Капитану в здании академии – так они называли это здание – была выделена крохотная каморка прямо под потолком, на последнем этаже. Сегодня был лекционный день, причем тяжелый – целых пять групп, у каждой – двухчасовая лекция. Итого десять лекционных часов – огромная переработка, допустимо не более шести. Тем не менее расписание занятий тот же приказ, а капитан был не из тех, кто не подчиняется приказам.
Грохнув дипломат об обшарпанный, потрескавшийся стол, капитан открыл его, достал толстую папку. Сверился с висящим на стене расписанием на сегодня. Начал еще раз перечитывать лекции, которые он правил вечером.
Это было большой проблемой. В академии преподавали одно, а в жизни было совсем другое. Черт возьми, он сам с этим столкнулся и в первом разведвыходе едва не погиб. Знания, которые помогут выжить во враждебном окружении, должны давать здесь – но их не дают или дают не то, что надо! Поскольку капитан Гуль относился к любому порученному ему заданию добросовестно – он добился разрешения начальника училища, полковника Фарука Сезера на то, чтобы поправить лекционный фонд кафедры, обогатить его примерами, каждый из которых он получил страхом, потом, а то и кровью, как в Ичкерии в две тысячи пятом. В любом учебном заведении лекционный фонд – это святое, и каждый, кто посягнет на него, обрекается на жесточайшее противодействие коллег. Но Фарук-ага отнесся к предложению боевого офицера на удивление доброжелательно и разрешил брать работу домой. Поэтому капитан после того, как отчитает на кафедре положенное количество часов, уезжал домой и до десяти, до одиннадцати ночи сидел за компьютером. Он не знал, когда его и его людей отзовут из Анкары и отдадут новый приказ – поэтому он торопился. Сейчас ему вдруг пришло в голову, что Мехрибад он не уделял внимания целую неделю, и, если так будет продолжаться и дальше, его жене не останется ничего, как позориться подобно Наташам с пляжа. Капитан сделал себе пометку в голове – нужно купить цветы и попросить прощения.
Зазвонил телефон – и капитан резко повернулся к нему. Он почти не бывал в своем кабинете, и телефон никогда не звонил. Никогда.
Но сейчас он звонил.
Капитан снял трубку.
– Капитан Гуль?
– Да.
– Господин полковник Сезер просит вас немедленно найти его. Он будет во втором гимнастическом зале.
Странно. Почему не в кабинете? Хотя… странного тут как раз и нет.
– Капитан Гуль, вы меня слышите? – осведомился адъютант.
– Так точно.
– Он ждет вас. Не задерживайтесь.
Второй гимнастический зал – зал единоборств – был в это время почти пуст. Почти – потому что в нем был сам полковник, крепкий, сухой как палка, седоусый ветеран спецназа, хорошо знавший отца капитана Гуля. Он ходил с палкой из-за ранения, но обычно носил палку в руках и использовал ее, только когда боль становилась нестерпимой.
Войдя в зал, капитан осмотрелся. Никого. Полковник Сезер утвердительно кивнул – и этим кивком сказал все, что нужно было знать Гулю.
– Здравия желаю, Фарук-курт[10].
Боз Курт. Серые Волки…
Турция как страна и как государство уникальна тем, что родилась она волей и энергией всего лишь одного человека, великого человека, Мустафы Кемаля, Ататюрка, отца всех турков, и родилась она на развалинах Османской империи. Османская империя была единственной империей, которую сумели создать мусульмане, противники самой идеи государства и тем более крупного государства[11], османские султаны, обосновавшись в столице Восточной римской империи, под зеленым знаменем вторглись даже в Европу. Гримаса судьбы заключалась в том, что впоследствии ислам и погубил Османскую империю, а теперь он мог погубить и Турцию.
Начало движению Серых Волков – внерелигиозному, крайне правому и националистическому положили офицеры турецкой армии, прошедшие обучение в Германии и долгое время воевавшие под германским командованием. Шкала ценностей Серых Волков была практически противоположна той, которая была у основного турецкого населения. Основной ценностью являлось турецкое государство, территория Турции и только потом – турецкий народ. Ислам – притом что правоверными являлись почти все турки – не только не принимался, но и отвергался, религия должна была оставаться на подчиненном положении у государства и служить ему, а не государственные мужи должны были прислушиваться к тому, что говорят в мечетях. Вообще Серые Волки не отвергали контактов с исламскими организациями, партиями и общинами, но они всего лишь использовали их для того, чтобы достигать того, что нужно Турции как государству. Атеистичность была обязательным условием для вступления в движение Серых Волков.
В провинции Серые Волки пользовались крайне незначительной поддержкой, но зато почти все старшие армейские, жандармские и офицеры разведки принадлежали к Серым Волкам, к ним же принадлежала значительная часть турецкого бизнеса и некоторая часть городского населения. Сам Ататюрк не был Серым Волком и даже ограничивал в чем-то эту организацию – но не уничтожал, потому что понимал: он не вечен, и после его смерти Турция опять скатится в ислам. Если не будет Серых Волков.
Последним Серым Волком у власти был друг отца, генерал Кенан Эврен, бывший представитель Турции в НАТО, воевавший против большевизма в Корее, командуя турецким контингентом миротворческих сил. Потом он командовал спецотрядом СТК[12], эскадроном смерти, входящим в общенатовскую систему эскадронов смерти в неустойчивых странах «Гладиатор». Совершив государственный переворот в восьмидесятом, он пришел к власти и приказал повесить премьер-министра страны, как собаку. И правильно сделал – а ведь эта «собака» сделала намного меньше, чем нынешний премьер, посадивший на скамью подсудимых немало достойных людей.
Капитан Гуль был Серым Волком, как и его отец, как и его деды, оба[13]. Он очень гордился этим.
– Подойди ближе, Абдалла. – Полковник сидел на месте тренера у одного из боксерских рингов. – Ты знаешь этого человека?
На фотокарточке был изображен человек, довольно молодой, капитан где-то его видел – но не помнил где. Однако длинная окладистая борода сказала ему все, что он хотел о нем знать.
– Кто это?
– Некий Кенеш. Наставляет молодых людей на вредный, очень вредный путь. По нашим данным, является вербовщиком турецкой Хезбаллы[14]. Отвечает за вербовку в университетах, является руководителем так называемого студенческого профсоюза. Руководителем этого студенческого профсоюза его назначил ректор университета, друг и сподвижник Эрдогана, к которому мы также присматриваемся. Получается, что этот студенческий профсоюзный деятель разносит заразу и вербует молодых людей в террористическую организацию.
Полковник замолчал. Приказы никогда не отдавались прямо. Долгие годы существования во враждебном окружении, без поддержки со стороны большинства, когда люди относятся со скрытой, а то и явной ненавистью, понукаемые из мечетей, превратили турецкое офицерство – единственного европейца в Турции – в Голем, в надчеловеческий организм, в разумную социальную сеть. Если бы не это – их давно перебили бы. Каждый из них знал, что он должен делать, понимал любого из своих с полуслова и готов был действовать тогда, когда будет нужно – даже не получая приказа.
– Я понял, Фарук-курт, – сказал капитан.
– Хорошо. Только будь осторожен. От лекций я тебя освобождаю.
– Но кто их тогда прочитает, Фарук-курт?
– Я прочитаю. Иди.
Первым делом нужно было раздобыть оружие – но с этим-то как раз и не было никаких проблем. У них на базе под Анкарой существовал целый склад оружия для операций, когда использовать штатное нельзя. Все оно было или изъято в тайниках, или взято в бою, или передано жандармерией. Львиную долю из этого составляло оружие стран Восточного блока – потому что у курдов на вооружении было именно оно. В последнее время появилось много оружия стандарта НАТО – потому что Турция активно действовала в Ираке. Все это оружие лежало разложенным и обслуженным, но без учета, кому надо – тот и возьмет.
