— Что ты собираешься делать? — спросила она.

— Уехать отсюда.

— Это не обязательно, если дело только во мне.

— Боюсь, что дело в моих комплексах.

Я натянул штаны.

— Ты не расскажешь Адаму об этом? — спросила Рут.

— Ради бога! За кого вы меня принимаете?

Я положил чемодан на постель и открыл «молнию».

— Куда ты поедешь?

Рут была готова расплакаться. Я надеялся, что она удержится от слез. Они обезоружили бы меня.

— Обратно в отель. Там лучше работается.

Мое желание покинуть особняк стало таким неодолимым, что я начал бросать в чемодан свои вещи, даже не складывая их.

— Простите, Рут, но я уже зарекся ночевать в домах своих клиентов. Это всегда кончается…

Заметив мое смущение, она съязвила:

— Тем, что ты спишь с их женами?

— Нет! Ну что вы! Просто в подобных случаях мне трудно сохранять профессиональную дистанцию. В любом случае, если вы помните, наша связь была инициирована не мной.

— Не очень благородно напоминать мне об этом.

Я пожал плечами и молча продолжил свои сборы. Рут следила за каждым моим движением.

— А как насчет вчерашнего рассказа о ссоре между Адамом и Майком? — спросила она. — Что ты намерен предпринять?

— Ничего.

— Но ты не можешь оставить все это без внимания.

— Рут, — повернувшись к ней, ответил я, — не путайте меня с репортером, ведущим журналистское расследование. Я писатель-«призрак», который работает на вашего мужа. Если он захочет правдиво рассказать о своих отношениях с Макэрой, я помогу ему. Если не захочет, отлично. Я морально нейтрален.

— Какая же это нейтральность, если ты утаиваешь сведения о совершенном беззаконии? Такие действия считаются уголовным преступлением.

— Извините, но у меня нет никакой информации о смерти Майка. Лишь телефонный номер на обороте фотографии и байки старика, который, возможно, страдает маразмом. Если кто-то и имеет доказательства, то только вы. И тогда вопрос нужно поставить так: что вы намерены делать с открывшимися фактами?

— Не знаю, — ответила она. — Наверное, опишу их в своих мемуарах. А книгу назову «Шокирующие откровения жены бывшего премьер-министра».

Я вновь повернулся к чемодану.

— Если соберетесь писать мемуары, то можете обратиться ко мне.

Она издала свой фирменный хрипловатый хохот.

— Неужели ты думаешь, что для этого мне понадобится кто-то вроде тебя?

Рут встала и развязала пояс. Мне показалось, что она сейчас разденется. Но, плотно обернув полы халата вокруг талии, Рут туго затянула пояс. Этот символический жест разрыва наших отношений восстановил ее превосходство надо мной. Мои права доступа были аннулированы. Ее решительность произвела на меня такое впечатление, что, если бы она сейчас протянула ко мне руки, я упал бы перед ней на колени. Однако Рут величественно отвернулась от меня и, войдя в роль жены премьер-министра, потянула за нейлоновый шнур и распахнула шторы.

— Объявляю официальное начало сегодняшнего дня, — произнесла она. — Боже, благослови его и тех людей, которым предстоит дожить до завтра.

— Да уж, — хмыкнул я, разглядывая сцену за окном. — Это утро не уступает прошлому вечеру.

Дождь превратился в снежную крупу. Лужайку засыпало мусором, принесенным бурей: хворостом и полусгнившей листвой. Неподалеку валялся упавший на бок тростниковый стул. Тут и там, в местах, где ветер не был таким сильным — особенно, перед дверьми, — снег собрался тонким слоем, напоминая куски полиэтиленовой пленки. Единственным светлым пятном в полумраке было отражение лампы, горевшей в спальне. Оно напоминало летающую тарелку, повисшую над дюнами. Я видел на стекле и отражение Рут — ее внимательное задумчивое лицо.

— Я не буду давать тебе интервью, — сказала она. — И не желаю, чтобы обо мне упоминали в его чертовой книге. Я не хочу, выражаясь твоими словами, быть обласканной на странице его благодарностей.

Рут повернулась и прошла мимо меня. Остановившись в дверях спальни, она тихо добавила:

— Пусть он живет, как хочет. Я буду добиваться развода. И тогда онаможет приезжать в тюрьму к своему любимому заключенному.

Миссис Лэнг вышла в коридор. Я услышал, как открылась и закрылась ее дверь. Чуть позже раздался едва уловимый звук спущенной воды в туалете. Мои сборы были почти закончены. Сложив одежду, которую Рут одолжила мне предыдущим вечером, я оставил ее на кресле, сунул ноутбук в наплечную сумку и с сомнением взглянул на рукопись. Она лежала пухлой кучкой на столе — три дюйма в высоту, — мое бремя, моя птица удачи, мой талон на еду. Я не мог работать без этого текста, а выносить его из дома мне не полагалось. Но я почему-то решил, что скандал с расследованием военных преступлений радикально изменил ситуацию, и старые правила перестали действовать. Во всяком случае, этот довод можно было использовать как извинение. Попав в неловкое положение, я больше не мог оставаться здесь — мне пришлось бы видеть Рут по нескольку раз на дню. Я положил рукопись и пакет с архивными снимками в чемодан, застегнул «молнию» и вышел в коридор.

Охранник Барри сидел в кресле у передней двери и читал роман о Гарри Поттере. Он приподнял от книги огромную глыбу лица и посмотрел на меня с усталым неодобрением. Его губы растянулись в легкой насмешке.

— Доброе утро, сэр, — сказал он. — Ну что, тяжелая ночка выдалась, верно?

Я подумал, он знает. И затем мой внутренний голос подтвердил: конечно, он знает. А ты на что надеялся, чертов придурок? Ведь это его работа. В своем воображении я представил хохочущего Барри в кругу коллег; рапорт из журнала наблюдений, отосланный им в Лондон; файлы о случившемся, которые будут теперь храниться в каких-то архивах. Меня охватил порыв ярости и возмущения. Наверное, я мог бы ответить ему хитроватым подмигиванием или саркастической шуткой: «Ах, офицер, вы же знаете, как много хороших мелодий можно сыграть на старой скрипке». Но вместо этого я холодно произнес:

— Почему бы вам просто не убраться с моей дороги?

Конечно, фраза была не из Оскара Уайльда, но она позволила мне выйти из дома. Закрыв дверь, я спустился с крыльца на дорожку и запоздало понял, что мое моральное удовлетворение не защищает меня от жалящих шквалов холодного ветра. Я с достоинством прошагал еще несколько ярдов, а затем, устав напускать на себя важный вид, нырнул под козырек крыши. Дождевая вода из водостока буравила песчаную почву. Я снял куртку, накинул ее на голову и задумался о том, как мне добраться до Эдгартауна. Именно в этот момент меня и осенила идея воспользоваться коричневым «Фордом Искейпом».

Как бы иначе — абсолютно по-другому — пошла моя жизнь, если бы я не побежал тогда в гараж. Перепрыгивая лужи и придерживая наброшенную на голову куртку, я тащил за собой чемодан. Сейчас, вспоминая прошедшие события, я вижу себя, словно в фильме — или, точнее, в документальной реконструкции, снятой для какого-то телевизионного криминального шоу: ничего не подозревающая жертва бежит навстречу своей судьбе, пока зловещая мелодия нагнетает атмосферу и предваряет трагическую сцену. Дверь гаража осталась открытой со вчерашнего дня. Ключи от машины находились в замке зажигания. Кого волнуют грабители, если вы живете в конце двухмильной подъездной дорожки под защитой шести вооруженных телохранителей? Я бросил чемодан на переднее пассажирское сиденье, закинул мокрую куртку назад и сел на водительское место.

Этот «Форд» казался холодным, как морг, и запыленным, словно старый чердак. Я провел руками по незнакомым приборам, и кончики пальцев тут же стали серыми. У меня никогда не было своей машины. Живя один в Лондоне, я не видел в этом необходимости. В редких случаях я брал автомобиль напрокат и всегда изумлялся тому, что в салоне появлялись все новые и новые приспособления. Поэтому приборная панель семейного «Форда» выглядела для меня, как рубка подводной лодки класса «Джумбо». Справа от руля располагался таинственный экран, который засветился, когда я завел двигатель. На нем появились пульсирующие зеленые арки, излучавшиеся вверх от земли к орбитальной космической станции. Пока я наблюдал, пульсация изменила направление, и арки стали падать вниз с небес. Через миг на экране возникла большая красная стрелка, желтый путь и большое пятно синего цвета.