Я не буду здесь пересказывать все обстоятельства почти 20-месячной героической обороны Смоленска русскими, не буду рассказывать о ночном штурме 25 сентября 1609 г., о минной войне, о коротких жестоких схватках в подземных галереях, о применении химического оружия, о штурмах 11 августа и 21 ноября 1610 г. Не буду особо распространяться и о феерической истории, украденной Питером Джексоном для сцены взятия какой-то роханской крепости, в которой «Новодворский, кавалер Мальтийский» пробирался в смоленскую клоаку с мешком пороха. Скажу лишь о главном: на этот раз смоляне на стенах своего города спасли уже Россию, что признавали и признают абсолютновсе, включая и неизвестного нам автора «Новой повести о преславном Российском царстве», агитационно-пропагандистского патриотического документа начала 1611 г., процитированного в эпиграфе к настоящему разделу.
И интересней всего понять, как и отчего произошла такая удивительная метаморфоза с городом-героем этого опуса. Для этого придется вернуться в конец прошлого раздела, в 1514 г., когда победоносные войска Василия III присоединили Смоленск к России. Честно признаюсь, я не симпатизирую этому великому князю, но вот смоленская победа была им оформлена красиво. Государь сумел сразу сделать сильный ход, дав волю сидевшим в осаде служилым людям: «И которые похотели служите великому князю, и тем князь великий велел дать жалование по 2 рубля денег да по сукну по лунскому и к Москве их отпустил. А которые не похотели служить, а тем давал по рублю и к королю отпустил» [ПСРЛ. Т. 37. С. 101].
Многие из наиболее верных людей «литовской партии» воспользовались предоставленной возможностью, что подтверждается списком розданных смоленским боярам в ВКЛ хлебокормлений в 1514 г. Выехали представители виднейших боярских фамилий: Плюсковы, Ходыкины, Кривцовы (вспомните имена пленников, взятых в 1493 г. московскими войсками в верховских городках!) [Литовская Метрика, кн. 7. С. 1171–1174]. Но многие предпочли остаться, особенно с учетом того, что Василий III «не повеле у них… тех поместий отимати, повеле им по прежнему владети, кто чем владеет» [Повесть о победах Московского государства. С. 28]. На московской службе остались представители Басиных, Жабиных, Кривцовых, Плюсковых, Пивовых… Всего, как показано в замечательной работе М. М. Крома «Меж Русью и Литвой», из списка родов, упоминающихся в Литовской Метрике, в реестре князей, бояр и слуг смоленских в 1480-х более тридцати фамилий оказалось в списках Дворцовой тетради, то есть было причислено в XVI в. к верхушке служилого сословия Московского Царства.
Для успокоения оставшихся горожан государь по примеру великих князей Литовских выдал по их челобитью жалованную грамоту, копировавшую основные статьи прежних смоленских привилеев, отменил некоторые налоги. Особо было подчеркнуто, что государь собирается свой город Смоленск «держати о всем по тому, как их держал великий князь Витофт и иные государеве, и Александр король и Жигимонт» [СГГД. Ч. 1, № 148. С. 412]. К сожалению, «быстрая» измена владыки Варсонофия, раскрытая наместником князем В. В. Шуйским, испортила очередной интереснейший эксперимент по развитию городского самоуправления в Московском Царстве [ПСРЛ. Т. 6. С. 256; т. 8. С. 258]. Василий III счел себя относительно свободным от обязательств перед заговорщиками и «заговорщиками» и применил опробованные методы «нациестроительства»: «Бояром смоленским поместья подав на Москве, а москвичом в Смоленске поместья подавав» [ПСРЛ. Т. 35. С. 235]; «которым людем велел бытии на Москву, и государь… тех пожаловал, дворы им на Москве и лавки велел подавати» [Сборник Русского Исторического Общества. Т. 35. С. 682].
И действительно, к 50-м гг. XVI в. (по великолепным таблицам все того же М. М. Крома) из числа известных смоленских бояр Пивовы оказались в Ярославле, Плюсковы — в Медыни, Жабины — в Можайске, Полтевы — в Ярославле и Владимире. Хотя менее заметные Вошкины, Ходневы, Шестаковы и прочие и во второй половине XVI в. числились по Смоленску под именем «земцев».
Результатом этой довольно умеренной политики Москвы стало то, что после серии « пэрэтрахиваний» служилого сословия Смоленской земли Город встретил в 1609 г. армию польского короля как серьезная и достаточно монолитная сила, готовая вынести тяжелейшие испытания для своей новой Родины.
Комментарии очевидцев наглядно демонстрируют нам позицию смолян в 1609 г., органично дополнившую силу возведенных уже под властью Московского Царства грандиозных городских укреплений.
«Жители Смоленска повесили Москвитянина, посланного к ним от наших для сообщения им известия, и что сам Король находится в походе с сильным войском». «Москвитяне ежедневно захватывают немало наших, особенно из тех, которые ездят за съестными припасами, и это не удивительно, потому что они выезжают в неприятельской земле точно так же беспечно, как будто в собственном своем доме» [ Самуил Бельский.Дневник 1609 года].
«… по прибытии нашем под Смоленск, их тотчас стало убывать во множестве от болезни, начинавшейся в ногах и распространявшейся потом по всему телу. Столь ужасной и частой смерти Москвитян, умиравших по несколько сот ежедневно, причиной был не столько недостаток в продовольствии, как особенно бывшая между ними какая-то язва, не вредившая нам нисколько».
И вот после решающего штурма «огонь достигнул до запасов пороха (коего достаточно было бы на несколько лет), который произвел чрезвычайное действие: взорвана была половина огромной церкви (при которой имел свое пребывание архиепископ); с собравшимися в нее людьми, которых неизвестно даже куда девались разбросанные остатки и как бы с дымом улетали. Когда огонь распространился, многие из Москвитян, подобно как и в Москве добровольно бросились в пламя за православную, говорили они, веру. Сам Шеин, запершись в одной из башен, с которой как сказано, стреляя в Немцев, так раздражил их, убив более десяти, что они непременно хотели брать его приступом; однако не легко бы пришлось им это, ибо Шеин уже решился было погибнуть, но находившееся при нем старались отвратить его от этого намерения» [Станислав Жолкевский, польный коронный гетман. Начало и успех войны Московской…].
Героическое и трагическое смоленское «осадное сидение» подарило нам странную и непонятную историческую развилку. Как известно, 17 июля 1610 г. несчастливый избранный царь Василий Шуйский был свергнут с престола и в скором времени насильно пострижен в монахи. Разосланная вслед за этим но Руси окружная грамота сообщила о том, что власть в Москве взяли бояре во главе с князем Ф. И. Мстиславским, и обрисовала в общих чертах ужасную картину гражданской войны и иностранной оккупации: «…ныне польской и литовской король под Смоленским, а гетман Жолкевский с польскими и с литовскими людьми стоит в Можайску, а иные литовские люди и русские воры пришли с вором (Лжедмитрием II) под Москву и стали в Коломенском; и хотят государьством Московским завладети, и православную крестьянскую веру разорити, а свою латынскую веру учинити» [СГГД. М., 1819. Т. 2. № 197, 198; ААЭ. СПб., 1836. Т. 2, № 162].
Эта пришедшая к власти Семибоярщина, недолгое правление которой принято считать апофеозом «предательской политики крупного боярства», предприняла оригинальную попытку найти простой выход из сложившейся катастрофической ситуации — бояре вернулись к идее предложить московский престол королевичу Владиславу, сыну польского короля Сигизмунда. Авторы этого решения явно знали о том, как сам Сигизмунд Ваза, король польский и великий князь Литовский с 1587 г., а с 1592-го еще и король Швеции, готов и вендов, потерял свою наследственную шведскую корону. И Семибоярщина определенно рассчитывала повторить «ход конем», исполненный шведским риксдагом, и превратить представителя династии Ваза в нормального и управляемого русского царя. А смоленское упорство и связанные с ним огромные военные расходы Речи Посполитой дали Семибоярщине шанс. В итоге заверенный польным коронным гетманом Жолкевским вариант присяги Владиславу вполне отвечал московским планам:
