(№ 1043). «Когда Павсаний, потерпевший жестокую обиду из-за Аттала и Клеопатры, не нашел справедливости у Филиппа и убил его, то в этом преступлении больше всего обвиняли Олимпиаду, утверждая, будто она подговорила и побудила к действию разъяренного молодого человека. Обвинение коснулось и Александра: шли толки, что, когда после нанесенного ему оскорбления Павсаний встретил Александра и пожаловался ему на свою судьбу, тот ответил стихом из «Медеи»:

Всем отмстить – отцу, невесте, жениху.

Тем не менее, разыскав участников заговора, Александр наказал их и очень возмущался тем, что Олимпиада в его отсутствие жестоко расправилась с Клеопатрой» (Плутарх. Александр 10, пер. М.Н.Ботвинника и И.А.Перельмутера [Плутарх 1994, т.2, с.122])

(№ 1044). «Граждане [ Афин] немедленно постановили устроить благодарственное жертвоприношение и наградить Павсания венком» (Плутарх. Демосфен 22, пер. С.П.Маркиша [Плутарх 1994, т.2, с.332])

См. также Элиан. Пёстрые рассказы III 45 [Элиан 1963, с.42]

(№ 1045). «У македонян два царя далеко превосходили всех остальных славой воинских подвигов: Филипп, сын Аминты, и Александр Великий. Последний скончался в Вавилоне от недуга, а Филипп был убит Павсанием в Эгах по дороге на игры, возле театра» (Непот. О царях 2 [Непот 1992, с.85])

(№ 1046). Об убийстве Филиппа: «…умер от руки коварного сына Кераста Павсания, происходившего из рода Ореста…» (Иосиф Флавий. Иудейские древности XI 8, 1 [Иосиф 1994, т.2, с.85])

О дне убийства Филиппа. (Иосиф Флавий. Иудейские древности XIX 1, 13 [Иосиф 1994, т.2, с.493])

Феопомп

(№ 1047). «…Феопомп видит и говорит не только то, что очевидно многим, но изучает неявные причины поступков, побуждения и движения души тех, кто их совершает, которые большинству увидеть нелегко; он всегда разоблачает все тайны мнимой добродетели и нераскрытых пороков. Мне кажется, что мифический суд, который при разлучении души с телом вершат в Аиде тамошние судьи, так же строг, как и тот, что вершит Феопомп в своих сочинениях. Из-за того и прославили его клеветником, что он добавляет к необходимым упрекам по отношению к видным лицам еще и не необходимые обстоятельства так же, как это делают врачи, которые отсекают и выжигают больные части тела, стремясь достать и вырвать их поглубже, не нанося при этом никакого вреда здоровым и нормальным органам» (Дионисий Галикарнасский. Письмо к Помпею (785), пер. О.В.Смыки [Риторики 1978, с.232])

(№ 1048). «Употребление таких колонов довольно рискованно. … Это становится нам ясным на примере из Феопомпа. В обвинительной речи против друзей Филиппа он говорит: «Мужеубийцами были они по натуре, мужеблудниками стали по образу жизни. Они назывались сообщниками, а были соложниками». Созвучие колонов и противопоставление в них уменьшают силу речи, так как в них много искусственности. Гнев не нуждается в искусной отделке…» (Деметрий. О стиле 27, пер. Н.А.Старостиной и О.В.Смыки [Риторики 1978, с.242])

(№ 1049). «В периодах надо избегать антитез и созвучий: они придают речи пышность, а не силу и часто вместо мощи получается выспренность. Так, например, Феопомп в речи, направленной против товарищей Филиппа, антитезой разрушил силу… Ведь слушатель, поглощенный таким сверхискусством, а вернее лжеискусством, уже далек от всякого гнева» (Деметрий. О стиле 247, пер. Н.А.Старостиной и О.В.Смыки [Риторики 1978, с.276])

  (№ 1050). «(11, 1) В этом отношении наибольшего порицания достоин Феопомп. … (5) Если кто прочитает начало сорок девятой книги Феопомпа, безрассудство историка приведет его в изумление, ибо, не говоря уже о прочем, мы находим у него даже такие выражения:

(6) «Если обретался где-либо среди эллинов или варваров какой развратник или наглец, все они собирались в Македонию к Филиппу и там получали звание друзей царя. (7) Да и вообще Филипп знать не хотел людей благонравных и бережливых, напротив ценил и отличал расточительных или проводящих жизнь в пьянстве и игре. (8) Он не только давал им средства для порочной жизни, но возбуждал их к соревнованию во всевозможных мерзостях и беспутствах. (9) Каких только пороков или преступлений не было на этих людях? Зато они были далеки от всего честного и благородного. Одни из них, в возмужалом возрасте, ходили всегда бритыми, с выглаженной кожей, другие, хотя и носили бороду, предавались разврату друг с другом. (10) Они водили за собою двух-трех любодеев, а другим предлагали те же услуги, что и любодеи. (11) Поэтому правильнее было бы считать этих друзей не товарищами, а товарками, называть их не воинами, но потаскухами. (12) По натуре человекоубийцы, по образу жизни они были любодеи. Во избежание многословия, (13) тем паче, что передо мною столько важных дел, скажу вообще: мне думается, что люди, именовавшиеся друзьями и товарищами Филиппа, были на самом деле такими скотами и развратниками, что с ними не могли бы сравниться ни Кентавры, обитавшие на Пелии, ни Лестригоны, жившие на Леонтинской равнине, ни вообще какая бы то ни было тварь».

(12, 1) Разве можно не возмущаться такою грубостью и непристойностью в речи историка? (2) В самом деле, Феопомп заслуживает осуждения не за то только, что высказывает мнения, противоречащие задаче его собственного повествования, но и за то также, что он оболгал царя и друзей его, а наибольше за то, что эти лживые известия облекает в срамную и непристойную форму. … (5) Что касается Филиппа и его друзей, то нечего бояться, как бы не приписать им изнеженности, малодушия или непотребства; следует остерегаться того только, чтобы не впасть в превознесение этих людей… (6) Несомненно ведь, что они собственными трудами и подвигами создали из ничтожного царства славнейшую и обширнейшую македонскую державу. … (12) Таким образом, если язвительность, с какою историк Тимей говорит о сицилийском владыке Агафокле, имеет еще некоторое оправдание при всей своей неумеренности, ибо он изобличает врага своего, негодяя и тирана, то в ожесточении Феопомпа нет никакого смысла.

(13, 1) И в самом деле, поставив себе задачею написать историю Филиппа, как царя от природы весьма расположенного к добру, он затем взваливает на него все пороки и преступления, какие только можно вообразить себе» (Полибий VIII 11-13 [Полибий 1994-95, т.2, с.69-71])

Александр Великий

«Нет вообще человека, о котором писали бы

больше и противоречивее»

(№ 1051). (Арриан. Поход Александра I Пред., 2 [Арриан 1993, с.49])

Все тексты об Александре приводить здесь нет ни возможности, ни смысла. Зато мне показалось целесообразным подробно изложить то, что известно из биографии Гефестиона.

(№ 1052). «[ Лисимах] себя называл Фениксом, Александра – Ахиллом, а Филиппа – Пелеем» (Плутарх. Александр 5, пер. М.Н.Ботвинника и И.А.Перельмутера [Плутарх 1994, т.2, с.118-119])

(№ 1053). «Еще в детские годы обнаружилась его воздержность: будучи во всем остальном неистовым и безудержным, он был равнодушен к телесным радостям и предавался им весьма умеренно; честолюбие же Александра приводило к тому, что его образ мыслей был не по возрасту серьезным и возвышенным» (Плутарх. Александр 4, пер. М.Н.Ботвинника и И.А.Перельмутера [Плутарх 1994, т.2, с.118])

(№ 1054). [ 333 г.] «Однажды Филоксен, командовавший войском, стоявшим на берегу моря, написал Александру, что у него находится некий тарентинец Феодор, желающий продать двух мальчиков замечательной красоты, и осведомлялся у царя, не хочет ли он их купить. Александр был крайне возмущен письмом и не раз жаловался друзьям, спрашивая, неужели Филоксен так плохо думает о нем, что предлагает ему эту мерзость. Самого Филоксена он жестоко изругал в письме и велел ему прогнать прочь Феодора вместе с его товаром. Не менее резко выбранил он и Гагнона, который написал, что собирается купить и привезти ему знаменитого в Коринфе мальчика Кробила» (Плутарх. Александр 22, пер. М.Н.Ботвинника и И.А.Перельмутера [Плутарх 1994, т.2, с.129-130])