Эсбьорн, мой друг вот уже семнадцать зим, оторвал меня от мечтаний. Я был моложе его меньше чем на год, но вел себя как старший. Опытный ветеран, непобедимый воин — таким считал себя Эсбьорн, и терпеливо старался передать мне те драгоценные знания, которыми владел.

— Энгус!

— Да, Эсбьорн, — ответил я пересохшим, измученным от морской болезни голосом.

— Как ты думаешь, сколько рабов мне понадобится?

Эсбьорн был настоящим хвастуном. Он никогда не преуспевал в отношениях с девушками из деревни, хотя поначалу, благодаря своему росту и мощному телосложению, производил приятное впечатление. Но бравада всегда играла против него. А уж когда в дело вступал эль, заставить замолчать моего друга Эсбьорна становилось и вовсе трудно. Я был единственным, кто еще умудрялся выносить его общество в минуты опьянения.

Разумеется, мы оба знали, что, когда вернемся героями, победителями, богатеями, с огромным количеством рабов, наступит пора свадеб и время заводить собственных детей. Тогда мы тоже станем ветеранами с горами трупов за плечами, что пали под могуществом наших топоров.

— Разумеется немало.

— Немало? Но сколько же?

— Наверное не менее двух сотен.

— Да ты хвастун, сучий сын! Подожди, ты еще увидишь, как твой старый друг Эсбьорн обоснует свою собственную деревню из детей, что он принес в этот мир. Ах ты, ревнивый червь!

— Эсбьорн!

— Да?

— Но одного-то хоть мне дашь?

— Кого одного? — сухо спросил он, чувствуя, как вместе с моими словами на него начинает давить реальная жизнь.

— На меня, разумеется, ты всегда можешь рассчитывать! Но…

— Но что, Эсбьорн?

— Я дам тебе только одного.

— Спасибо тебе и на том, Эсбьорн.

— Жирная беззубая карга! — прошипел он. Потом тряхнул меня за плечи и умчался на другой борт.

— Жалкий червь!

— Пусть, но все-таки главное мое дело — сохранить тебе жизнь, Энгус! Это я обещал твоей матери на прощание. Вот! Хо-хо-хо!

— Так и быть, я поучу тебя, как действовать щитом, паршивая скотина! Поучу своим собственным топором…

И мы с Эсбьорном целыми днями баловались оружием под пристальными взглядами ветеранов. Надо признать, это было лучшее занятие, чтобы отвлечься от морской болезни и, главное — от того ощущения неуверенности, которое я испытывал на борту драккара.

Наконец мы добрались до берегов восточных англов и получили приказ причалить в одном из портов. Стоял особенно жаркий солнечный полдень, на небе почти не было облаков, и теплый бриз доносил приятную весть о том, что земли, лежащие перед нами, пустынны. Скоро их богатства станут нашими, и все плоды этих земель перейдут к нам. Но я сгорал от нетерпения проверить свои воинские способности и доказать свою доблесть.

После утомительной высадки мы целый день устраивали лагерь, а когда наступила ночь, вокруг была выставлена многочисленная охрана. Остальные улеглись спать, чтобы назавтра быть бодрыми и готовыми ко всяким неожиданностям. Но, как бы ни утомил меня минувший день, засыпал я с трудом.

— Энгус, Энгус, вставай, парень!

— …

— Вставай, да протри свою заспанную рожу — уверяю тебя, нам есть чем заняться!

Шум сотен человек, занимающихся утренними делами, наконец, привел меня в чувство. Я старательно протер глаза, чтобы сбросить последние остатки сна, которые упорно тащили меня обратно в блаженные грезы.

— Ешь овсянку и будь готов! — приказал Браги, сунув мне миску с пшеницей и овсом, сваренными на молоке. В кашу был также подмешан овечий сыр, что примирило меня с ненавистным варевом. Но я уже и без овсянки пришел в себя и первым делом схватил топор, будто только в нем теперь заключалась вся моя жизнь. Какая, к черту, овсянка в такой день?!

— Куда спешишь, парень? — посмеялся над моей серьезностью Браги. — Дел действительно много, но если не делать каждое из них как положено, то не добьешься ничего.

— Но, Браги… — попытался возразить я. — Я не голоден и хочу поскорей присоединиться к остальным! Мы ведь не на охоту идем… — Я чувствовал закипающее раздражение оттого, что столь важный человек в такой момент говорит со мной так насмешливо и о пустяках.

Но улыбка на лице старого скальда стала еще шире. Плевать он хотел на мои чувства.

— Энгус… Ты еще слишком молод… и слишком серьезен, чтобы идти по жизни на острие клинка, — философски заметил он, и глаза старика хитро блеснули. Когда же я все-таки попытался вырваться от него и присоединиться к остальным, он удержал меня. Потом пристально заглянул в глаза и спросил с улыбкой, словно заранее знал, что на этот вопрос мне не ответить:

— Энгус, а скажи-ка ты мне, каково главное оружие воина?

Я подумал, старый скальд тронулся умом и поспешил сказать первое, что пришло на ум, лишь бы от него отвязаться.

— Ну, Браги, это уж зависит от воина. Например, мое оружие — это боевой топор…

Тут я пустился в объяснения, но не успел сказать и двух слов, как был прерван его смехом, переросшим буквально в истерику.

— Боевой топор? Вот Энгус так Энгус! А, может, лучше меч саксон,каким пользовались те, кто завоевывал это побережье еще до нас? Нет, Энгус, это не оружие, а всего лишь орудия, средства. Главное оружие воина — запомни это раз и навсегда! — это терпение, мой мальчик. Терпение воина завоюет ему все, что он пожелает.

Такое заявление несказанно удивило меня, как будто человек, объясняющий мне, как согреться, вдруг посоветовал голым прыгнуть в ледяное море.

— Терпение, Браги? Но о каком терпении может идти речь? Терпение! Да это последняя вещь для воина! Только представить себе: стоять и ждать нападения врага!

— Терпение не значит бездействие, Энгус, — тихо ответил старик.

Тон его стал серьезен. Он снова превратился в учителя, который в далеком детстве учил меня множеству вещей, необходимых для благородного человека. И то, что говорил старый скальд, настолько заинтересовало меня, что я забыл про свой порыв бежать к собиравшимся воинам. Любопытство мое было задето. А он говорил в своей привычной манере, которая, собственно, и составляла всю суть его занятия: неспешного повествования о минувшем, о великих пирах, о превращении сиюминутных героев в воинов вечных легенд, о жестоких битвах в борьбе между небом и землей. Браги был, пожалуй, единственным образованным человеком на нашей земле простаков и грубых вояк, и недаром он тоже носил титул ярла… Я слушал его со вниманием и радостью, но как я мог быть терпеливым?! Наступал момент, которого я ждал всю жизнь, — момент моей инициации, моего крещения огнем. Я участвовал в первом своем военном походе и поэтому был возбужден и нетерпелив сверх меры.

Но хитрый Браги почувствовал, что я все-таки попался к нему на крючок, и не спеша продолжал:

— Терпение — есть знание того, как дождаться наилучшего момента. Знаешь ли, почему твой отец носит прозвище Хладнокровный?

На этот счет существовало много историй, но версию Браги я еще никогда не слышал. Однако, чтобы еще больше подзадорить старика, я пробурчал:

— Да я уже тысячу раз все это слышал.

— Нет, я никогда не рассказывал тебе об этом, Энгус. Морской Волк был тогда еще совсем молод и отправился в поход за добычей на побережье Нортумбрии. Отряд высадился в Дайблинне [4], где соединился с силами норвежцев, пытавшихся взять Эрмах, но отброшенных его защитниками…

— Да я же сказал, что уже слышал эту историю! Отец прикрывал своих боевых товарищей с пылом, восхитившим даже ирландцев, которые позволили им беспрепятственно отступить.

— Да, Энгус, но прозвище свое он заслужил вовсе не так, не теми храбростью и пылом.

— А как же?

— А вот как, Энгус. Нападение на Эрмах сильно задержало их, а поскольку они не могли найти пристанища ни в одном из ирландских королевств, то им пришлось отправиться в обратный путь поздней осенью…

— Поздней осенью?!

— У них не было другого выбора, мой мальчик. И что того хуже, им пришлось идти среди китов, которые совершали свой путь домой, на север. Люди были истощены, измучены битвами и истерзаны климатом, где ледяные ветра режут тело хуже любого лезвия. Они заблудились в морских просторах, и воины стали умирать один за другим, становясь жертвами смертельного дыхания льдов. Но Морской Волк не давал им покоя, он заставлял их не сдаваться, а бороться. Он пообещал, что найдет путь меж ледяных торосов, которые грозили раздавить драккары, как ореховую скорлупку.