— Существует. Зачем, ты думаешь, я здесь?
— Чтобы вновь попросить меня стать вашей любовницей? — Брайони устало покачала головой и нетерпеливо смахнула слезы с ресниц. — Я не могу…
— Забудь об этом, — сказал Грант Гудман и положил руки ей на талию. — Я спрашиваю только об одном: для тебя пытка… не быть моей любовницей? Для меня "да".
— Пытка? — хрипло переспросила Брайони, понимал, что уже не сможет обмануть его, не сможет скрыть своих чувств под проницательным взглядом карих глаз. — Да это просто ад какой-то, — в отчаянии сказала она.
Он привлек ее к себе.
— Если я начну тебя сейчас целовать, боюсь, не смогу остановиться, — прошептал он едва слышно. — К тому же мы можем замерзнуть. Пойдем ко мне?
Брайони лишь кивнула в ответ.
В его домике было тепло и приятно. К тому времени, когда они добрались до него, уже стемнело и бушевал ураган, но обслуга хорошо справлялась со своим делом — камин горел, занавески были опущены, лампы включены, а постели застелены.
Они почти не разговаривали по дороге обратно и позднее, когда ехали на машине, но всем своим существом ощущали присутствие друг друга, так что слова казались лишними. А может, у меня просто нет сил сказать то, что следует сказать, подумала Брайони и стянула с себя парку.
— Я, пожалуй, позвоню Линде, — сказала она.
— Я сам позвоню. — Он позвонил и кратко сообщил Линде, что Брайони вернулась, но что сегодня работать уже не будет. — Ты обратила внимание, что я не заказал ужин? — спросил он с лукавой улыбкой, подходя к ней. — Надеюсь, ты не голодна. — Он взял ее лицо в свои руки. — Ты выглядишь такой… напряженной. Тебе станет легче, если я признаюсь тебе, что тиранил всех, с кем имел дело в эти четыре дня так, что теперь имя Гудмана проклинают по всей Тасмании?
Ее губы раздвинулись в дрожащую улыбку.
— Мы — отличная парочка, но, — Брайони посерьезнела, — все, что говорят обо мне Семпли, правда.
— А я — шантажист и все то, что ты обо мне думаешь или говоришь. Но мне кажется, дело в том, что и в тебе и во мне есть что-то, что безудержно влечет нас друг к другу, и, что бы ни случилось, мы не будем этого менять. Дай я тебе продемонстрирую.
Брайони издала было протестующий звук, но Грант Гудман заглушил его поцелуем, и когда наконец оторвался от нее, то поднял ее на руки и понес наверх.
Он усадил ее посреди комнаты, но не выпускал из рук.
— Ты что-то хочешь сказать?
Брайони пристально смотрела на него и думала, стоит ли сказать ему правду о себе, однако некий инстинкт подсказывал ей не делать этого.
— Нет, — проговорила она едва слышно. — Я просто подумала, что ты прав. Не знаю, как я себя буду чувствовать потом, но в данный момент, — Брайони подняла на него глаза и улыбнулась дрожащей улыбкой, — я чувствую себя живой, чего уже давно не чувствовала, ты наполняешь меня каким-то разрушительным восторгом и…
Ей не удалось продолжить. Грант стал целовать ее так страстно, как ее еще никогда не целовали, и она отвечала на эти поцелуи. И когда он стал снимать с нее одежду, одну вещь за другой, он заставил ее испытать то, чего она никогда не испытывала. Он изучал каждую часть ее тела нежными прикосновениями. Он не торопился, чтобы убедиться, что она с удовольствием участвует в этом действе, которого так боялась и о неизбежности которого подсознательно знала с самого начала. От его прикосновений ее собственная кожа казалась ей шелком, груди тяжелыми от желания, а соски невероятно чувствительными. Его тело приводило ее в восторг — сильное, мускулистое, но в то же время легкое и абсолютно пропорциональное.
И вот осталась только одна часть ее тела, которую он не изучил, и Брайони буквально задохнулась, когда его длинные нежные пальцы осуществили этот последний контакт самым деликатным образом.
Взгляды их встретились; она поняла, что Грант знает, что она испытывает, и не сделала никакой попытки это скрыть; он на секунду крепко прижал ее к себе, прежде чем перенести на нее тяжесть своего тела, — и в тот момент она была готова умереть за него.
— Брайони?
— М-м..?
— Мне показалось, ты напеваешь.
— Правда? — Она покраснела и уткнулась лицом ему в плечо.
— А что, разве не от чего? — Грант провел рукой по ее волосам. — По-моему, все прекрасно.
— А ты знаешь многих, которые бы просыпались напевая? — с грустью спросила Брайони.
Он приподнял ее подбородок, чтобы заглянуть ей в глаза.
— Нет, ты единственная в своем роде. Как ты себя чувствуешь?
Легкий румянец вновь окрасил ее щеки.
— По-моему, я себя уже выдала, — ответила Брайони, стараясь выглядеть невозмутимой, но не в силах скрыть то, что читалось у нее в глазах.
Гудман пристально смотрел на нее, как будто пытаясь разглядеть в ней что-то, что тревожило его, но затем отвел взгляд.
— Не знаю, как ты, — сказал он, целуя ее в кончик носа, — а я умираю с голоду.
— Если бы мы были у меня, я приготовила бы тебе что-нибудь перекусить. — Брайони замолчала, и тут ее стало бросать то в жар, то в холод — она подумала о последствиях происшедшего, ведь скрыть это от окружающих будет невозможно…
— Брайони. — Грант остановил ее импульсивное движение и прижал к себе ее обнаженное тело, с потрясающей точностью прочитав ее мысли. — Тут ничего не поделаешь.
— Но мне ненавистна мысль о том, что все об этом будут знать и шептаться у меня за спиной.
Грант Гудман поморщился.
— И, — сухо сказал, — если ты думаешь, что мне это нравится, ты ошибаешься, но…
— Ты… — Брайони замолчала.
— Но, — твердо повторил он, — это никого не касается. Мы двое взрослых людей, принявших подобное решение. К сожалению, наше положение таково, что мы у всех на виду, но обещаю тебе, никто не посмеет относиться к тебе с меньшим уважением, чем раньше.
— Как ты можешь это обещать? — прошептала она.
— Мы не будем выставлять наши отношения напоказ, что является лучшей защитой, а тому, кто посмеет оскорбить тебя, придется иметь дело со мной.
Брайони передернула плечами как в ознобе.
— Мне такое положение не нравится. Я…
— Уверен, что не нравится, мой доблестный воин, — ответил Грант Гудман с улыбкой, спрятанной в глубине глаз, — но я не вижу другого выхода. А ты?
И вот тут-то она окончательно поняла, что стала заложницей этого человека, человека, который любил ее сегодня ночью так, что невозможно было забыть. Ему удалось усыпить ее сомнения и вытянуть из нее страстную, чувственную женскую суть… Я так этого боялась, подумала Брайони. Я не умею любить вполсилы — понимает ли он, что это значит? И к чему это приведет в итоге?
— Грант, — хрипло сказала она. — Я…
— В первый раз ты не назвала меня мистер Гудман, — заметил он.
Брайони болезненно поморщилась, и он посерьезнел.
— Продолжай.
— Мне кажется, мне следует рассказать тебе о Нике Семпле. Я…
— Нет, не сейчас, Брайони, — спокойно ответил Грант. — Я не считаю, что это имеет какое-то отношение к тому, что происходит. Я не думаю, что это может изменить твое поведение в постели и уж точно никак не может повлиять на меня.
— Понятно, — выдохнула она. — Значит, мы сможем быть лишь любовниками, так?
— Нет, — твердо произнес он. — Друзьями тоже.
Она закрыла глаза. Если ты расплачешься, Брайони, предупредила она себя, я тебе этого никогда не прощу. Ты ведь знала, чем все это кончится, он никогда не давал тебе никаких надежд, и, возможно, у него есть на то причины, но его воля да и просто привлекательность так сильны… а как там говорят насчет надежды, которая умирает последней? О Боже! Она стиснула зубы, ее обожгла боль при мысли о том, что вот наконец она нашла человека, которого могла бы любить и… Что же ей делать?
— Брайони?
Она открыла глаза, почувствовав его прикосновение, и ее тут же охватило желание.
— Да?..
И тут он сказал с неожиданной яростью:
— Мне не надо было…
