– Они их застрелят, – Донской исподлобья глядел на товарища. – Пусть лучше едут с нами.

– А если это казачки засланные? Береза любит всякие фокусы устраивать!.. Ладно, – согласился Бармин и, высунувшись из ангара, закричал: – Хорошо, пусть идут! Передайте Березе, что я его понял и мы выезжаем!

Косые поднялись с земли и побежали к ангару.

– Как зовут? – спросил смертничков Бармин.

– Я – Пак, а он – Ким. Мы корейцы.

– Корейцы? Хорошо по-нашему говорите. Где научились?

– Мы в России давно. Говорить можем, – улыбнулся Пак.

– За что вас?

– Побег. Нас двадцать было. Вырвались за колючку на «Урале», но вертаки достали. План был хороший. Жаль, не получилось. Тех, кто остался жив, гоняли по тундре до флажка. Зомби привезли нас на Пионерский. Там штрафники сидят. Жили в яме. Нас уже не кормили. Обещали на край поставить. Однако ночью сказали, повезут на охоту. Еду дали, чтобы мы, как олени, сегодня бегали. Мы согласны. Утром все равно бы в яме лежали, а так еще день дышать будем…

– Вас только двое. А где остальные? В яме? – спросил Донской корейцев.

– Остальные охотиться на нас будут. Им ножи раздали…

– Береза придумал, – с тяжелым вздохом сказал Бармин. – Его почерк.

Помолчали. Вдруг Бармин решительно сел в кабину вездехода.

– Отстрели замок! – сказал Бармин. – Вынырнем через эти ворота. На всякий случай…

Вездеход вылетел из ангара и, расшвыривая пустые бочки, покатился по рыжему бархату тундры к черным сопкам. Преследователей не было видно.

Фердинанд мощно рычал, отфыркиваясь. Его траки вминали нежную почву в лед мерзлоты. Появившееся на просторе чувство свободы было почти осязаемо. Бармин пел, поворачивая к Глебу счастливое лицо.

– Теперь можно и умирать! – скалил зубы вездеходчик.

– С этим пока подождем, – кричал Донской. – У нас еще четыре бочки, арсенал и два штрафника!

– Бормана забыл!

Погоня не объявилась ни через десять, ни через сорок минут. Береза давал им фору.

«Фердинанд» терзал траками тундру, быстро удаляясь от Поселка, лежащего грязным пятном на красно-желтом бархате мхов.

Зажав коленями автомат, Донской наблюдал за тем, что творится сзади. Рядом сидели корейцы и смотрели в окно. С самого утра они жили взаймы и потому с детским восторгом на лицах созерцали окрестный ландшафт.

– Сядь рядом! – крикнул Бармин Глебу. – Косые пусть отдыхают. Люди Березы еще не скоро начнут!

– Почему?

– Дадут оторваться. Так им интересней!

– А если они потеряют нас?

– Не потеряют! Сам теперь знаешь: у Березы вертушки…

– А какой же смысл… – начал было Донской и замолчал.

Он хотел спросить у Бармина, зачем бежать, если уйти все равно невозможно? Но потом решил молчать. Вот ведь и корейцы были абсолютно спокойны. Они относились к жизни по-философски: если смерть неизбежна, то не стоит по этому поводу омрачать себе оставшуюся жизнь. Что может быть глупее, чем жить в ожидании смерти, не замечая самой жизни?!

Они двигались на юго-запад, иногда резко меняя направление, чтобы достичь каменистого русла какого-нибудь ручья и хоть на части пути не оставлять за собой следа. Бармин надеялся рассеять силы преследователей. Глеб взял на себя обязанности штурмана, изучая карту и давая короткие указания вездеходчику.

Серый лежал у окна, недоверчиво косясь на присмиревших корейцев.

– Смотрите не съешьте нашу собачку! – крикнул Бармин корейцам. – Она нам еще пригодится!

Корейцы понимающе закивали головами и на всякий случай отодвинулись от глухо зарычавшего пса.

Преследователей до сих пор не было видно. Бармин гнал тягач по руслам рек и ручьев. Он спешил оторваться. Понимая, что в крайнем случае Береза подымет вертушки, вездеходчик все же надеялся на чудо.

Во-первых, погода могла внезапно испортиться настолько, что летчики отказались бы летать. Во-вторых… Во-вторых, Бармин ловил себя на мысли, что Тот, Кто над ним, Кто до последнего времени хранил его, удерживая на краю пропасти, подставляя ладони или хватая за шиворот, и на этот раз избавит его от пули, убережет от огня. Бармин верил сейчас, как ребенок. Верил и знал, что непременно будет спасен Им.

– Они думают, мы идиоты! – крикнул Бармин, резко сворачивая вправо, к гряде крутых сопок.

– Куда ты? – удивился Глеб. – Нам вперед!

– Нет. Нам туда, где нас не ждут!

– Но люди Березы позади!

– Ничего подобного! Мы петляем, как зайцы, а они по прямой шпарят. Им-то прятаться не надо! Зомби уже давно впереди нас… Погоди, погоди. Стоп!

– Водила взял косых! – отрапортовал зомби начальнику дружины. – Сказал, выезжает.

– Добре! Молодец, Гешка! Не хочет портить нам праздник. Подождем немного, пусть они оторвутся, а то куражу не будет. По ракете стартуем! – крикнул Береза охотникам, и те побежали заводить моторы.

На крыльце поодаль от охотников стояли Богданов и Ермаков. Только что в диспетчерской аэропорта они провели сеанс связи с Москвой. Покусанный Дудник должен был остаться дома. Таким образом организация преследования и поимки террориста ложилась на плечи майора.

Но люди Березы не слушали Богданова. Они нагло ухмылялись и демонстративно поворачивались к майору спиной. Богданов боялся, что, оказавшись на просторе, эти люди натворят много глупостей.

Главным для оперов было взять Донского живым. А эти пьяные дружинники могли в пылу погони запросто прихлопнуть террориста. Богданов поделился своими опасениями с Березой, но начальник дружины, по-отечески похлопав майора по плечу, заверил, что контролирует гвардию.

На милицию не приходилось рассчитывать. Богданов вник в дела местного отделения и решил не связываться с милиционерами. Проня, всякий раз бледневший при виде майора, правда, пообещал машину. «И на том спасибо! – подумал Богданов. – Скорей бы уж отловить Донского, и домой!»

Майора тяготили местные порядки и люди. Он старался ничего не замечать и никуда не совать носа и при этом чувствовал себя комсомольцем, спешно заброшенным в тыл врага с фальшивыми деньгами, крысиным ядом и адской машинкой. Чувствовал и внутренне содрогался. Содрогался, но виду не подавал.

Нападение собаки на Дудника удивило Богданова и… откровенно порадовало. «Даже собаки его на дух не переносят! Скользкий гад!» – пробубнил он себе под нос, когда пятнистый дружинник, влетев в сауну прямо в одежде, сообщил, что Дудника загрыз кобель.

Кое-как одевшись, майор с мокрой головой выскочил тогда из предбанника. Береза в одних трусах пыхтел ему в затылок.

В комнате на кровати лежал окровавленный Дудник и бредил. Поселковый фельдшер уже сделал ему перевязку и укол. Встал вопрос: отправлять Дудника в Москву или, может, доставить на Объект, где есть квалифицированные медики?

Решили отправлять в Москву.

Но на летном поле, где вертушка уже раскручивала пропеллер, Дудник пришел в себя и наотрез отказался от госпитализации.

Избавиться от надменного начальника не удалось. Богданов сморщился, словно от зубной боли, но приказ есть приказ. Каждые четыре часа фельдшер вкалывал Дуднику какие-то препараты. Кое-что колол себе и сам больной: вытащил из сумки коробочку с ампулами и шприцами и держал ее у себя под подушкой.

Страшные раны Дудника затягивались буквально на глазах, а взгляд его светло-серых глаз становился все лихорадочней.

Пока Дудник валялся в постели, Богданову удалось-таки заглянуть в его карманы и ознакомиться с имевшимися там документами. Майор до сих пор не представлял, из какого именно департамента был командирован сей молчаливый атлет: московское начальство не дало ему никаких разъяснений.

Ничего особенного Богданов не нашел. За исключением, пожалуй, одной визитки, не имевшей к компетентным органам никакого отношения…

Сегодня майор был особенно мрачен. С утра в мозгу занозой засела мысль, что ему больше не видать Москвы. Богданов молча поглядывал на беспечно улыбающегося Ермакова. В свои двадцать пять этот лейтенант витал в облаках, как Наташа Ростова перед первым балом…