На меня смотрит с недоверием. «И чем таким особенным будем заниматься с вами? Я уже все перепробовал, но Нина Ивановна — это инструктор по лечебной физкультуре — сказала, что вы в гимнастике дока, корифей. Хотя я и сам корифей, но, может, вы еще корифеестей?» Глаза очень колючие. Но мордочка измученная, осунувшаяся, подбородок торчит утюжком, нос острой морковкой, уши-лопухи, как радары. Но главное — шея. Тонкий стебелек. Толщиной с мою руку, где предплечье, не выше. На чем голова держится? Вот она и не держится. Кадык только ходит вверх-вниз.
Я его внимательно осмотрел, покрутил — положил на живот, перевернул на спину. Понятная картина. Избирательные параличи различных мышц. Одни совсем парализованы, другие наполовину, третьи — вообще не тронуты. Эдакая мышечная мозаика. Интересная и сложная задачка. Но при таком упорном пациенте может все получиться неплохо.
Перво-наперво надо применить подвесы. Сейчас это называется модным словом «пелатес». На самом деле это давно известный прием: движение руки, ноги, туловища в горизонтальной плоскости на специальном матерчатом подвесе, типа длинного бинта. Он не только уменьшает вес этой самой пострадавшей человеческой детали, но и позволяет двигаться с большим размахом, устраняя силу трения. В общем, подробности интересны далеко не всем. Но больного-то это касается самым непосредственным образом. Неподвижная рука вдруг начинает свободно перемещаться, а по команде «Стоп!» — твердо останавливаться. Это его радует.
Есть самые разные способы усиления этого размаха и тем самым — тренировки пострадавших мышц. Придуманы и другие приемы и приемчики, укрепляющие мускулы и облегчающие жизнь пострадавшего индивида.
А индивид своими колючими голубыми глазками оценил приносимую ему пользу и начал фанатично заниматься. День и ночь. Иногда так уставал, что чуть в обморок не падал. Побледнеет, вытянет посиневшие губы в ниточку и закатит глаза. Похлопает его инструктор по впалым щекам, водичкой взбрызнет, он, не открывая глаз, учтиво прошипит: «Благодарю вас, вы очень любезны». Прямо английский лорд. Потом, правда, матерился по-русски довольно виртуозно. Но не всегда — это зависело от степени усталости. Иногда так уставал, что знакомые с детства слова и буквы забывал. Упорный был малый.
И ведь стал понемногу поправляться! Что уже удивительно, потому как энцефалитники, что клещевые, что всякие другие, плохо поддаются лечению. Тут больше надо уповать на природу и на породу. Да еще на упорство.
Он выписался из госпиталя, стал приходить к нам в зал лечебной физкультуры. Благо это рядом с его домом на Тверской, тогда она еще звалась улицей Горького. Приходил в легких курточках или рубашках с отложным воротничком — в шинели и кителе не мог. Жесткий воротник наминал тонкую цыплячью шею, и голова падала вперед. Шинель же своей тяжестью вообще натирала хребет. У него позвонки тогда торчали мослами, как пеньки, как редкие зубы — через один. Кожа и кости. Кто бы мог признать в этом изможденном мосластом существе того плотного, уверенного в себе до нахальности мужчину в полном расцвете сил. Я видел его старые фотографии — на байдарке, русый, с мощной шеей, довольный собой донельзя. Смотрит с вызовом, дерзко.
Впрочем, вызов и дерзость и сейчас остались в прежнем размере. Завуалированно, конечно, но очень заметно: «Кто вы все тут такие, что такое умеете, чего я не умею? Фраера, одним словом». Только научился ложку ко рту подносить, а уже начал примериваться к теннисной ракетке. Причем раньше в теннис не играл, считал его пижонским видом спорта, то ли дело — горный туризм или подводное плавание, байдарка, опять же, на таежных реках. Там его, кстати, и укусил голодный клещ, будь он неладен.
Удерживать ракетку одной рукой он не мог, поэтому начал осваивать двуручный захват. Сейчас-то многие известные мастера и мастерицы вцепляются в ракетку двумя руками и орут как оглашенные. Севка, суровый и мрачный, с трудом взмахивал ракеткой (как будто за бабочками с сачком гоняюсь — иронизировал над собой), дотягивался до мяча и как-то утробно стонал. Это было задолго до современного шоу-тенниса с пушечными ударами, бросанием на землю ракеток и плотно обтянутыми задами звезд и звездиц. У Севки зад кое-как обозначался (ноги-то были сохранными), но зато майки и футболки болтались, как на огородном пугале. Даже бейсболка съезжала с головы то вправо, то влево. Кстати, я вспомнил: он был как две капли похож на Простака из «Белоснежки и семи гномов». Тот, который сзади всех, в смешном колпаке, подпрыгивает и попадает в самые комичные ситуации. Однако тот был добродушным, веселым и благожелательным, а мой персонаж — с обратным знаком. Возможно, так ему было легче бороться с превратностями жизни. Да и характер был неуживчивый, неудобный.
Однако он был упорен не только в физкультуре. Ну, хотя бы в своей специальности. Он занимался прикладной математикой, какими-то системами. До болезни уже была защищена кандидатская диссертация. А сейчас он решил форсировать и докторскую. К этому его подталкивали разговоры о необходимости комиссования, то есть увольнения из армии по состоянию здоровья. Этого он никак не хотел.
С армией его связывало многое, начиная хотя бы с суворовского училища, которое он окончил в Саратове. Пару раз его оттуда выкидывали. За строптивость и драки. Очень драчливый был. Чуть что — сразу в морду. Позже выяснилось, что таковым и остался. Но из армии уходить не хотел. Военная косточка. Да и деньги немалые доплачивали — за погоны, выслугу лет, опять же — поликлиника для себя и жены Лидии. Это все на улице не валяется. Путевки на курорт, военный санаторий.
Время шло. Однажды я его встретил в Гурзуфе. Он там лечился в своем санатории. А мы с женой пешим туризмом баловались. Бродили по Крыму и детеныша Мишку с собой волокли. Провожаемые воплями и стенаниями бабушек. Молодые были, беззаботные. Хорошо-то как нам было! Очень давно.
Севка там тоже отдыхал со своей женой. Загорел, носик-морковка облупился, реснички выгорели. Но шея окрепла — голова уже не выпадала в прорезь футболки. В руках держал взрослую ракетку (прежде начинал с облегченной детской) и похлопывал ею по коленке. Говорил солидным баском, тщательно выговаривая окончания. Он ведь еще и лекции в академии читал, доцентуру имел.
«Я, старик (нам было лет по тридцать пять), здесь играю на корте каждый день, благо погода способствует. Стал играть на деньги. Для усиления куража. Эти раскормленные полковники из Генштаба, зажиревшие буржуи да тыловики сраные, ведутся на мой хилый облик. Да и жадность, как известно, фраера сгубила. Я им предлагаю по маленькой. Сначала проигрываю. Нарочно. Потом покрупнее. Опять проигрываю. Делаю вид, что я в запале, теряю голову. Ставку повышаю до возможно допустимого, а то потом денег на расплату не хватит, они заведут бузу какую-нибудь. Мне этого не надо. Я лучше в тенечке, незаметненьким останусь.
Как только ставки сделаны, начинаю игру. Без паузы, чтобы не передумали. Они мне даже фору дают, убогому — один, два гейма (всего их пять). Я кланяюсь и благодарю. А потом приступаю к делу — рву их в клочья. Подача у меня слабая, двумя руками качественно не подашь, но зато точно в неудобный уголок могу устроить. И начинаю крушить их: с лета, смеш, опять с лета, с закруткой, плоско — я все это уже освоил и на практике применяю запросто. Счет растет молниеносно. Они уже жалеют о форе. Но уговор дороже денег. Хотя деньги — вещь не лишняя. Я их уважаю, они меня согревают. Вот вчера двух самодовольных козлов обыграл — Лидке приобрел спортивные туфли. Модные, удобные. Ты довольна, моя краля?».
Лидка загадочно улыбается, щурится и выставляет вперед одну ногу. Севка довольно ее оглядывает. Видно, у них такая игра. «Мне, — говорит он абсолютно серьезно, — очень ее ноги нравятся, я балдею от них. Вот вечером ляжешь спать, сил уже никаких нет, все до лампочки, но натолкнешься на ее ногу, она как стальная, только теплая, и сразу откуда только сила берется и бодрость — прямо через край! Вот какие ноги у этого человека!»
