Тверь, как видим, оказалась «неплохо готова» к включению в состав Русского государства. Большая часть местной элиты сохранила свои земли и положение: известен один случай опалы на видного тверского деятеля непосредственно после завоевания. И по традиционной мрачной иронии Ивана Великого этим опальным оказался Михаил Холмский, наиболее старательно и душевно готовивший массовый переход тверской элиты на сторону Москвы, причем обвинен был князь Михайло как раз в измене своему сюзерену Михаилу Борисовичу Тверскому и клевете на него. Не любил, похоже, Иван III Васильевич «инициативников». Остальные знатные тверичи — Холмские, Микулинские, Дорогобужские, Бороздины и прочие — влились в элиту Русского государства, с ходу заняв там видные места. Так, в триумфальном походе на Казань 1487 г. участвовали четыре тверских воеводы, а через два года в походе на Вятку из восьми полковых воевод конной служилой рати шесть — бывшие тверские служилые люди [Разрядные книги 1475–1598 гг. С. 21].

Относительно неплохо, судя по всему, жилось и не таким заметным тверичам. Уровень налогообложения, во всяком случае, вряд ли был особенно велик. Предполагать это можно, например, по тому, что в 1478 г., после присоединения Новгорода, Иван III хотел установить новгородцам дань по полторы гривны с сохи, но новгородцы уговорили князя собирать по полугривне [ПСРЛ. Т. 6. С. 18]. Упомянутые полторы новгородские гривны — это 16,5 г серебра, а единица площади соха, соответствовавшая большой семье, разбивалась на новые налоговые единицы, обжи или выти, причем в одной сохе считалось три обжи. Чтобы адекватно оценить размер налогообложения, нужно учесть, что в Водской пятине, где среднее хозяйство считалось ровно за одну обжу, годовой доход составлял 280 денег, а на рубеже XV–XVI вв. коробья ржи в Новгороде стоила 10 денег, то есть 7,9 г серебра [Аграрная история Северо-Запада России. Вторая половина XV — начало XVI в. М., 1978. С. 33, 365]. Таким образом, даже с учетом неизбежных натуральных повинностей крестьянам вряд ли приходилось отдавать более десятой части своего урожая. Косвенным показателем уровня жизни в Твери и по всей Северной и Северо-Восточной Руси можно считать относительно быстрый рост численности населения во второй половине XV в.: в Новгородской земле за время между описями 1480 и 1500 гг. население увеличилось на 14 % [АИСЗР. Т. I. С. 34, 82]. Для Твери и центральных районов России такой статистики нет, однако отдельные примеры указывают на рост числа дворов в отдельных волостках или имениях в полтора, в два, в три раза.

Общество, как видим, было способно обеспечить человеческим ресурсом борьбу за расширение территории своего влияния; выкованная в столкновениях Москвы и Твери «вооруженная элита» была активна и «голодна»; победившая в трудной конкурентной борьбе правящая верхушка сумела объединить «вооруженную элиту» разных русских земель, включив москвичей, тверичей, суздальцев в общую иерархию и направив их энергию на внешнюю экспансию: русские люди действительно стали достаточно монолитной, динамичной и агрессивной силой в Восточной Европе, что, видимо, устраивало тогда и большинство тверичей.

Ну а тверских ревнителей независимости после 1485-го вполне могло утешать наличие собственного, вполне самостоятельного и даже почти законного князя. Ведь Тверь не была непосредственно подчинена Москве: Иван III, отстояв в покоренном городе обедню в знаменитом храме Спаса, «дал ту землю сыну своему великому князю Ивану Ивановичю» [ПСРЛ. Т. 24. С. 204]. И именно судьба тверского князя Ивана Молодого, наследника великих князей московских, литовских (по прабабке Софье Витовтовне), тверских (по матери Марии Борисовне), суздальских (по прапрапрабабке, дочери князя Суздальского и великого князя Владимирского Дмитрия) — стала основой той второй масштабной тверской альтернативы.

Иван Молодой, старший сын и наследник Ивана Великого, рано стал фактическим соправителем своего отца и был объявлен наследником и великим князем. В 1480 г. Иван Иванович отличился в столкновениях с войсками хана Ахмата во время знаменитого «стояния на Угре», а в 1483 г. женился на дочери молдавского господаря Стефана Великого. Так что к моменту начала своего тверского княжения это был опытный воин и политик. Во всяком случае, Ивана Ивановича хватило на создание собственной тверской думы и автономного тверского двора, который в нашей реальности слился с московским лишь в начале XVI в. (В те годы центральная власть вообще, кажется, очень осторожно относилась к «укреплению вертикали», предпочитая не трогать без нужды политически зависимые Псков и Рязань, не мешать автономной работе тверской и новгородской администраций.) За годы своего участия в политической игре Иван Молодой сумел скопить определенный политический капитал, что ярко проявилось уже после его смерти, когда во время борьбы за права великокняжеского наследника его сын Дмитрий Иванович сошелся с Василием Ивановичем, старшим сыном Ивана III от второго, греческого брака. В той борьбе у молодого Дмитрия-внука нашлись серьезные и влиятельные сторонники (в число которых можно с очень большой осторожностью занести могущественных Патрикеевых и Ряполовских), которые сумели и добиться торжественной коронации Дмитрия Ивановича, и провести через Софийскую и Львовскую летописи свой вариант описания важных для того времени сражений на Угре.

И, рассуждая о той альтернативной истории, что ждала нас в случае, если бы Иван Молодой избежал ранней и нелепой смерти, можно с уверенностью заключить, что тверской князь, в отличие от своего слишком молодого сына, сумел бы выиграть борьбу за власть у младших сводных братьев.

Какие бы изменения это принесло? Вряд ли Иван Иванович правил долго: к 1503 г. он был бы уже немолод. Но вполне мог бы успеть закрепить успешный для него лично опыт существования автономных земель в составе централизующейся России со всеми плюсами и минусами этой идеи. По окружению его жены и сына можно предположить, что политика Ивана III, нацеленная на постепенную секуляризацию церковных земель, была бы продолжена в том или ином виде. Как следствие меньше шансов на успех имела идея симфонии светской и духовной властей, оформившая в XVI в. нашего мира в правление Василия III. Присутствие на троне наследника великих князей Восточной и Западной Руси, а не потомка морейского деспота, неизменно сказалось бы на стиле и этикете московского двора, а кроме того, Иван Иванович был бы, вероятно, более склонен к мирным взаимоотношениям с Литвой, чем его сводный брат. Помимо всего прочего, Ивану Молодому не пришлось бы на пути к трону использовать поддержку многочисленных «новых» дворян Новгородской земли, как это сделал Василий Васильевич, что неминуемо должно было сделать Московское Царство XVI в. чуть более аристократическим и чуть менее воинственным. Последнее изменение как раз видится весьма и весьма желательным, так как масштабные, но плохо организованные военные предприятия Василия III потребовали огромных усилий и крови, но принесли не такие уж большие результаты. А правительство Ивана IV Молодого в том неслучившемся мире последней тверской альтернативы имело неплохие шансы удержать ту же Казань.

Но «месяца Марта в 7… преставилъся благоверный и христолюбивый великий князь Иван… живе всех лет 32 и 20 дней. А болел камчюгою в ногах, и видев, лекарь Жидовин мистр Леон, похвалялся, рече великому князю Ивану Васильевичи), отцу: «яз излечю сына твоего великого князя от тоя болезни, а не излечю его аз, и ты вели меня смертию казнити»… И начал лекарь лечити: зелие питии даде ему и начя жещи стеклянницами по телу, вливая воду горяюю; и от того ему тяжь чае бысть и умре. И того лекаря мистр Леона велел князь великий Иван Васильевичь поимати, и после сорочин сына своего… повеле казнити» [ПСРЛ. Т. 12. С. 222].

Так закончилась последняя тверская альтернатива.

А нам осталось лишь подвести краткие итоги.

1) Основной исторический выбор Руси на изломе XIII–XIV вв. — это выбор между

«интернациональной» партией поборников старого принципа «коловращения» князей, опиравшейся на силу традиции (в том числе и в своих вполне традиционных, привычных нарушениях «княжого» права) и внешнюю военную поддержку;