Через неделю пришла эстафета от графа Кнорринга из Тифлиса, что согласно донесения гонца, князь мой доклад получил, но ответа велел не давать и… пропал без вести вместе с армией.
Я ничего не понимал. Похоже, что никто ничего не понимал, и оставалось только ждать князя и выслушать его объяснения.
Наконец, жарким июльским утром мои дозорные обнаружили исполинское облако пыли, ползущее в мою сторону. Я чуть было не открыл ворота и самолично не вышел — встречать блудного командира, но какая-то странная сила, какое-то недоброе предчувствие заставили меня остаться на стене и получше присмотреться к солдатам на марше. Вообразите мой ужас, когда вместо зеленых мундиров русских солдат, я обнаружил бледно-серые бурнусы персидской гвардии!
Вместо Кавказской армии к Шуше шли главные силы персов и я чуть со стены не упал, вытягивая шею и пытаясь разглядеть хвост сей бесконечной змеи, которая все ползла и ползла с юга на мою крепость. Любой командир в моем положении, оказавшись с тысячей штыков против двадцатитысячной армии, должен был либо вынести ключи от города, либо — очень быстро оттуда уехать. Увы, я не мог этого.
Дело в том, что Карабах большей частью заселен армянами, но Шуша магометанская крепость. Так вот эти армяне, поняв, что на их землю пришла Креста с Полумесяцем, сразу догадались, что когда придут персы, им всем надо быть где-нибудь в другом месте. Желательно в Америке, или — Австралии.
Ну, до Австралии они не поехали, а сбежались ко мне, под защиту Шушинских пушек. Так что помимо тысячного отряда я имел обоз в двадцать тысяч, большую часть коего составляли старики, женщины и дети. Как бы я удирал с этим обозом от отборных головорезов Аббас-Мирзы, я слабо себе представляю. Еще хуже я представлял себе, как я выдам этих людей на несомненную казнь озверелым магометанцам.
Так что мне не оставалось ничего нового, кроме как раздать древние ружья и просить армянских попов крепче молиться Богу, — молитва никогда в таких делах не мешала. Либо Господь помог бы Христову воинству, либо мы все предстали перед ним уже "без грехов". По счастью — ружей у меня было море, а попов — еще больше.
Шуша досталась мне с нетронутыми арсеналами аж русских ружей петровского времени и пороховыми погребами, заложенными в те же славные годы. Как можно было стрелять из таких древностей — было непостижимо, но на безрыбье и — рак…
Местный же порох был вообще — нечто. Отсырелый до невозможности и настолько слежавшийся, что картечь из пушки летела этакой лапшой по полчаса — с перерывами на обед.
Ну да черт с ним, — картечь и в Африке картечь и если она летела, куда Богу было угодно, я уже знал по опыту чеченских боев, что персы не знают команд и без командира сбиваются в стадо. Поэтому бегают они по полю этакими живыми муравейниками с англичанином в середине. Ну, а по такой куче каким порохом ни пальни, картечь все равно — кого-нибудь, да — выкосит, а желать большего от пушки из колокольной меди вековой давности — свинство.
Да и не хотелось слишком убивать детей природы. Пугануть пару раз, для удобрения местных почв. Коль не костями, так хоть…
В общем, изготовились мы к сражению и я все боялся, что персы наваляют нам от души — с ходу и даже матушка не узнает, где могилка моя. Но… Хоть персы и узнали от беглых магометанцев про мои столь жидкие силы, персидский сопляк был не слишком уверен в себе и просто не знал, с чего начинать.
Только на рассвете другого дня персы предприняли пару штурмов. Но били они не все вдруг, а только прощупывали оборону, выискивая в ней слабое места. Я приказал грузинам и армянам из ополчения палить во все, что движется, егеря же устроили охоту на английских инструкторов. Ну и со скал влепили по особо здоровым кучам брандскугелями…
Воняло после этого до самой осени и так противно, что жрать, особенно мясо, никому не хотелось.
В общем, — отбились мы. Правда, потеряли мы где-то треть грузин из полка и с полтысячи армян-ополченцев. Всего — чуть меньше тысячи человек. Персы же оставили под Шушой — порядка трех с половиной тысяч трупов. Урожаи там после этого утра много лет были на зависть.
К вечеру, когда главные развлечения кончились, смотрю — засылают ко мне парламентеров. А у них обычные персидские песни. "Сдайтесь нашему солнцеликому, нашему Потрясателю Вселенной и ничего вам за это не будет. А порежем мы вас за сие совсем не больно. С самого краешку — от уха до уха". В общем, — милые. Милые…
А я терпел, терпел, да потом и сказал:
— Горазды вы языком лапти плести. Продолжим наши игры и посмотрим, кто кого тут порежет.
Так им почему-то мои слова не понравились, постояли они еще деньков десять, потоптались под стенами, да — много не выстояли и завернули салазки. Я удивился, — неужто уж — испугались?
Но не это было самым смешным в сей истории. Через месяц после того, как магометанцы скрылись из виду, а мои люди наконец-то кончили хоронить всех покойных, на горизонте появились наши полки.
Вот когда я впервые столкнулся с российскою бестолковщиной. После того меня уже не удивляли байки про пушкарей, расстрелявших наши ж колонны, или про фуражиров, кормивших вражеских лошадей.
Судите сами.
Согласно планам Кавказской войны, наша армия должна была нанести серию концентрических ударов по персидским позициям: Котляревский со стороны Астрахани, Кнорринг со стороны Тифлиса и Цицианов — общим направлением на Баку. Но для этого милейшему князю нужно было зайти со стороны Грузии такова особенность местных гор.
Цицианов же, восстановив против себя всех грузин, в миг начала войны располагался в Чечне — с той стороны хребта. Как и почему он там оказался тема для отдельного плача. Обратите внимание на то, что Котляревский начал в марте, Кнорринг ударил в мае, я перешел границу в июне, а Цицианов добрался до войны — к сентябрю. Это называлось "русским блицкригом" и многие говорили, что на той войне наши части проявили "чудеса взаимодействия.
Я, по младости лет, был в шоке, но опыт не забылся. Так что на австрийской кампании, когда все отряды двигались вообще в разные стороны, постреливая сами в себя, я в сравнении с прочими офицерами — смог сохранить душевное равновесие.
Я не стал сдерживать моего гнева и удивления, князь огрызнулся в ответ и я… Князь сказал, что я потерял много грузинских солдат, спасая "армянскую грязь" и что — "правду говорят, что у фон Шеллингов — армянские корни!
Вокруг меня были грузины с армянами. Грузины — кадровые офицеры. Армяне — просто так, — ополченцы. В голове у меня помутилось и я отчеканил:
— Я не мог унизить достоинства моих офицеров. Для Истинной Крови женщина, старик, да священник заслуживают защиты какой бы Крови они ни были! Князь Цицишвили меня б понял и защищал бы несчастных со мною в одном строю. Но что можно требовать от русского — Цицианова?!
Слова были произнесены. Цицишвили схватился за шпагу. Тут один из моих офицеров — Александр Чавчавадзе со значением положил руку на эфес князева полувынутого оружия и по-грузински сказал:
— Совсем русским стал?! Позоришь нас пред армянами?! Поднял руку на гостя?? Да князь ли ты после этого?!
Лицо Цицианова посерело от ненависти. Но прочие все грузины тоже схватились за шпаги, а нас было больше… На другой день князь оставил Шушу, а еще через месяц к нам прибыли войска из России. Князь написал ябеду якобы я — Изменник и поднял антирусский мятеж. (Если б я поднял Мятеж — он бы точно не выжил…)
Я сам, все мои друзья по Кавказу были немедленно арестованы и помещены под стражу. Князя же Цицианова с той поры даже в его родных краях кличут не иначе, как "Цициановым". Нужно пожить в тех краях, чтобы понять — какое это оскорбление для грузина, если его зовут на русский манер.
Матушка моя тут же придержала очередной кредит для России и Кавказская война замерла, а персы перешли в контровую. Положение стало критическим и всех нас выпустили с условием, что мы должны немедля покинуть Кавказ. Вернуть нас в Ригу матушка не могла — сие дало б повод пересудам о Мятеже. Поэтому был найден довольно пикантный выход из ситуации.
