— Для быков… То есть, для Зевсов — это не преграда, — отчеканил Шмидт и вышел.

На улице сгущались нежные июльские сумерки. Белые хлопья тополиного пуха собирались вдоль бордюров в снежные дорожки.

Шмидт сел в «мерседес» и поехал домой. Ему хватило пяти минут, чтобы четко спланировать предстоящую операцию — сказалась спецназовская выучка.

Конечно, в московской квартире необходимого снаряжения не оказалось, но Шмидт знал, где его взять. Он позвонил бывшим коллегам, и они снабдили его всем, чем нужно, не задавая лишних вопросов. Шмидт поймал себя на мысли, что они бы и не поверили, вздумай он рассказать всю правду.

Ну и ладно! В конце концов, украсть любимую женщину — что может быть естественнее? Напоследок молчаливый мужик с погонами капитана (Шмидт хорошо знал его по трем совместным чеченским рейдам) сунул Дмитрию продолговатый предмет, напоминавший складной зонтик.

— Универсальный нож диверсанта, — сказал он. — Последняя разработка. Не улавливается металлодетекторами — сплошной карбон, кевлар и углеродный пластик.

Капитан пожал Дмитрию руку. «Ты знаешь, как этим распорядиться», — читалось в его взгляде. Шмидт поблагодарил и ушел. Все это было вчера. А сегодня он писал записку. Сначала Шмидт, действуя машинально, начал писать ее левой рукой, но вовремя спохватился. Он скомкал начатый лист бумаги, взял чистый и старательно вывел:

«Уважаемый доктор Наршак! Прошу Вас, не беспокойтесь. Я украл Ольгу, потому что она сама так захотела. Большое Вам спасибо за труды. Не волнуйтесь, они не пропадут даром — даю слово офицера, что буду следить за ней…»

Он сделал небольшую паузу — прикидывал, как это прозвучит. Потом решил, что Наршак поймет.

«…до конца жизни. Вы были правы во всем — мало признать вину, надо еще исправить ошибку. Надеюсь, у меня это получится. С уважением. Шмидт Дмитрий Андреевич».

Затем он положил записку в конверт, туда же сунул пачку денег, причитающихся клинике за полный курс лечения, и запечатал клейкую полоску.

Он оделся легко — джинсы, хлопчатобумажный свитер темно-синего цвета и кроссовки. Натянул поверх одежды камуфляж и положил в карман маску, скрывающую лицо. Веревки лежали в багажнике «мерседеса». Все шло по плану. Шмидт убрал конверт за пазуху и спустился к машине. Перед тем, как выйти из квартиры, он еще раз подошел к зеркалу, посмотрел на свое отражение и остался доволен.

— Вылитый Зевс!

Хотя Дмитрий и поддерживал тело в отличной форме, он был удивлен, насколько все легко и быстро получилось. Шмидт оставил машину у ограды клиники, достал веревку и повесил на плечо. Преодолеть трехметровый кирпичный забор не составило особого труда: две секунды, и Дмитрий уже сидел на нем, настороженно изучая — не вышел ли кто в столь ранний час на прогулку?

Никого не заметив на территории клиники, он легко спрыгнул на землю и короткими перебежками — от дерева к дереву — двинулся к зданию. Ольгина палата размещалась на третьем, последнем этаже. Шмидт раскрутил веревку с «кошкой» на конце и забросил ее на крышу. Подергал веревку, проверяя прочность зацепа и быстро полез наверх.

Ольга уже ждала его; она открыла изнутри окно и стояла рядом, тихонько хлопая в ладоши от радости. Дмитрий забрался в палату и поискал, где бы ему оставить конверт с запиской и деньгами. Наконец решил, что лучшего места не найти, и засунул его за раму, обрамлявшую холст. Потом он связал Ольгины запястья полотенцем и продел свою голову и правую руку в образовавшееся кольцо: теперь он был спокоен — Ольга не упадет.

— Уходим! — прошептал ей Шмидт на ухо и не удержался — поцеловал Ольгу в нежную ароматную шею.

Он крепко обхватил веревку и стал спускаться. Через пару секунд они уже стояли на асфальтированной дорожке, идущей вдоль всего здания клиники. Шмидт развязал Ольге руки, аккуратно сложил полотенце (все-таки — казенное имущество) и положил его на дорожку. Веревку и «кошку» он оставил висеть на крыше. У кирпичного забора Шмидт встал на четвереньки и скомандовал:

— Полезай мне на спину!

Ольга взобралась на него. Дмитрий медленно выпрямился, и Ольга оказалась на заборе. Шмидт подпрыгнул, подтянулся, перекинул мускулистое тело через ограду.

Вся операция заняла не больше двух минут. Исчезновения пациентки, похоже, никто не заметил, и Шмидт подумал, что, если они потратят несколько секунд на поцелуи, ничего страшного не случится.

Они так и поступили: сидели на заборе и целовались. Потом Шмидт спустился сам и бережно принял Ольгу.

Он сел за руль, снял маску и спросил:

— Теперь куда?

— Знаешь, — ответила Ольга, — Европе хочется на край света. Думаю, Камчатка подойдет.

— Камчатка? — у Шмидта упало сердце. Он резко повернулся на сиденье и посмотрел Ольге в глаза. — Скажи честно, тебе по-прежнему нужен Белов?

— Дурачок, — ласково сказала Ольга. — Мне нужен ты. А мы нужны Саше. Разве не для этого существуют друзья?

— Хорошо, — согласился Шмидт. — Поехали в аэропорт.

Выждав десять минут, доктор Наршак прошел в палату. Он достал из-за рамы конверт, прочитал записку и вызвал охранника, чтобы убрал веревку, пока ее не заметили другие пациенты. Мудрый врач догадывался, к чему все идет, иначе зачем Ольга вчера вечером просила вернуть ей паспорт?

— Ладно, — сказал Наршак. — По крайней мере, кодировать не придется — она сама нашла себе занятие. — Он посмотрел на холст и подмигнул. — Что скажешь? Украл Европу?

Темно-рыжий бык на картине хранил молчание.

Князь был точен. Спустя ровно два часа, как он и обещал, перед особняком затормозили все те же два черных джипа. Открылась дверца, и на гравийную дорожку ступил Князь. А затем… Белов отказывался верить своим глазам — из машины вылез его двойник. Точная копия Князя — худой, высокий, жилистый, с густой седой шевелюрой. Правда, в отличие от оригинала он немного сутулился и одет был чуть похуже. Даже нет, не похуже — подешевле; наметанным глазом завсегдатая дорогих магазинов Белов сразу оценил, что рубашка, брюки и туфли Князя стоят раз в десять больше, чем такой же наряд его двойника. Саша встретил обоих на крыльце особняка. Он пожал Князю руку и повернулся к другому мужчине.

— Кондрашов, Виталий Сергеевич, — представился тот.

— А я — Хусточкин, Алексей Семенович, — вдруг сказал Князь.

— Белов, Александр Николаевич, — завершил процедуру знакомства Саша.

Столы в центральном зале были сдвинуты на середину. Федор, Ватсон и уже успевшие вернуться из города Витек с Любочкой хлопотали, расстилая хрустящие скатерти и расставляя тарелки. Лайза отдыхала наверху, в своей комнате. Плов действительно удался на славу.

Как только все приступили к трапезе, Федор на пять минут оказался в центре общего внимания. Услышав очередную похвалу, он церемонно раскланивался, но на Кондрашова смотрел, настороженно, словно опасался, что тот вот-вот растает в воздухе, оставив после себя лишь несколько капель холодной росы.

Однако Виталий Сергеевич при дневном свете вовсе не походил на призрака. Он с удовольствием выпил рюмку водки, закусил и принялся за главное блюдо — плов, не забывая при этом нахваливать повара. У Лукина немного отлегло от сердца. Он тоже выпил водки и смягчился.

Когда мужчины наелись, подобрели, расстегнули верхние пуговицы на рубашках и ослабили ремни, они стали готовы не только говорить, но и слушать собеседника.

— Николай Васильевич Митрофанов был моим прадедом, — заметно волнуясь, сказал высокий худой мужчина с копной седых волос. Он посмотрел на сидевшего рядом Князя и уточнил: — Точнее, он был нашим прадедом.

Князь одобрительно улыбнулся и кивнул.

— И еще, — добавил мужчина, — Николай Васильевич Митрофанов похитил Европу.

— Европу? Вот те раз, — Белов даже присвистнул от удивления. — Что имеется в виду? Не могли бы вы рассказать подробнее, Виталий Сергеевич?

Кондрашов достал дешевые сигареты местного производства, закурил, положил пачку на стол. В этот момент Князь, сидевший рядом и тайком бросавший на дальнего родственника горделивые взгляды, незаметным движением убрал сигареты Кондрашова и ловко подменил их ультралегким «Парламентом».