На кровати лежал небольшой пакет с вещами. Она извлекла из него то, что выбрала для нее Линда, — черные лыжные брюки и черный пушистый свитер из ангоры, нижнее белье, кружевные белые носки и черные бархатные лодочки. Почему все черное? — подумала она, быстро одеваясь. Не то чтобы этот цвет не шел ей, просто ей показался странным выбор Линды. Затем она пожурила себя, что выдумывает лишнее, нашла расческу, сделала все, что смогла сделать со своими упрямыми завитушками, и спустилась вниз как раз перед тем, как раскрылась дверь ванной комнаты.

На столике стоял поднос с напитками. На какую-то секунду в голове у нее мелькнула мысль взять да и уйти из домика Гранта Гудмана, но было уже поздно — он спускался вниз по лестнице и, по странному совпадению, был тоже одет во все черное: толстый черный свитер и черные вельветовые брюки.

Они уставились друг на друга, а потом даже Брайони заулыбалась.

— Как близнецы, — сказала она, — но это Линду надо благодарить за мой наряд.

— У Линды есть еще один талант, — сказал Грант Гудман, ставя ногу на последнюю ступеньку. — Ты смотришься великолепно в любой одежде, но надо признаться, черный цвет идет тебе особенно.

— Не знаю, у меня он всегда ассоциируется с похоронами, — сказала Брайони, когда он подошел к ней, — и, возможно, моими собственными, потому что я собираюсь сделать заявление.

— О, нет, Брайони. Ты этого не сделаешь, — возразил Грант Гудман. Он стоял так близко, что она могла видеть зеленоватые искорки в его глазах и вдыхать запах теплого, чисто вымытого мужского тела. Брайони вдруг вспомнила о его силе, когда они тащили Роберта вниз с горы, о его терпении и молчаливом упорстве, когда уже, казалось, и она и Роберт окончательно выбились из сил; она вдруг осознала, что он весь состоит из противоречий: то бывает резок с ней и обижает, то заставляет собой восхищаться.

— Во всяком случае не сию минуту. — Его руки сомкнулись у нее на спине, и он властно захватил ее рот губами, прежде чем она успела вымолвить слово.

А когда он закончил ее целовать, Брайони с трудом смогла освободиться из его объятий. Лицо у нее горело, дыхание было прерывистым, глаза округлились и потемнели, ибо поцелуи Гранта Гудмана будили в ней желание и скрыть это от него она уже была не в состоянии.

— Итак, — едва слышно сказал он, перемещая свои руки на талию, — нас уже как-то застукали за этим занятием, то есть я хочу сказать, что ужин подадут с минуту на минуту. Давай успокоимся немного, Брайони, пока о нас не начали сплетничать, как о той паре молодоженов. — Грант Гудман отпустил ее и улыбнулся. — Как ты считаешь?

— Вы спросили меня, как я считаю. — Брайони отодвинула тарелку. Она вновь не смогла в полной мере отдать должное кулинарному искусству Марсдена, хотя на сей раз осилила почти половину стейка и весь суп.

— М-м-м. — Грант Гудман потянулся к ее стакану и наполнил его вином. — Выпей, — сказал он. — Сама судьба заставляет нас попробовать это вино, хотим мы этого или нет.

Брайони сделала несколько маленьких глотков.

— Очень приятное.

— Значит, тебе понравилось? — Грант Гудман откинулся назад. — Скажи мне, о чем ты думаешь.

Брайони начертила чистой вилкой какую-то фигурку на скатерти и сейчас разглядывала ее.

— Почему бы вам просто не принять мою отставку и не отпустить меня? — Она бросила вилку, кинула на Гранта Гудмана беглый взгляд и откинула со лба волосы.

— По ряду причин. Найти сочетание менеджерского опыта со знанием здешних условий не так-то просто…

— Но и не так трудно, — парировала Брайони. — Когда я впервые приехала сюда, я ничего здесь не знала.

— Да, но ты приехала с твердым намерением похоронить себя в этой глуши, к тому же ты была ничем не обременена, если не считать воспоминаний. Находить людей для работы в отдаленных местах, а тем более удерживать их там всегда не просто, — заметил Грант Гудман, — особенно, если у них есть мужья, жены или дети.

— Ну, не такая уж тут глушь, — сказала Брайони, но чувство у нее было такое, что она как утопающий хватается за соломинку. — Всего-то час езды до Лонсестона.

— Пусть так, но ведь Лонсестон и Хобарт далеко не центры цивилизации, а уж здесь-то совершенная глушь, и думаю, немногие придут в восторг от мысли поселиться здесь постоянно.

Брайони вновь принялась чертить вилкой по скатерти.

— Продолжайте.

— И потом я не хотел бы оставить тебя без работы.

Брайони улыбнулась.

— В это трудно поверить.

— Не понимаю почему. Я предложил тебе отличные условия и не тащу в постель под дулом пистолета. Почему бы тебе просто не расслабиться и не предоставить все судьбе?

Брайони подскочила на стуле и сказала с чувством:

— Нет! Потому что дуло пистолета не исключается!

Грант Гудман засунул руки в карманы и задумчиво посмотрел на нее.

— Я не знаю, чего ты боишься. Ты боишься не справиться с собой…

— Нет, справлюсь!

Он пожал плечами и усмехнулся.

— Как раньше?

Брайони покраснела, взяла в руки свой бокал и уставилась в его рубиновые глубины. — Вы… вы просто…

— А тебя невозможно не целовать, — проговорил он нежно. К тому же тебе это понравилось…

— Вы же сами говорили, что я, видимо, изголодалась…

— Стало быть, любой мог бы рассчитывать на то, что ты ответишь ему взаимностью? Моя дорогая Брайони, я прекрасно понимаю твое желание оскорбить меня, но ты напрасно теряешь время. Этим ты прежде всего оскорбляешь себя.

— Ах, вот как? — Она подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза. — А может, я такая же, как ваша жена, и у меня тоже душа потаскушки? Может, вас только к ним и тянет?

Пауза затянулась, и Брайони со злорадством отметила, что Грант Гудман помрачнел.

— А может, — сказал он изменившимся голосом, — ты просто привыкла помыкать людьми? Смотри, Брайони, — с холодной дерзостью предупредил ее он, — в один прекрасный день ты поймешь, что переусердствовала.

Она задохнулась от негодования, побелела и хотела было что-то сказать, но Грант Гудман холодно проговорил:

— Ты можешь идти. Увидимся утром.

Когда Брайони вернулась к себе в номер, она буквально валилась с ног от усталости и эмоционального напряжения; она поняла, что у нее есть лишь два варианта: уснуть или сойти с ума. И хотя физически она почувствовала себя намного лучше утром, об ее эмоциональном состоянии этого нельзя было сказать, не помогла и Линда, пребывающая в болтливом настроении, с которой они вместе присели в офисе после завтрака.

— Вчера вечером я позвонила своей приятельнице в Сидней, Брайони, — начала она, умышленно обходя то, что видела накануне в домике Гранта Гудмана, а может, Брайони это только показалось.

— Очень хорошо.

— Она тоже занята в гостиничном бизнесе, и к тому же — кладезь информации. По всей видимости, ни для кого уже не секрет, что Грант Гудман занялся курортным бизнесом. А ты знала, — Линда вопросительно взглянула на Брайони, — что он долгие годы стоял за спиной Семплей?

— Пожалуй, я была единственной, кто этого не знал, Линда, — сухо ответила Брайони и протянула руку за меню на следующую неделю. — Обо мне тоже заодно посплетничала?

— Нет, — решительно ответила Линда. — Я в курсе этой истории, но у меня есть собственное мнение на этот счет. К тому же ты моя подруга, как же я могу о тебе сплетничать?

Брайони взглянула на нее с улыбкой.

— Ты — прелесть, Линда, не знаю даже, за что ты меня терпишь.

Линда склонила голову набок и состроила гримаску.

— Так поступают друзья. Я еще кое-что сделала. Я собрала для тебя всю информацию о Гранте Гудмане.

Брайони замерла, улыбка исчезла с ее лица.

— Что ты имеешь в виду?

— Его брак. Я подумала, может, это будет тебе полезно знать.

Брайони уставилась на Линду, не зная что сказать.

— Он был неудачным во всех отношениях. Знаешь, на ком он был женат? Нет?.. На Лизе Бернсдейл.

— Да ты что…