— Ах, мне надоело!
Ах, как я устала! —
ленивая Мейзи капризно шептала.
— Я ногу на этом гнезде отсидела!
Какое противное, скучное дело!
Нет! Если себе я замену найду,
то я на каникулы сразу уйду!
Да я ни секунды бы здесь не сидела,
когда бы замену себе приглядела!
Тут Мейзи как раз увидала слона.
— Ах, здравствуйте, Хортон! —
сказала она. —
Я так отсидела здесь левую ногу…
Быть может, тут вы посидите немного?
Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:
— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!
Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,
яйцо так мало! Я велик, для него!
— Ну да… Вы довольно высокого роста…
Но вам беспокоиться не о чем. Просто
садитесь! Хотя вы не так уж малы,
но как вы мягки! Как нежны и милы!
Слон буркнул:
— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —
Но птичка взмолилась к нему со слезами:
— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!
Я слово даю вам, что скоро вернусь!
— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.
Я буду сидеть на яйце осторожно.
Я буду стараться его не сломать.
— До встречи! — пропела беспечная мать.
Исследовав дерево, прежде всего
слон Хортон подпорки нашёл для него.
— Пусть дерево будет надёжным и прочным.
Ведь тонны четыре во мне — это точно.
Обычно я всё же стоял на полу…
И слон осторожно полез по стволу.
Долез. Улыбнулся.
Вокруг поглядел… и сел на гнездо.
И сидел…
И сидел…
И днём он сидел, согревая яйцо,
И ночью,
и ветры хлестали в лицо,
и молнии бились,
и гром грохотал…
— Погодка неважная… — слон бормотал. —
Мне мокро… и холодно… и… неприятно…
Скорее бы Мейзи вернулась обратно!
А Мейзи в то время на Пальмовом пляже
о милом гнезде и не помнила даже.
Решила она, что отныне ничто
её не заставит вернуться в гнездо.
А слон между тем всё сидел и сидел.
Вот осень настала. И лес облетел.
Деревья надели свой зимний наряд.
На хоботе грустно сосульки висят…
А слон всё сидит и упрямо твердит:
— Яйцо не замёрзнет!
Птенец победит!
По-моему, мысль моя очень проста:
слон верен от хобота и до хвоста.
Он так и сидел без травинки и сна,
пока, наконец, не настала весна.
Но беды иные с весной начались!
Все звери лесные вокруг собрались,
кричали, шумели, давились от смеха:
— Слон Хортон на дереве!
— Что за потеха!
— Он, может, теперь и по небу летает?
Ведь он себя, кажется, птицей считает!
Они разбежались…
А Хортон остался…
Он так бы сейчас по траве покатался!
Он так бы сейчас погулял, побродил!..
Но слон всё сидел и упрямо твердил:
— По-моему, мысль моя очень проста:
слон верен от хобота и до хвоста.
Какая бы нас ни постигла беда,
ребёнку не будет, не будет вреда!
Но Хортон-бедняга не знал ничего
о том, что ещё ожидало его.
Пока он сидел, позабыв про покой,
такой терпеливый и добрый такой,
охотники медленно крались к гнезду
и ружья нацеливали на ходу.
И слон увидал из гнезда своего
три дула, нацеленных на него!
Бежал ли от страшной опасности слон?
Нет! Даже и с места не сдвинулся он.
Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,
Он выпятил грудь и свой хобот задрал.
И так на охотников смело глядел,
как будто бы молча сказать им хотел:
«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.
Ведь я без тепла не оставлю яйца.
По-моему, мысль моя очень проста:
слон верен от хобота и до хвоста».
… Охотники вовсе в него не стреляли.
И ружья из рук их на землю упали.
— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —
Такого нигде мы ещё не встречали!
На дереве — слон!
Как забавно!
Как ново!
Ведь это неслыханно! Честное слово!
Не будем его убивать. Пощадим.
Мы в цирк подороже его продадим.
Телегу огромную соорудили,
беднягу слона на неё посадили,
и Хортон оставил родные места,
несчастный от хобота и до хвоста.
И к самым вершинам телега ползла,
и к самому небу телега везла
и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…
И к самому морю спустилась она.
И вот, помахав на прощанье земле,
слон Хортон качается на корабле.
Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам
не так уж привычно сновать по волнам.
А шторм разгулялся! И не утихал.
И Хортон сидел и устало вздыхал:
— По-моему, мысль моя очень проста:
я гибну от хобота и до хвоста.
И так две недели. И так две недели…
Но вот они берег вдали разглядели.
Подъёмного крана тугая стрела
слона и гнездо к небесам вознесла.
И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона
в Нью-Йоркском порту опустила она.
И ствол, и яйцо, и гнездо,
и слона купила бродячая труппа одна.
И вот потекли бесконечные дни.
И люди глазели. Смеялись они.
В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,
в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,
и в Каламазоо, и в Минесоте,
смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,
за несколько центов всегда и везде
смеялись над странным слоном на гнезде.
… И Хортон мрачнел,
но с гнезда не сходил.
В шатре цирковом он печально твердил:
— По-моему, мысль моя очень проста:
слон верен от хобота и до хвоста.
Но цирк, продолжая свой долгий вояж,
приехал однажды на Пальмовый пляж.
И кто прилетел поглазеть на слона?
Бездельница Мейзи!
Конечно, она!
Всё так же ленива, всё так же беспечна,
она о гнезде позабыла, конечно.
И вдруг, увидав балаган в отдаленье,
пропела: «Ура! Поглядим представленье!»
И Мейзи, как молния, вниз головой
С небес ворвалась в балаган цирковой…
— Ого… что за встреча… — она пропищала. —
Мне кажется, я вас когда-то встречала…
Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!
Он что-то беглянке ответить хотел,
но хруст скорлупы балаган огласил!
В ней кто-то царапался что было сил!
И тут у слона просветлело лицо!
— Он крикнул:
— Моё дорогое яйцо!
Но пискнула Мейзи:
— Неправда!
Ты лжёшь!
Ты — слон!
И на птицу ничуть не похож!
И дерево это моё! И яйцо!
Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!
И бедному Хортону стало невмочь.
С тяжёлой душою он двинулся прочь.
Но тут
разломилась совсем скорлупа —
и замерли Мейзи,
и слон,
и толпа…
Ведь то, что на свет из неё вылетало,
приветливо хоботом длинным мотало!
И хвостик слоновий,
и уши,
и кожа —
всё страшно на Хортона было похоже!
И люди вокруг головами качали!
Они ликовали!
Смеялись!
Кричали!
«Смотрите!
Ура!
Новый вид!
Слоно-птица!»
Но так и должно было это случиться.
Ведь молнии бились.
И шторм бушевал.
А Хортон сидел и яйцо согревал.
И слон возвратился в родные места,
счастливый от хобота и до хвоста.
