Как я понимаю, вы — моя жена, — сказал мужчина, сидевший в приемной. — Кажется, я еще не имел счастья… Позвольте узнать, как вас зовут?

Средних лет, сухопарый, с голыми ногами и в коротком халате, под которым, как подумалось миссис Доналдсон, он мог быть совершенно без всего.

— Доналдсон.

— Точно. А я Терри. Я уезжал.

Он протянул ей руку, и, хотя пожала она ее быстро, халат распахнулся, и она увидела оранжевые трусы с заткнутым за широкую резинку мобильным.

— Проблемы с задним проходом, — сообщил Терри бодро.

— Нет, — сказала миссис Доналдсон, — кажется, нет.

— У меня, дорогуша, а не у вас, — сказал Терри. — Вы просто моя жена.

— Мне сообщили, — ответила миссис Доналдсон, — что у вас трудности с мочеиспусканием.

— Вряд ли. — Терри подтянул трусы. — Быть такого не может.

— Частые позывы, — сказала миссис Доналдсон. — Всю ночь приходится бегать.

— Ну нет же! Я хожу перед сном, а потом утром, как проснусь. Ну, что я вам рассказываю, — хихикнул он. — Вы же моя жена.

Миссис Доналдсон открыла папку.

— Сами убедитесь — проблема по другому отделу. Стул твердый, болезненный. Бывает кровь. И все такое. Я подумал, наверное, я застенчивый, и вы пошли со мной, чтобы держать меня за руку.

— Да, я ведь была медсестрой, — согласилась миссис Доналдсон. — И все эти термины знаю прекрасно. Кишечник, прямая кишка, простата.

— Погодите-ка! — сказал Терри. — Вы и в самом деле были медсестрой?

— Нет, — ответила миссис Доналдсон. — Я вдова.

— Так, подождите минутку, — сказал Терри. И, завязав пояс на халате, вышел.

Когда он вернулся, она сидела на другом месте. Он сел рядом, но ничего не сказал.

— Ну и? — спросила миссис Доналдсон.

Он показал на свою промежность.

— Мочеиспускание-таки, но кишечник все равно в деле — чтобы осмотреть старушку-простату, так и так придется лезть с заднего хода. А уж дальше все зависит только от того, чем он решит их загрузить.

Дверь открылась. Послышался смех, и в приемную выскочила вся в слезах девушка с беджиком.

— Дорогуша, я же пыталась вам намекнуть, — сказала, застегивая на ходу блузку, вышедшая за ней пожилая дама. — Про желчный пузырь — это был ложный след.

Прозвенел звонок. Терри и миссис Доналдсон встали.

— После вас, — сказал Терри и ткнул миссис Доналдсон пальцем в спину пониже талии. Она увернулась.

— Не забывайте, вы же застенчивый.

В то утро студентов было шестеро — четверо юношей и две девушки. Помещение было обставлено под кабинет врача — письменный стол, стол для осмотра, и где-то в углу маячил, изображая полную безучастность, доктор Баллантайн, руководитель группы. Так кто же этот Терри, подумала миссис Доналдсон, трусы у него выдающиеся.

— Доброе утро, миссис Доналдсон, мистер Портер, — приподнялся в кресле Баллантайн.

— Не стану спрашивать, как вы себя чувствуете — это пусть выясняют наши юные лекари, увы, без покинувшей нас в расстроенных чувствах мисс Траскотт. Да вы проходите, проходите. Кто-нибудь предложит этим милейшим людям сесть? — Он снова опустился в кресло. — Мистер Роузвелл, за дело!

Нервный пунцовый юноша с разными ушами и в халате на пару размеров больше, чем надо, кое-как усадил их и сам с опаской сел за стол. Затем вытащил руку из чересчур длинного рукава и попытался улыбнуться Терри.

— Итак, что вас беспокоит?

Баллантайн тяжело вздохнул и обхватил голову руками.

— Поздравляю, мистер Роузвелл. Вы всего на втором курсе медицинского, а уже умеете то, чему я не научился за двадцать лет практики. Вы можете с ходу определить, кто болен, а кто нет.

Студенты подобострастно захихикали.

— Откуда вы знаете, кто из этих двух, с виду вполне здоровых людей, ваш пациент?

Роузвелл покраснел еще гуще.

— Он же в халате.

Баллантайн взглянул на Терри как в первый раз.

— И в самом деле. А что это вы, мистер Портер?

— Я думал время сэкономить.

— Мы здесь собрались не время экономить. Мы здесь, — он одарил миссис Доналдсон обворожительной улыбкой, — собрались жизни спасать. Больше не бегите впереди паровоза. Вот будь пациенткой миссис Доналдсон, я уверен, она не явилась бы… — он на секунду задумался, — …в неглиже. — Он мечтательно улыбнулся, нарисовав в воображении такую картину. — Продолжайте, мистер Роузвелл.

На занятия к медикам миссис Доналдсон стала ходить с месяц назад, а в больницу гораздо раньше. Именно здесь медленно и довольно мучительно умирал мистер Доналдсон, и супруга безропотно навещала его ежедневно. Со временем этот распорядок стал ее раздражать, но она приноровилась и даже привыкла к такой жизни, так что, когда муж скончался, утрата оказалась двойной — она тосковала по самим посещениям не меньше, чем по тому, кого посещала, и днем просто не знала, чем себя занять. Поскольку никаких обязательств у нее не осталось, она неделями торчала дома, что Гвен, ее замужняя дочь, сочла достойным проявлением скорби и в душе радовалась — она всегда считала, что мать недостаточно ценит отца.

Муж миссис Доналдсон был человеком глубоко порядочным, и она искренне сожалела о его кончине, однако не была готова жить и дальше в благопристойном одиночестве, которое, по мнению дочери, приличествует вдове. Спасение пришло неожиданно.

Из-за путаницы с мужниной пенсией, вдова оказалась в более стесненных обстоятельствах, чем предполагалось, и нуждалась в дополнительных источниках дохода. Оставшись одна в доме с тремя спальнями, она поняла, что может пустить к себе студентов.

Оспаривать экономическую сторону такого варианта дочь не могла, однако видела в этом намек на понижение социального статуса, что ее возмущало.

— Жильцы? В Лоунсвуде? Папа такого не одобрил бы. Совершенно не вижу тебя в роли квартирной хозяйки.

— Оттого что я сдам свободную комнату, я не стану квартирной хозяйкой. К тому же, — добавила миссис Доналдсон, — они не жильцы, они студенты.

Гвен спорить не стала, решив, что через несколько месяцев серые разводы в ванне, громкая музыка по ночам и плохо смытые унитазы убедят мать лучше любых доводов.

— Вот увидит презерватив в сортире, — сказала она мужу, — и запоет по-другому.

Возможно, миссис Доналдсон просто повезло, но двое студентов, которых ей прислали из университетского агентства, были безукоризненны во всех отношениях, кроме одного. Они были тихие, аккуратные, мыли за собой ванну, всегда спускали воду в унитазе и вели себя так деликатно, что миссис Доналдсон почти не ощущала их присутствия. Лора училась на медицинском, а ее бойфренд Энди изучал архитектуру (миссис Доналдсон решила, что, возможно, они поэтому такие опрятные), и именно благодаря им миссис Доналдсон пошла подрабатывать демонстратором — Лора увидела объявление в университетской газете.

Там говорилось, что никаких особых навыков не требуется — только умение запоминать и точно называть симптомы. Про уверенность в себе там не было ни слова — миссис Доналдсон это бы отпугнуло, она всегда считала себя застенчивой.

А Гвен, которой она об этом опрометчиво рассказала, тут же отметила:

— Начнем с того, что ты терпеть не можешь раздеваться на людях.

— Не люблю, — согласилась мать, — но это же для пользы дела.

— Я думала, ты на больницы достаточно насмотрелась. Вот уж не знаю, что бы на это сказал папа. — Миссис Доналдсон часто казалось, что Гвен назначила себя его представителем на земле.

Занятие хоть и было достойное и, даже можно сказать, похвальное, дочь его таковым не считала: то, что мать собиралась делать, отдаленно напоминало работу натурщицы — здесь тоже требовалась некая доля бесстыдства и умение показывать себя обнаженной.

На самом деле миссис Доналдсон никогда не просили раздеваться, к чему некоторые пациенты были весьма склонны, — например, Терри всегда был готов облачиться в больничный халат, даже если болезнь, которую он изображал, вовсе этого не требовала.