Зорин считал, что если бы усатые паразиты объединили свои усилия, то наверняка смогли бы выбросить будущего губернатора из окна — настолько они были рослые и мускулистые. Но, видимо, у тараканов была та же извечная проблема, что и у людей — не хватало толкового руководителя.

Нынешний губернатор клялся и божился, что со дня на день, а то и с минуты на минуту Зорину предоставят гостевую резиденцию, построенную специально к визиту Батина. Однако Батин в свое время не пожелал приехать. Губернатор из-за этого не сильно переживал; куда больше огорчало другое — президент не стал утверждать его на повторный срок, выказав тем самым свое недоверие. И сейчас, подозревал Зорин, действующий правитель Камчатки спешно «подчищал хвосты», приводя внутреннее убранство гостевой резиденции в соответствие с суммой, заявленной в строительной смете. Поэтому переезд Виктора Петровича из гостиницы в более пригодное для проживания место постоянно откладывался.

Зорин сидел в кресле, положив ноги на журнальный столик. Было около двух часов ночи. Тараканы бегали под кроватью, шумно сталкиваясь друг с другом. Их жесткие панцири гремели, как крошечные рыцарские доспехи. На журнальном столике горела лампа; она очерчивала на роскошном ворсистом ковре четкий круг света. Нахальные соседи (или — подлинные владельцы? Это еще как посмотреть) остерегались выползать на свет: то ли боялись, то ли скромничали, ожидая приглашения. А скорее всего хранили некий паритет; соблюдали негласное джентльменское соглашение: ты нас не давишь шлепанцами, мы не выбрасываем тебя в окно и вообще не показываемся на глаза. И Зорин был им за это благодарен.

Он еще раз обдумывал события сегодняшнего дня. Ближе к вечеру он несколько раз звонил Хайловскому, чтобы узнать, есть ли документальные подтверждения встречи Белова с Князем, появится ли это в завтрашних газетах. Глебушка делал удивленный голос и заявлял, что он такими сведениями не располагает. Но Зорин-то точно знал, что встреча была. Значит, и Глебушке доверять было нельзя?

Если честно, Виктор Петрович не доверял ему с самой первой минуты. Но что поделаешь? «С волками жить…», как говорится. Тут уж, будь любезен, забудь немецкий, которому с грехом пополам Зорина обучили в школе, и вой по-волчьи. У каждой игры есть свои правила. Вот Зорину и приходилось изображать из себя простачка — хитрого, но недалекого интригана. Пусть Глебушка втайне гордится своим превосходством и постепенно утрачивает чувство реальности. Главное, чтобы Зорин его не утратил. Удара в спину можно ожидать в любой момент и в первую очередь от тех, кто лижет тебе руки.

Анализируя эту абсурдную ситуацию, Виктор Петрович начинал остро завидовать Белову. Тот был окружен настоящими друзьями. Но… Зорин вспоминал кое-что, известное лишь ему одному, и зависть отступала.

«Все-таки мы с тобой не слишком отличаемся, — мысленно поучал Зорин Белова. — И тебя, и меня можно продать. Подороже или за бесценок — это другой вопрос. Но можно. А вот в чем я тебя опережаю, так это в знании людей. Я знаю, чего они стоят на самом деле. А ты до сих пор не снимешь розовые очки. Бригада! Дружба! Верность! Романтик хренов! Больно тебе будет падать, ох как больно!».

Зорин уставился на мобильный телефон, лежавший на столике рядом с лампой. Почему-то он был уверен, что аппарат сейчас запищит.

Но прежде вдалеке послышались раскаты грома. Погода вновь менялась — только за истекшие сутки в четвертый раз. Дождь, солнце, снова дождь, опять солнечные залпы и бешено скачущий столбик термометра. Затем маленький дождик, слабый, словно чихание ребенка, за ним отчаянный приступ жары — до самого заката, чистое небо, как обещание превосходного прогноза на завтра, и вот — на тебе, пожалуйста. Снова гроза, быстро накатывающая на город со стороны суши. Ничего не попишешь — особенности муссонного климата. К этому придется привыкать и мириться следующие четыре года самому Виктору Петровичу и его заслуженному ревматизму.

Тараканы притихли и стали деликатно отступать. Наверное, у них было такое правило — пережидать грозу в укромном местечке, в какой-нибудь тараканьей пивной.

Телефон заиграл первые такты полонеза Огинского. Зорин схватил аппарат и принялся читать поступившее сообщение: сначала быстро, потом более вдумчиво. По условиям конспирации их связь с информатором была односторонней. Даже если Зорин чего-то не понимал, он не имел права переспрашивать, чтобы не подставить под удар своего человека.

Виктор Петрович еще раз перечитал сообщение. «Вот оно что! Я ожидал чего-то подобного. Ну что же? Вот вам, господин Белов, ответный ход!».

Зорин снял трубку стационарного аппарата. Звонить губернатору не имело смысла; тот все дни и ночи напролет был занят только одним делом — как бы прикрыть свою мягкую и нежную попу от возможных наездов прокуратуры. А вероятность этих наездов неуклонно повышалась по мере того, как губернаторский срок подходил к концу.

Зорин позвонил сыну губернатора — генеральному директору рыболовецкой компании «Бриз». Парень понимал, что еще немного и на заступничество папаши можно будет не рассчитывать, тогда как Виктор Петрович — фигура мощная и надежная.

Зорин с ним не церемонился — в двух словах объяснил суть дела и велел выполнять, а на испуганный вопрос «как?» ехидно ответил:

— Каком книзу, дружок. Или кверху — возможны варианты. Выбирай сам, меня интересует результат.

И он знал, что результат будет — независимо от того, какой вариант выберет завравшийся сынок заворовавшегося папаши.

Белову редко снились сны, особенно в последнее время. А может быть, и снились, но он их быстро забывал — сразу после пробуждения.

В ту ночь он проснулся от далеких раскатов, гремевших за окном. Со стороны суши на город надвигалась гроза. В кромешной темноте тучи были не видны; сполохи молний сверкали, как вспышки электросварки. Гром запаздывал — секунд на десять, не меньше. Александр умножил это время на скорость звука — получилось три с небольшим километра; именно столько оставалось до грозового фронта.

С улицы доносился шум листвы; тяжелые, но пока редкие капли дождя гулко ударяли по стеклу.

Белов повернулся на другой бок. Первой неосознанной мыслью было укрыть Лайзу потеплее, спрятать ее от разгулявшейся стихии; он протянул руку, и пальцы нащупали… пустоту.

Легкая дрема, до той поры еще туманившая рассудок, исчезла без следа. Белов рывком вскочил и воскликнул:

— Лайза!

Шум листвы за окном усилился, словно пытался ему что-то сообщить, но любимого голоса Белов так и не услышал.

— Лайза! — повторил он, подходя к выключателю, хотя уже чувствовал, что это напрасно — девушки в комнате не было.

Александр не понимал, что с ним творится, откуда взялось ощущение тревоги и неотвратимо надвигающейся беды? Если разобраться, мало ли кто встает по ночам? И мало ли для каких надобностей?

Белов щелкнул рычажком выключателя, и комната озарилась мягким приглушенным светом. Та сторона постели, где спала Лайза, была смята. Александр машинально провел ладонью по простыне — льняная ткань уже успела остыть.

Белов схватил джинсы и, путаясь в штанинах, натянул их на голое тело. Он выскочил в маленький узкий коридор, соединявший комнаты, — в отличие от первого этажа, где они располагались изогнутой анфиладой, здесь все спальни были изолированы — и увидел белую стремительную тень, мелькнувшую в темноте и тут же пропавшую.

— Лайза! — Белов старался не повышать голос, чтобы не разбудить остальных обитателей митрофановского особняка, но у него это не очень хорошо получалось.

Тень больше не появлялась. Белов прислушался — еле слышно пропели половицы, и стало тихо. Только ветер завыл с новой силой.

Следующий звук, заставивший его насторожиться, донесся снизу. Отчетливый скрип несмазанных петель. Белов бросился к лестнице.

Саша рисковал поскользнуться на истертых чугунных ступеньках и сломать себе шею, но его это не останавливало. Преодолев витой пролет, Белов побежал в сторону центрального зала. Дверь оказалась заперта. Нелепо было предположить, что Лайза потихоньку вышла в зал и каким-то чудом умудрилась заложить за собой тяжелый железный засов — с обратной стороны.