— Тогда с чего вы решили, что она умерла от старости?
— Ах, да кому нужна была дряхлая Клеменс? На мельницу к ней лишний раз соваться боялись, — отмахнулась Христина, — раз зналась с нечистью. У себя дома ее привечали, но ходить к ней, не ходили.
— А почему, Клеменс эту, Вороной прозвали? - Ника чувствовала, что от сладкого крепкого пива ее повело да и, судя по пунцовым щекам Христины, та тоже чувствовала себя преотлично.
— Рассказывали, когда была она девчонкой, то подобрала вороненка с подбитым крылом и залечила его. А уж потом заметили, что перед тем как появиться Клеменс в деревне, ворона эта, возвещала ее приход своим карканьем. Якобы жила эта ворона у нее на мельнице и сейчас болтают, что душа Клеменс вселилась в эту ворону. Старая уж очень была, до того старая, что когда ее нашли, тело ее иссохло и когда клали Клеменс в гроб, опасались, что вот-вот рассыплется оно в прах.
Ника уперлась подбородком в ладонь. “Замечательно! Получается, что всех, кто хоть сколько нибудь был способен к магии, здесь попросту изничтожили” - таков был итог, услышанного ею от словоохотливой женщины.
— А что говорят в деревне? - спросила Ника, хотя в глазах у нее все расплывалось и клонило в сон.
После долгой дороги, во время которой она мыкалась по холодным углам постоялых дворов сытость и тепло, будь они неладны, действовали на нее, прямо таки с убойной силой. Это было так некстати.
— Про что говорят? - вдруг прикинулась непонимающей Христина и Ника мигом подобралась.
— Про исчезновение Лиз с Опушки, Мари Хромоногой и смерти Клеменс Вороны? - старательно перечисляла, заплетающимся языком Ника.
— А о чем тут болтать? - отвела взгляд в сторону Христин, отщипывая от пирога кусочки и кидая их в рот. — Всякое в жизни случается. Дело-то такое… не угадаешь. Лиз и так дикой была, может ушла куда насовсем, а может голодные волки по зиме ее задрали. Мари, вон, заблудилась, и нет в том ничего удивительного в наших-то лесах. Она поди забралась в какую нибудь непроходимую чащобу, видишь ли ей нужны были особые травы. А про Клеменс вы знаете.
— И после этого отец Фарф отправился искать целительницу в монастыре святого Асклепия?
— Ну да. К тому-то времени наш господин уже заметно ослабел и старый упрямец решился сам поехать в вашу обитель, видя, что сталось с бароном и его дочерью. Хватились мы седьмицу назад, а отца Фарфа нет ни в замке, ни в деревенском храме. А ведь он, чуть ли не дневал и ночевал у постели малютки Айвен. Вот и пришлось мне сменить его на то время, пока он отсутствовал.
— Разве леди Айвен не имеет собственной служанки?
Христина, что-то уж долго молчала, разглядывая свою опустевшую кружку, но потом видимо решилась и нехотя поведала:
— Как не быть. Была. Хорошая девушка приветливая, аккуратная, словечка поперек не скажет. Мало что снизу, дочь здешнего кузнеца, а тихая и богобоязненная. В последний ягодный месяц лета, почувствовала себя плохо, пошла к родителям вниз, да там и сгорела за три денечка. Барон думал, что Айвен от Маргарет какую-то заразу переняла, которая потом на него самого перекинулась. Да только все это как-то чудно с заразой-то выходит. Вот отец Фарф, я и другие, кто сидел у постели госпожи, да и Криспи с сэром Риганом, дай им бог всяческого здоровья, ведь не захворали же? Внизу, в деревне ходит слух, — и Христина, склонившись над столом, понизила голос до шепота, — что тяготеет над семьей барона Репрок родовое проклятие. Первая жена барона померла не своей смертью и теперь, видать, настал черед самого барона и дочки его.
- Понятно, что все это подкосило уже итак дряхлого барона, — кивнула Ника.
Христина с недоумением глянула на нее, но Ника сделала вид, что ничего не заметила, допивая пиво из своего кубка. Так и есть: невысказанное мучило Христину и она быстро сдалась.
— Уж вы не выдайте меня, — снова перешла на шепот добрая женщина, привстав со своего места и подавшись к Нике через стол, обдавая ее запахом перебродившего меда. — Барон-то еще молод.
— Конечно, — вежливо кивнула Ника. — Восемьдесят лет не возраст для мужчины.
Христина плюхнулась на табурет, поправила сползший платок, сердито глянув на непонятливую монашку.
— Сколько, по вашему, за Криспом зим?
— Думаю, полвека он уже разменял
— Так и есть… так и есть. — кивком подтвердила предположение монахини Христина. — А барон, будет младше его на десяток зим.
— Кто? - глупо переспросила Ника.
— Господин наш… барон Репрок. — шепнула Христина, прижимая ко рту кулачок с зажатым в нем передником. На ее глазах навернулись слезы.
Сказать, что Ника была потрясена, значит не сказать ничего. Ника пребывала в тихом отупении. Разум отказывался связывать воедино то, каким она увидела барона с тем, что только что сказала Христина.
— А… разве такое возможно, — пробормотала она, надеясь, что сейчас Христина объявит что пошутила над доверчивой монашкой.
Но женщина лишь всхлипнула, вытерла слезы передником и принялась собирать остатки ужина на поднос.
— Ох и наболтала я вам тут разного, — нарочито бодрым голосом начала Христина. — Только вы уж не выдавайте, меня глупую, ради Блаженной Девы и ее дитя. Здесь строго запрещено болтать о леди Айвен и хозяине, — и уже подойдя к дверям, обернулась к Нике. - Вы ведь будете теперь неотлучно при нашей бедной девочке и я слышала, что отец Фарф будет сменять вас днем у ее постели, чтобы дать вам отдых.
Она ушла, а Ника раздумывая над этим разговором, принялась мерить комнату шагами. Остановившись у стола, она взяла бутыль, откупорила ее и понюхала. Так. Настой содержал чабрец, вереск, зверобой, крушину и кломелию. Простая укрепляющая настойка. Заткнув бутыль пробкой, Ника подошла к сундуку на котором пристроила свою суму и принялась потрошить ее. Вытащив холщовый мешочек, она вынимала из него сухие ломкие пучки трав, откладывая, некоторые из них, на сундук. Остальные бережно складывала обратно в мешочек.
Те травы, что были оставлены и разложены на сундуке, Ника внимательно осмотрела, припоминая какие из них следует заваривать, а какие просто настаивать. После того, как отложив в одну сторону те из них, которые следовало настоять, а в другую те, что она собиралась заваривать, Ника устроилась в кресле у камина, уже спокойнее обдумывая услышанное от Христины.
Она не могла не отметить, что разговор их обошел своим вниманием баронессу — вторую жену барона Репрок. По всему видно, здесь ее, по прежнему, считали чужой.
Дальше, Нику занимало проклятие, что тяготело над семьей барона и из-за которого сейчас умирал он сам и его дочь. Как поняла Ника, источником этого проклятия стала первая жена барона. В чем оно заключалось? Нику занимало это потому, что оно могло быть, да и было наверное, причиной болезни юной Айвен.
А ведь барон до сих пор помнит мать Петру. Как он о ней отзывался… Женщины, как правило, не прощают мужскую верность к другой.
Дальше, ее занимали странные смерти и исчезновение здешних ведуний и знахарок. Ника не могла отделаться от ощущения, что от них избавились сразу, едва они прикоснулись к тайне странной болезни довлевшей над бароном и леди Айвен.
И потом, не менее странная болезнь и смерть девушки, что прислуживала леди Айвен. Причем заболела первой она, а уж потом ее госпожа. Не удивительно, что барон решил сперва, что это, всего навсего, какя-то зараза. Получается, что родовое проклятие знатного рода сперва ударило по дочери кузнеца? Фигня какая-то. Можно конечно допустить, что Маргарет побочная дочь барона, но это, скорее всего пустая фантазия.
Дальше, странное поведение отца Фарфа, который тайком уехал из замка, отправившись за помощью в несусветную даль. Не значит ли это, что источник всех напастей находиться в замке? Здесь твориться черте что, так что в деревне предпочитают не болтать об этом. Не удивительно, что Христина, все время спохватилась о чем-то умалчивая.
Но что бы здесь ни творилось, с магией или без, ясно одно — девчонку нужно увозить из Репрок, как можно дальше. Не об этом ли просил отец Фарф мать Петру. Точно! И настоятельница, как саму бесбашенную, отправила сюда ее, Нику. Увезти-то ее, она увезет. Не вопрос. Но бедняжка настолько слаба, что вряд ли переживет дальний путь, да еще с наступлением первых зимних холодов.
