Тут устраиваются пари на то, кто больше мух наловит. А чем еще заняты офицеры в провинции, когда в тени под сорок?
Коли пить горячую водку, да — по жаре, большие куличи бывают для сердца и — вообще. А так, — соснули минут двести, мух наловили и вечерком, по холодку — скатерку на камушки, заветный пузырек из погребка, пожарили барашка и аля-улю. Чем не служба?
Вот тут-то и вылетает на охоту комар. Только рот разинешь, чтобы ее, родимую, на место препроводить, как он, зараза — прямо в рот! Так и пили водку — пополам с комарами. Дикое место. В Баку — не в пример лучше, — там всю эту летучую нечисть сносит то в горы, то — в Каспий, так что пьется совсем без забот.
Правда, пока я там был, — из-за магометанцев пили мы втихаря, зато теперь там — раздолье. Так что уезжали мы из Астрахани с огромным облегчением и во все глаза смотрели на берег, — когда Баку?
Баку появился ровно через полчаса после того, как мы на баркасе сменили андреевский флаг на тевтонский крест. (Русским запрещалось подходить с моря к Бакынской крепости).
К нам подошли две посудины, с коих на борт поднялись персидские таможенники и два англичанина. Капитан флота Его Величества Бриггс и глава персидской контрразведки — полковник Джемис. Два бледных слизня с ухватками шпиков из водевиля.
Так я и приступил к исполнению моей первой миссии. Я — купец средней руки Пауль Мюллер, несчастный изгой, обратившийся в магометанство по двум гнусным поводам, — любви к "травке" и мальчикам. (Многие немцы приняли магометанство, дабы на знойном Востоке вкусить сего зла.)
Магометанцы не пьют и европейцу, не знакомому с гашишом, не сойтись с ними накоротке. "Мальчики" ж возникли из-за того, что мне нужно было "бросать якорь.
Но кого оставлять в жарком Баку? "Неверные" настолько ущемлены здесь в правах, что к важным персонам допускают лишь баб, да — "бачей". Невольницы заперты в гаремах, тогда как "бачами" персы любят "делиться с друзьями". А как в моем обществе возникнут "бачи", коль я — не "люблю мальчиков"?
(Сегодня практически все мои люди, отбывающие на Восток, обязаны "любить" "травку" и "мальчиков". С волками жить…)
Со мной и моим отрядом (кроме пятерых "горшков" по штату) плыли семеро — все вылитые Ганимеды и Адонисы. Все потомственные "бачи". У всех родные убиты, или зверски замучены персами. У всех на нашей стороне оставались братья и сестры.
Коль о том зайдет разговор, дамы распаляются совершенно:
— Мы и не знали, Александр Христофорович, про эти ваши таланты! Стало быть вы — по обоим полам мастер?
На что мне остается только потупить глаза и признаться, что "любовь к отрокам мучит меня от роду, но лишь невинное дамское сердце спасет меня от сего наваждения.
Вообразите, — сие мигом находится! (Правда, редко — невинное.)
С "травой" кончилось хуже. Много лет я страдал, пытаясь расстаться с сей ужасной привычкой и спас меня Аустерлиц, вернее — ранение. Когда я лежал в клинике, я плакал, я молил сиделок дать мне затяжку, хоть — пожевать этой мерзости и грозил им ужасными пытками, коль они не сжалятся надо мной.
Полгода я был прикован к постели и затем еще три месяца учился ходить… И наваждение отпустило меня.
Сегодня, в моем тяжелейшем ранении, я вижу — Перст Божий. (До тех пор я знал себя сильным, — Сам Господь послал мне сие испытание, что я осознал насколько я — слаб…)
Так я "сыграл" Пауля Мюллера — анашиста и содомита. Но что было делать с Александром фон Бенкендорфом? Мой приезд в Астрахань был замечен и я не мог "растаять" посреди Ставки!
Той порой мимо Кавказа ехал граф Георг Магнус фон Спренгтпортен. Официальной целью поездки была инспекция Сибири, но в какую пору генерал Ордена бил ноги по таким пустякам!
На самом деле — Учитель направлялся с секретной миссией в Китай. Насчет границы, проблемы английского появления в Гонконге и возможности поставок нами оружия ради того, чтоб британцами в этом самом Гонконге более и не пахло.
Сразу доложу, что миссия эта кончилась успехом частичным. Граф остерег узкоглазых от авантюр в нашем Приморье, но не смог добиться отказа англичанам в базе на Юге. (За это китаезы раскатывали губу аж — по Амур!)
Мы отказали им в такой наглости, и чтоб им жизнь медом не пахла, заложили на спорных землях крепость в бухте Петра Великого. Косоглазые, науськиваемые бритонами, конечно, проверили крепость новой постройки, а когда дело вышло им боком, думали взять свое на Гонконге, но и там им был полный отлуп.
К той поре мы заключили союз с англичанами в Азии и вопрос об их присутствии на Гонконге (и нашем в Приморье) более не стоял. Многие верят, что если б я в действительности поехал со Спренгтпортеном на Восток, — сама география Китая сегодня была бы немного иной. Им возражают, что тогда бы иной была история и нынешнего Кавказа, а нефть нужнее чая и шелка.
Все эти доводы основаны на моих дальнейших успехах в моем ремесле и не берут во внимание возраст. А мне было девятнадцать и у меня еще молоко на губах не обсохло.
Сам я никогда осмелился задрать нос выше Спренгтпортена. В 1810 году, когда я завербовал министра Иностранных дел Франции — князя Талейрана и министра внутренних дел — графа Фуше, я не решился дать гарантий их преданности и слезно просил графа прибыть в Париж и составить мнение по сему поводу.
Спренгтпортену тогда было без малого семьдесят и ему очень не хотелось покидать кресло генерал-губернатора Финляндии из-за этой безделицы. Но ради дела он "оторвал от подушек свои дряхлые кости" и самолично прибыл в Париж.
Там он встретился с Талейраном и Фуше, нашел мою работу выше всяких похвал и за моей спиной рекомендовал меня, как своего Наследника на посту главного Иезуита Российской Империи.
Старик отошел от дел сразу после Войны, но вплоть до его смерти я считал своим долгом держать Учителя в курсе всех дел и чаяний Ордена, а он щедро делился со мной своим опытом. Лишь после его похорон я осмелился "надеть его сапоги". (В Ордене не любят молодых, да — больно шустрых.)
Как бы там ни было, — Спренгтпортен возвращался назад осенью 1803 года и я хотел кончить дело в Баку до этого срока.
Для связи ж с Кислицыным мне оставили Воронцова — сына "дяди Семена", нашего тогдашнего посла в Англии. Дружба (с известным осадком) матушки с княгиней Дашковой была притчей во языцех и я с новым поколением воронцовского клана вырос на самой близкой ноге. (Как я уже доложил, на расстоянии "оптического прицела" — конечно.)
Мишу, кстати, нарочно прислали в Астрахань, — именно "страховать" меня. "Спались" я в Баку — от кола в мягкое место меня мог спасти только сын нашего посланца в Англии. С иным английские контрразведчики не стали бы и разговаривать. С другой стороны, — тот же "Мишенька" бдел за тем, чтоб я не слишком-то преуспел. В интересы воронцовского клана, Одессы и Киева не входил захват "нефти.
"Нефть", она же — "нафта", она ж — "земляное масло" всегда производилась в Баку и использовалась для различного поджигания. Но впервые она вошла в моду и стала "объектом государственных интересов" лишь с изобретением паровой машины Уатта.
Первые паровик работали на дровах. Их потомство перешло на уголь первое время древесный. К началу этого века все поняли, что паровые машины надо топить углем каменным — у него выше температура горения и от этого сильнее давленье в котле. Увы, каменный уголь надобно чем-то разжечь… Вот тут-то и нужна нефть. Особенно в "безугольной" Ливонии.
В наших краях нет и не может быть залежей природного угля. Зато, — в северной части Эстляндии обнаружены залежи сланцев. Они горят с меньшей температурой чем угли и их еще труднее поджечь, но… Так наши фабрики стали самыми "жаждущими" на нефть. Скорость ее потребления превысила все разумные нормы и нам стало нужно завоеванье Баку.
