Одним словом, последовали суровые выводы. Объявить строгий выговор члену партии Исааку Израилевичу Либману, главному врачу областной больницы, предупредить его о неполном служебном соответствии, эксперименты над живыми людьми прекратить, на кафедре неврологии провести тщательную проверку научной тематики.
Ну и при чем здесь Изя Либман, дружок Воли Гиршина? Только потому, что дружок развратителя?
Изя Либман был плотным жизнерадостным мужчиной, который бегал трусцой, регулярно купался в проруби, соблюдал строгую диету, ничего не пил крепче кваса, был верен жене и строго руководил больницей. У него всюду была образцовая чистота и порядок. А в коридорах на цепях под потолком висели электрические транспаранты с загадочными буквами «УТ». После обеда в них загорались зеленые лампочки, посетители изгонялись, больные заползали под одеяла, потому что УТ означало: «Уважайте тишину!». Вечером после десяти их тоже зажигали. Порядок.
Так при чем здесь Изя? И где Воля? При том, что Изя был членом КПСС, а Воля благоразумно им не был. Партийная комиссия хотела наказать Гиршина, но он беспартийный, поэтому наказывали Либмана. За что? За все! Беда с этими евреями. Да еще в нашем Казахстане.
Какой-то доброхот еще прислал в адрес комиссии сексуальный компромат — случайно «залетевший» в казахскую глушь номер «Плейбоя». На обложке которого как раз в условной, но высокохудожественной форме обозначалась любимая Волина позиция — всадница сверху. Журнал действительно использовался доктором как учебное пособие и был зачитан до дыр. Комиссия его тоже изучала с глубоким интересом, а один почтенный член из идеологического отдела райкома брал его домой. И неоднократно! Потом приобщил к выводам комиссии. Короче говоря, эту сексуальную лавочку прикрыли. А с нею развалили всю важную социальную структуру реабилитации инвалидов.
Дело в том, что Воля был спец не только по проблемам «ниже пояса». Как замечательно писал Губерман: «Я живу теперь спокойно, так как власти не мешаю, лишь проблемы ниже пояса я и ставлю, и решаю». А Воля решал и другие проблемы, связанные с несчастными спинальниками. Он добился факта профессиональной переориентации инвалидов. То есть, когда становилось ясно, что потерпевший не встанет на свои ноги (а это прояснялось уже через 2–3 недели), к нему приходил мастер по переобучению: часовое дело и ювелирка, переплетное и портняжное мастерство, машинопись (тогда компьютеров еще не было). И языковые курсы — для тех, кто чуть пообразованней.
Медленно, но терпеливо они начинали обучать обезноженных (а иногда и обезрученных) людей основам какого-либо дела. В будущем оно могло их прокормить и тем самым хоть как-то утешить и приспособить к невеселой жизни. Это полезнейшее дело, которое Воля подсмотрел в Англии (мы туда ездили на конгресс), тоже развалили.
А вскоре выяснилось — жена горздравовского начальника из национальных кадров хочет заведовать отделением. А так как по специальности она гастроэнтеролог, то и отделение надо перепрофилировать. Что и было сделано. Так что антисексуальная кампания увенчалась полной победой. Изя с инфарктом отправился на инвалидность, а Гиршин отправился в Сибирь, в большой шахтерский город. Собрал вещички, расцеловался с одноименными любовницами, посетив и порадовав каждую персонально, взял в охапку детей, жену, двух-трех верных ассистентов и отбыл.
А по прибытии организовал такое же образцовое спинальное отделение, завел новых любовниц, подготовил докторскую и написал монографию. «Наш пострел» — так любовно звали его ассистенты.
Излеченные (сексуально) больные писали ему благодарственные письма, передавая искренние приветы от возрожденных подруг. В Сибири он тоже наладил методику, и очередь на е…лю удлинилась до Урала. В нее стремились попасть не только спинальники. Теперь Воля стал умнее — он определил в начальники этого отдела родную сестру местного шахтерского босса: человека властного, богатого и сурового. Когда сестра с восторгом рассказывала ему про успехи на сексуальном фронте, он расклеивал стальные ниточки губ, что означало поощрительную улыбку, и говорил: «Ну-ну». Весь город знал об этом красноречивом высказывании, и Гиршин стал фигурой неприкасаемой.
Он защитил докторскую, написал вторую серьезную монографию, по ней стали учиться другие врачи. Но резвился он по-прежнему. Такая у него была карма. Своими впечатлениями он щедро делился. Не хвастался, а просто описывал процесс, подробно останавливаясь на трудностях. Все-таки научный работник! Профессор. «Понимаешь, — говорил он задумчиво, теребя нос, предварительно глубоко засунув в него палец (такая была у него дурная привычка), — пришли мы к ней на новую квартиру, а там только что ремонт закончился. Абсолютная чистота и пустота. Шаром покати — ни дивана, ни креслица какого-либо завалящего, даже табуреток нету. Ведь есть такой «табуреточный» способ (тут он меня заинтриговал). А на дворе лето, на мне бобочка, а на ней легкое платьице, подстелить нечего. Что делать? А на голом полу очень жестко, она женщина нежная. Пришлось подоконник использовать, благо в новых домах они пошире. Чуть стекло не выдавили».
Я тоже попробовал применить эту методику. Нет-нет, не подумайте чего такого! Это касалось исключительно медицины. У нас в клинике тоже бывали спинальные больные и среди них много молодежи. Автомобильные травмы, падения, а в разгар лета — ныряльщики. Жарко, разбежался, бултых вниз головой, а там мелко, воробью по колено. Идиот. Удар лбом, шейные позвонки ломаются, паралич рук и ног. Трагедия! У нас был такой парнишка из Калининграда, физмат заканчивал, но ума не прибавилось. Нырнул в Балтийское море здоровым долговязым юношей, а вынырнул оттуда инвалидом. Но ему повезло — спинной мозг после ушиба оклемался, и функции восстановились, мы его одной гимнастикой и массажем поднимали на ноги. Теперь он профессор, математический анализ читает студентам. Поумнел.
А вот другой случай, где я гиршинскую методу применил. Тот гораздо печальнее, даже драматичней. У нас в приемном покое работала немолодая медсестра. Войну в госпитале отвоевала. С ранеными была добра и приветлива. Сама высокая, статная, породистая. Родила дочку, та выросла и породу подтвердила. Встретила красивого парня, вышла замуж. Парень — загляденье: сероглазый, с волнистыми волосами, твердым подбородком, рослый, накачанный. Летчик. Второй пилот. Готовился в первые. В прошлом истребитель-перехватчик. Перешел на гражданку. Казался умным, но оказалось — не совсем.
Во время шумной свадьбы бодро пронес довольно увесистую невесту (порода!) до пятого этажа, возбудился, выпил водки, потом натурально шампанского, потом опять водки, сел на перила и покатил лихо вниз — встречать очередных дорогих гостей: сорвался в пролет старинной лестницы (в прежде барских домах тогда лифтовой шахты не было), сломал позвоночник. Паралич ног, тазовые расстройства, секс, понятно, на нуле. Тушите свет, приехали! «Летал как сокол, упал как блин», — он еще находил силы горько шутить. Постепенно научился ходить, опираясь на палочки, кое-как наладилось писание, а вот секс — хоть плачь. «Ты у нас целкой остался», — деликатно отмечали сердобольные сопалатники. Жалели его.
Вот этого героя я и решил подлечить. Сделал первую пункцию. Получилось удачно. Вернулся со свиданки окрыленный. Пел, шутил. Подробности рассказывать отказался, хотя коллектив очень просил. «Сглазите», — отбивался Ромуальд. Это так заковыристо его назвали романтичные родители-учителя. Вторая пункция — еще удачней. Приехал обратно только на другой день, загадочно улыбнулся и завалился спать. Все вокруг ходили на цыпочках. Меня искренне зауважали.
На третьей пункции — «прокол». Как обычно, преспокойненько его пропунктировал, ввел лекарства (стрихнин с прозерином), осторожно пересадил в кресло-каталку и пошел поторопить машину «Скорой помощи». Домой ехать побыстрей. Ковать железо, пока горячо. А он, дуралей, наклонился — ботинки зашнуровать, аккуратист, кресло опрокинулось вперед, голова оказалась ниже поясницы, сильное лекарство переместилось из крестца в голову, из спинного мозга в головной, а у него совсем другая функция. И стоять там нечему, если только ушам!
