– Чиновник десятого класса, коллежский секретарь Ванзаров, прислан в этот участок из Департамента полиции как чиновник для особых поручений от сыскной полиции, – отчеканил Родион служебную абракадабру. – Так в чем, собственно, дело?
Обилие титулов столь юного мужчины произвело на даму впечатление, и, резко сменив тактику, она одарила застенчивой, но чуть игривой улыбкой.
– Я просила, чтобы мне дали лучшего сыщика, ваши коллеги рекомендовали вас…
Яд лести опоздал, в душе Ванзарова звенела сталь.
– Изложите дело, я очень тороплюсь.
– Вы такой милый и тоже хотите от меня отделаться?
Дама сделала драматическую паузу, а Родиона охватило нехорошее предчувствие: так и есть – змея-искусительница. Или хитрая бестия, в лучшем случае.
– Уверяю вас, у меня не пустячное, а очень важное, трагическое дело…
– Позвольте…
– Я супруга титулярного советника Министерства иностранных дел Екатерина Павловна Делье, – представилась дама с таким значением, будто фамилия ее мужа горела аршинными буквами над всеми столицами Европы.
Тем не менее имя было знакомо Ванзарову исключительно в силу родственных обстоятельств, говорить о которых сейчас не время. Это никак не изменило мнения о визитерше, но заставило изобразить вежливый поклон.
– К вашим услугам, – повторил Родион Георгиевич. – Что привело вас в полицию?
Госпожа Делье словно собралась с силами, не забыв оправить шу на шляпке, а также разгладить кончики блузы, и сообщила:
– Так знайте: произошло жуткое преступление!
Умение составлять мгновенный психологический портрет не подвело. Ванзаров невольно зажмурился: так и есть, ненормальная истеричка.
9
Господин, одетый на манер англичанина, провел в 3‑м участке Спасской части уже полчаса, а этого времени вполне достаточно, чтобы любой нормальный человек, даже не жулик или грабитель, закипел, гневно оскорбляя и грозя жуткими карами. Титулярный советник Анучкин честно старался довести задержанного до белого каления, долго и муторно составляя протокол. Но наглец только улыбался, даже золотое пенсне не снял, и опять спросил:
– Так в чем же меня обвиняют?
– Повторяю, господин… – Анучкин нарочно заглянул в протокол, хоть и помнил фамилию, тут ведь важно, чтоб задержанный прочувствовал себя никем, – господин Карсавин, вы злостно нарушили введенный в нашей столице порядок управления велосипедом. Что написано в правилах? Зачитываю: «Каждый велосипед, при езде на нем по городу, должен быть снабжен выданным на этот предмет из канцелярии господина градоначальника номерным знаком, прикрепленным сзади велосипеда так, чтобы знак этот не был закрыт сумкой или одеждой. Кроме того, обязательно иметь звонок, а с наступлением темного времени – зажженный фонарь». Фонарь есть? Фонаря нет.
– Но ведь сейчас ясный день, зачем фонарь?
– Вдруг гроза и сумрак упадет? А вы без фонаря. Нарушение. Далее, где номерной знак?
– Велосипед куплен только вчера, не успел.
– Надо, господин Карсавин, закон соблюдать… Столько народу напугали… Я уже не говорю о лошадях… Вон что городовой в рапорте докладывает…
– Голубчик, это абсурд, – сказал господин и так мило улыбнулся, что Анучкину расхотелось его уличать. На какое-то мгновение. Но жара и прочие трудности взяли свое. Чиновник нахмурился и веско сказал:
– Правила для всех писаны… Что в них? Читаем: «Во время езды по городу велосипедист обязан иметь разрешение при себе и предъявлять его по требованию полиции». Покажите разрешение…
– Где его получать?
– Эх, господин Карсавин! На велосипед сели, а таких простых вещей не знаете… Ладно, будем составлять. Происшествий мало, так что завтра во всех газетах заметка появится. Спасибо репортерам, помогают полиции бороться с этой заразой велосипедной…
Наконец-то чиновник попал в чувствительную точку. Господин задержанный полез в карман, извлек кожаное портмоне и невинным голосом спросил:
– Какую посильную помощь могу оказать защите правопорядка?
Анучкин немедленно принял гордый вид, кашлянул для значительности и уткнул палец в правила:
– Обращаю ваше внимание: «Лица, виновные в нарушении сих правил, помимо примениения к ним административной или судебной ответственности, могут быть по усмотрению господина градоначальника лишены права езды на велосипедах по городу временно или навсегда…»
На столе сама собой появилась десятирублевая купюра, новенькая, только что введенная в оборот, а потому чрезвычайно популярная у горожан и меняльных контор. Как волшебно возникла, так и исчезла.
– …Но, учитывая ваше полное и искреннее раскаяние, полиция считает возможным простить на первый раз такое правонарушение. Но больше не нарушайте.
Протокол, тщательно разорванный и смятый, отправился в мусорную корзину. Господин благодарно поклонился и попросил выкатить велосипед на улицу. Заодно пообещал не ехать, а вести в руках, завтра же непременно получить все разрешения и номера.
– Это невозможно, – улыбнулся чиновник Анучкин. – Наказание вам отменено, но велосипед без номерного знака реквизируется полицией. Всего доброго.
Господин в золотом пенсне пробормотал тихое проклятие и вышел из участка. Что мало встревожило титулярного советника. Сынок так давно просил велосипед: будет ребенку дорогой подарок на именины.
10
Сообщив столь сногсшибательную новость, госпожа Делье, вероятно, ожидала, что чиновник полиции кинется сломя голову на выручку или хоть поднимет по тревоге роты столичной полиции. Но упрямый «бычок», как она прозвала его про себя, продолжал таращить на нее миленькие глазки, чего уж тут скрывать, но явно демонстрировал отсутствие горячего интереса.
– Значит, жуткое преступление? – переспросил он в довольно развязной манере.
Этого было достаточно, чтобы терпение Екатерины Павловны лопнуло, и срывающимся голосом она изложила все, что думает про полицию вообще и про всяких мелких чиновников в особенности.
Хорошенький «бычок» выслушал ее причитания с омерзительным холодным спокойствием – и откуда в таком возрасте, подумайте, взялась этакая выдержка! – и как ни в чем не бывало спросил:
– Так в чем жуткое преступление?
Больше всего Екатерину Павловну задело, что этот пухленыш не реагирует на ее чары, и, попробовав последний аргумент – слезы, – окончательно в этом убедилась. Чиновник полиции преспокойно наблюдал, как она заливается, и только бесчувственно предложил воды.
Терпеливо снеся истерику барышни, Родион Георгиевич повторил свой вопрос.
– Вы такой юный, а уже очерствели душой! – всхлипнула Екатерина Павловна. – Как это ужасно.
– Госпожа Делье, я уже третий раз пытаюсь добиться от вас: что случилось. Хотя если точно – в четвертый. А вы не даете мне ни малейшего шанса.
– Убийство! – крикнула вполне жалобно Делье.
– Кого? Когда? Где?
«Нет, он законченный сухарь, ничего его не берет», – с досадой подумала Екатерина и спросила:
– Вы обещаете мне помочь?
– Все, что будет в моих служебных возможностях. Так с кем случилось несчастье?
– С моей подругой.
– Почему не вызвали полицию?
– Ну, я не вполне уверена… Хотя ничего другого и быть не может!
Родион стал сомневаться в психологическом портрете: кажется, барышня всего-навсего хорошенькая дура. Или что-то уж очень хитрит. Для чего вся эта сцена со слезами? Чтобы потом ляпнуть откровенную глупость?
– Извините, я вас не понимаю, – признался он.
Екатерина Павловна как-то сразу перестала притворяться. Оказывается, сегодня утром она пришла в дом к подруге, чтобы поздравить с именинами. Долго звонила, но ей не открыли. Спустившись во двор, увидела, что окна открыты для проветривания, чего не могло бы быть, если бы в квартире никого не осталось. Дворник пребывал в состоянии печального отупения от жары и не мог вспомнить, выходила ли госпожа Грановская. Встревожившись, Екатерина пришла в участок и стала телефонировать на квартиру. Но никто не ответил.