней мелочи вплоть до времени появления в данном районе дежурной патрульной машины и способа отключения электронной системы сигнализации, до чисто импульсивного порыва, свойственного ограблению самого примитивного и грубого толка, когда вы вышибаете дверь ногой и рассчитываете при этом на самое лучшее. И вот вы попадаете в такую квартиру, как эта, и понятия не имеете, что они тут прячут и где, но зато, подобно персонажу известной сказки, можете поспать в каждой кроватке и отведать кашки из каждой миски и так никогда и не узнать, что надобно искать, пока оно само не подвернется под руку.