— Ка…кую книжку? — очень удивился парень.

— В которой всякие фантастические штуки, и взрослые, которые понимают пацанов. У моего брата целая полка таких. Он их разве что наизусть не выучил. Толку, правда, никакого…

Олег испуганно замолчал. Он понял, что ещё слово — и он разревётся, как дошкольник.

А парень поднялся и подошел ближе. Тихо, но с силой сказал:

— Я правду говорю. У меня есть сосед, он рассказывал мне про этот санаторий. Когда он был пацаном, здесь ещё всё работало, и он часто сюда ездил, потому что болел много и матери на заводе путёвку давали. А он и рад был, здесь школа-то — одно название, три урока в день по тридцать минут, и никаких домашек… А однажды привезли к ним мальчишку. Совсем мелкого. Лет восемь ему было. Он всё плакал, по маме скучал. А потом они начали в прятки играть, и его долго не могли найти. Саша — это тот журналист — потом к нему подошел и спрашивает — куда ты делся? А тот удивился и обещал показать… и не успел.

Это «не успел» резануло Олега по нервам, как бритвой. Он весь закаменел, ожидая услышать продолжение. Парень, кажется, ничего не заметил. Он продолжил:

— За ним мама приехала и забрала.

Олег медленно выдохнул через стиснутые зубы. «А ну, возьми себя в руки!» — мысленно прикрикнул он на себя. И услышал:

— Он потом уже письмо написал, большими кривыми буквами… Саша показывал… Что проход в стене на спортплощадке и что он странный. Саша искал, искал и не нашел. А я пошел и сразу увидел. И Саше рассказал.

— И он поверил?

— Не знаю. Он улыбнулся, но как-то не весело. И волосы мне взлохматил. Как в старом кино.

Олег верил и не верил. Он хотел уйти, но не мог. Он разрывался на части, и от этого хотелось кому-нибудь врезать. Бить парня не хотелось, он казался жителем другого мира. Того, где взрослые дружат с детьми, «хорьки» не отнимают деньги, в стенах бывают невидимые проходы, а дома ждёт мама…

Нужно было срочно отвлечься, и Олег спросил:

— А ещё он что рассказывал? Про то, старое время?

— Говорит, у них игра была такая. В конце смены обязательно собирались, и, преодолев всякие препятствия, добирались до специальной штуки такой, с рубильником. Типа, нужно зло отключить, чтобы родители приехали и забрали вас. А то оно не пускает.

Олег стиснул зубы. Да что такое! Опять!

— Ты чего? — удивился парень.

— Да так…

— Я что-то не то сказал?

Олег отвернулся. И, глядя в сторону, пробормотал:

— Ну что там, можно уже идти?

Парень наклонил голову к плечу — так собака прислушивается.

— Похоже, нет…

Мысленно выругавшись, Олег стал смотреть в серое небо. Вот же влип. И уйти нельзя — зачем тогда возвращался? И разговаривать невозможно, через слово глаза намокают. Ещё не хватало разреветься перед незнакомым пацаном.

А парень вдруг сказал:

— Знаешь, Саша рассказывал, раньше жизнь спокойнее была.

— В каком смысле?

— «Хорьки» деньги не отбирали так нагло, и терактов не было.

— И что?

— Знаешь, я вот думаю… Ты решишь что я спятил, но всё-таки… Раньше каждый месяц это зло выключали. А теперь всё заброшено. Может, из-за этого всё?

— Нелогично, — снисходительно отозвался Олег. — Если его столько лет не включают, жизнь только лучше должна стать.

— А если оно… до сих пор включено?

Олег засмеялся:

— Ты точно больной. Здесь даже проводов нет. Всё сгнило или разворовано.

— Ну а если правда? — с нажимом повторил парень. — Мало ли что?

Олег пожал плечами.

Парень добавил:

— Ты разве сам не хочешь посмотреть?

— Ты знаешь где это?

— Да.

— Пошли.

Конечно, проще сходить и убедиться, что здесь ничего не может работать. Да и делать вроде как нечего, не сидеть же у стенки. Но, на самом деле, Олег просто боялся, что на фразу: «Да ну, бред это», новый знакомый тут же потащит его на ту сторону, за арку. А этот вопрос Олег для себя решил: нет там ничего. Нет и точка. И никакая лампочка гореть не будет. Тем более что она на нашей, человеческой стороне. А здесь чудес не бывает. Здесь — осень, «хорьки» и брат, который весь мозг проел.

Парень нырнул в сырые кусты, Олег — за ним. Они перепрыгивали через ямы, раздвигали мокрые ветки и пробирались сквозь полусгнившие остатки каких-то строений. Олег даже не знал, что рядом с санаторием есть такие места. А потом кусты немного раздвинулись, и из них выглянула большая ржавая конструкция. Металлическая коробка размером с телефонную будку, а на ней — большущий рычаг. Над ним на белой пластине чернела надпись, под буквами выступала большая красная кнопка.

Кнопка горела.

Этого не могло быть, но, подойдя ближе, Олег убедился, что это не случайный отблеск на зеркальном пластике. Это старая пластмассовая кнопка размером с пятирублёвую монету, а под ней — маленькая лампочка, как в фонарике. И лампочка горит.

Теперь, вблизи, можно было разобрать буквы на табличке. «Отключить Мировое Зло». И стрелка вниз.

Рычаг проржавел, деревянная ручка растрескалась. Олег, словно заколдованный, положил на неё ладонь, и, глядя на лампочку, потянул ручку вниз. Потом сильнее. Сильнее… И опомнился, когда ощутил, что давит на рычаг всем телом. Проклятая железка не шевельнулась.

— Надо вместе, — сказал парень и протянул руку через плечо Олега. Положил ладонь сверху, и рычаг шевельнулся. Олег обрадовано надавил, рычаг нырнул вниз, словно внутри что-то отломилось.

Кнопка погасла.

— Ну вот, — довольно сказал парень и убрал руку. — Другое дело.

Олег снова почувствовал себя дураком. Торчит в мокрых кустах, играет с каким-то недоделком в малышовую игру доисторических времён. А самому скоро домой надо.

Парень вдруг сказал:

— О, теперь можно…

— Что?

— Идти можно. Путь свободен…

— Значит, двинули.

Они снова перелезли через мокрые кусты. Олег внутренне напрягся: вдруг сейчас окажется, что до нормальной дороги — минута ходьбы. А парень с ясными глазами скажет: «я хотел, чтобы было интереснее». Но всё оказалось по-честному, и обратный путь показался даже дольше. Промокший и сердитый, Олег наконец-то выбрался на дорогу и понял, что сейчас расстанется с этим чудиком навсегда. И никогда не узнает, правду ли тот договорил про друга-писателя. И вообще. Где таких делают? Даже неизвестно, как его зовут…

Только в книжках незнакомцы сами называют себя, как будто читают мысли. А в жизни надо какие-то усилия приложить. И Олег приложил.

— Тебя как зовут-то хоть, чудо природы?

— Вадим, — охотно откликнулся парень. — Можно Дима.

— Ох, не надо!

— Чего? — не понял парень.

— Да так. Вырвалось. Димой у меня брата зовут.

— Не ладите?

— Да не то что бы… Долго объяснять. И, это… Я Олег.

Они зашагали по дороге. Сутулые тени выскакивали из-под ног, но сейчас было не до них. Олег морщился и дергал плечами, засунув кулаки в карманы куртки.

Вадим бросил на него быстрый взгляд:

— Я опять что-то не то спросил?

Олег глубоко вдохнул, чтобы сказать: «да пошел ты!» и неожиданно для себя начал рассказывать:

— Понимаешь, мы живем вдвоём. Уже два года. Родители ехали в машине, и какой-то пьяный дурак выскочил на встречку. Папа сразу, мама потом, в больнице… Диму назначили опекуном. Пока он просто братом был, я его почти не видел, он всё с друзьями тусовался, говорил, подрастешь, вместе будем… А теперь как сержант в армии. Орёт только.

— Повезло тебе.

— Что? — Олег остановился и уставился на Вадима. — Что ты сказал?

У него тряслись руки. Хорошо, что они в карманах. А в голове — только огромная обида и безграничное удивление.

— Я не то хотел… — начал заикаться Вадим. — Я дурак. Я имел ввиду… Просто мы с классом ходили в детский дом с концертом. Программа такая городская, многие ездят во всякие такие места, считается, что полезно… И там наша классная разговаривала с какой-то теткой, завучем, что ли. Наша говорит: вот, детки бедные, сиротки и всё такое. А та тетка с досадой такой, знаешь, как будто её это лично касается: «да не сиротки они, у каждого и дяди, и тёти, и бабушки есть, у многих братья и сестры старшие. Только не нужны они никому». А тебя брат взял, в детский дом не отдал.