Корни беды уходят в украинскую историю, когда тамошние гетманы могли по своему разумению "примыкать к потентатам", — Турции, России и Польше. Тот же вроде бы "наш" Богдан Хмельницкий недаром изображается только в чалме большую часть своей жизни он служил султану и даже обрезался в мусульманство. А чисто исторически — это страна с единым народом, коя всю жизнь воевала с собой в трехсторонней войне!
Полтава с Черниговым, — держались России. Галиция, да Подолия польской. Киевщина с Новороссией — турецкой. "Турок" фактически "вырезали" и Киев с Новороссией теперь заселяют, как "наши", так и "униаты". Как, где теперь "провести линию"?!
Вот и с тучковским корпусом случилась та же беда. Треть — подоляне. Половина — полтавцы. Шестая — уроженцы "турского" Киева, а стало быть теперь — вперемешку. "Разведем" "подолян", да "полтавцев" в разные стороны — что с киевлянами делать? Днепр-то делит губернию точнехонько пополам!
А тут еще одно… Корпус прибыл без пороха (не положено "униатам"). Ну, так не все ж они — "униаты"!
Не дать пороха людям, — выразить им недоверие. А выдашь его униатам, догадайся, в кого они станут стрелять! Вот тебе и задачка с тремя неизвестными…
Наконец, Кутузов принял удивительное решение, — разместить Корпус в Утицком лесу и дать каждому украинцу по три заряда на бой (при норме в двадцать зарядов). Если униаты и подымут мятеж, сие случится вдали от глаз и армия того не заметит. А "наши" с "ненашими" потихоньку в лесу и выяснят "на кулачках" кто из них — за кого. А пока в лесу шум, — туда сам враг носу не сунет, чтоб не "побить своих.
Тут вмешался Беннигсен, коий мечтал подсидеть Старика. Он объявил, что сим решением Командующий решил "укрыть возможных Изменников". А они должны стоять в чистом поле, чтоб "мы их видели"!
Сие было сказано для зевак. В реальности "истинный фриц" Беннигсен "в сотый раз" довел до абсурда идею Кутузова. Старик приказал уничтожать кавалерию. Но польские кавалеристы под командой маршала Понятовского при всем желании не смогли бы пройти к Флешам, пока на дороге у них был Третий корпус.
Идея Беннигсена была проста, как выеденное яйцо: необученные люди с пустыми ружьями (а три заряда на весь бой, — все равно что пустые!) под атакой вражеской кавалерии сразу же побегут. Вдоль дороги им бежать не с руки (попробуйте убежать от всадника по дороге!), поэтому они побегут через лес — в сторону Флешей. Польская конница увлечется преследованьем и выскочит — аккурат на "Южную Флешь", коя с первого дня строилась с разворотом на юг, а не на запад. (Просто никто не рассчитывал, что Утицу закроет Тучков и априори считалось, что в Утицком лесу будет противник.)
Кстати, — очень многие из военных историков удивляются, — зачем "Южная Флешь" смотрела в тыл несчастному Третьему "тучковскому" корпусу, а не на противника. Ну, как я уже вам докладывал — Флеши построились в конце весны и в ту пору никто и не ведал, что Тучков соберет "под себя" тысячи добровольцев!
Прибавьте к сему, что за "тучковским языком" ходила дурная слава, а то, что в его штабе половина были шпионами, ни для кого не секрет. И такому вот человеку Беннигсен вынужден был объяснять — почему ему дают такую "покойницкую" позицию.
Вы знаете немцев, — Беннигсен был сух и безжалостен. Тучков же просил не за себя, но — людей, заговорив о простом милосердии к добровольцам. Вы сможете фактически "приговорить" целый Корпус к неминуемой гибели, глядя командиру Корпуса прямо в глаза?
Беннигсен вдруг разорался чуть не по-матушке и завизжал, что никто Тучкова с таким Корпусом к Бородину не звал и не ждал. Так что князь должен пенять лишь на себя!
Я, к примеру, не знаю, что бы я делал на месте Тучкова. Он же лишь усмехнулся и отвечал, что если б сам Беннигсен позвал его, — хоть на пьянку, хоть — баб щупать, он в жизни бы не пришел. Но сюда его — Тучкова позвала Русь-матушка, а к Матери на зов надо быть!
Тут на шум прибыл Кутузов и Тучков просил его подтвердить приказ насчет того, что люди его могут встать в лесу, а не — на верную Смерть. И тогда…
Многие впоследствии мне рассказывали, как провел последние дни перед Бородиным старый фельдмаршал. Каждый вечер он по пять-шесть часов кряду стоял перед аналоем, истово молился и повторял:
— Господи, на все Воля Твоя! Знаю я, — покарал ты меня за то, что убоялся я сильных мира сего, не послушав Тебя — в сердце моем! Прости меня, Господи, прости меня, грешного!
Больше не повторится… Я знаю Тебя, слышу Голос и Веленье Твое завтра все будет так, как Ты пожелаешь…
Помоги же нам, Господи! Внуши Антихристу завтра Атаковать! Не дай ему обойти нас, соблазни нашей кротостью…
Ты поражаешь гордых и сильных, — пусть он ударит меня, Господи! Изъяви Волю…
Когда писалась "История Великой Войны", я настоял на том, чтоб молитва сия вошла в этот Памятник. Меня поддержала Русская Церковь… Но в последний момент все было вымарано по… не знаю уж чьему указанию. Кочубей объяснил сие так:
— Мнение Государя — Закон для Империи. Утверждение, что фельдмаршал ошибся, подчинившись Приказу его, и навлек сиим Божью Кару, может нас далеко завести!
Я спросил его при свидетелях:
— Вы может быть еще скажете, что Государев Указ — выше соизволения Божьего?!
Кочубей, не моргнув глазом, ответил:
— Я знаю Государя моего — Александра Павловича. И я ни знаю ни одного, кто откликнулся бы на имя Бог. Следовательно…
Я лишь с удивлением приподнял бровь, а реакция последовала от прочих слушателей. Рев был такой…
На другой день Государь прогнал Кочубея в отставку и счел надобным свершить пешком крестный ход из… Зимнего в Сенат и Синод. (Ну, вы меня понимаете!) Там он объяснял всем, что "недосмотрел, пустив ко двору отъявленного масона". Кочубей получил в либеральных кругах славу "истинного вольнодумца.
Но в "Истории" молитва Кутузова так и не появилась…
Очень многие знают, как Кутузов ждал сего боя, и как он боялся, что его обойдут… Сие превратилось в навязчивую идею, — вокруг Флешей и Батареи выставились посты, да секреты — никому не было позволено даже и подходить к ним…
И вот в сих условиях к нему обращается человек, не умеющий хранить Тайну. Человек, по недомыслию допустивший к себе — десятки шпионов в свой личный штаб! Можно ли ему было открыться?! Поделиться всем тем, что выстрадано?!
Фельдмаршал Кутузов сказал, что Беннигсену — виднее…
Говорят, что при сих словах Тучков побледнел, как смерть, и еле слышно бросил великому Старцу:
— Креста на тебе нет… Сперва Суворова сдал, теперь — нас…
Ладно, черт с вами, — не дали вы мне ни пороху, ни позиции, но не сможете вы отнять у меня моего последнего права!" — Кутузов, коего по праву называли "добрейшим" из русских командующих, весь пошел багровыми пятнами:
— Ваше право — в том, чтобы… не болтать, не мутить, да исполнять Приказы тех, кто умней Вас, молодой человек!
А Тучков, рассмеявшись в ответ, сплюнул сквозь зубы:
— Не тебе, денщику, учить меня — Праву! Право мое — княжеское. Стоять среди сечи, да помирать, — как наши деды умирали, но тебе — Голенищеву сего вовек не понять!
С этими словами он вышел из Штаба, громко хлопнув за собой дверью. Кто-то хотел кинуться вслед за ним и вынудить извиниться, но Кутузов запретил жестом и произнес:
— Я и впрямь — Голенищев и не смею оскорбиться сиим… Завтра покажет, — имел ли сей юный князь разговаривать со мной таким тоном… Его Права Княжеского никто не смеет отнять…
Вести об этой сцене разлетелись по армии в мгновение ока и все офицеры только и обсуждали, что они сами делали б в такой ситуации. Многие ругали Кутузова и мои новые сослуживцы хотели знать мое мнение на сей счет. Я им доложил то, что знал и история открылась им с иной стороны… Так что конец вечера прошел у нас в беседах философических.
