— Я… Да… У меня пылесос гудел, еле-еле звонок расслышал. Генка, проходи, раздевайся!
— Да зачем я тут нужен? — Генка махнул пухлой рукой. — Вы давно не видались, у вас свои дела, семейные…
— Гена, ну что за ерунда? — строго сказала Лена. — Конечно, оставайся. Сейчас сообразим что-нибудь на обед. Анюта! Солнце мое, иди сюда, я тебя раздену.
Анюта с визгом выбежала из комнаты. Лена тщетно пыталась ее поймать.
— Пожалуй, я все-таки пойду, — вздохнул Гена. — Иришка дома ждет. Пока, Владька. Ленусик!
Влад запер за ним дверь.
В комнате на полу Лена распаковывала чемодан. Анютка тут же вцепилась в любимого плюшевого зайца и застыла, о чем-то задумавшись. Ее мордашку освещало солнце.
Влад вышел на балкон. Внизу хлопнула дверь темно-зеленой "волги". Солидная машина… Для секретаря комсомольской ячейки в НИИ — даже слишком солидная. Но Генка Полевач всегда умел устраиваться. Он карьерист и не скрывает этого. Про таких говорят: из молодых, да ранний…
Влад смотрел вслед отъезжающей "волге", и у него кружилась голова. Вот так — только в другой жизни — выруливал со двора огромный черный "чероки". Его друг Генка Полевач увозил Лену. А он смотрел с балкона, бессильный, опустошенный…Ох, Гена, Гена… Влад — Владлен! — впервые по-новому увидел своего институтского товарища. Генка — добродушный толстяк, смешные бабьи манеры, высокий голос. Генка — друг семьи. Генка — палочка-выручалочка. Мебель перевезти — организуем. В очередь на машину вписаться — поспособствуем. Водки выпить — запросто. Я за любой кипеш, кроме голодовки! Ленусика с поезда встретить — ну, а для чего, в самом деле, друзья?
— …варенье из морошки. А это — специально для тебя, мама прислала. Копченый палтус! Ты слышишь, Владь?
Влад зажмурился. Чужие воспоминания и чужая боль парализовали его…
Он плакал. Об этом никто не знал, но он плакал — зло и мучительно. Это только женщинам слезы даются легко. Прошло дней десять с тех пор, как уехала Лена. Она уже присылала подругу за вещами, но одна ее белая маечка завалялась среди его футболок… Помнится, тогда он подумал: если бы она умерла, было бы легче, чем сейчас…
— Владь!
Лена так тихо подошла к нему сзади, что он вздрогнул. Потом повернулся и спросил шутливо-небрежным тоном:
— Генка к тебе не пристает?
Лена непонимающе уставилась на него. Потом расплылась в лукавой улыбке:
— Батюшки! Да мы ревнуем! Вла-а-дь!
Влад молча обнял ее, стараясь обхватить руками всю-всю-всю. Она, смеясь, вырывалась.
— Да ну тебя! Люди смотрят! Давай хоть с балкона уйдем!
Телевизор в комнате уныло бубнил:
— Поддержка Соединенными Штатами агрессивного курса Израиля на Ближнем Востоке по-прежнему направлена на наращивание израильской военной машины. По данным ТАСС, президент Райс открыто заявила…
Влад не слушал. Он сейчас был другим — Владиславом, к которому вернулась Лена.
9 апреля, воскресенье
Светлое пасмурное небо сорило снежинками. Они бесследно таяли на сером асфальте. В весеннем снегопаде есть что-то искусственное, думала Ульяна, потирая озябшие руки. Снег, кружащий над сценой…
Какая холодная нынче весна! Стылый неприветливый город — более подходящий фон для одинокой прогулки, чем солнце, и мать-и-мачеха, и прочие глупости.
Таким как она, думала Ульяна, по выходным следует впадать в анабиоз. Вообще отключаться и не жить, а не придумывать себе несуществующие дела вроде этой прогулки. Сегодня она опять убеждала маму — и самое себя, — что моцион полезен для здоровья. На самом деле, она просто не могла оставаться дома.
И дело не в том, что нельзя считать домом коммуналку — эдакий уродливый анахронизм на фоне города, уверенно шагающего в светлое капиталистическое будущее. И не в соседях дело — Ульяна привыкла их просто не замечать. И даже не в маме, такой же неудачнице, как она сама, всего женского счастья которой хватило лишь на то, чтобы родить ее, Ульяну… Остаться сейчас дома — значило смириться с бедностью и одиночеством. Принять бремя отпущенных ей безрадостных лет. А выйти на холод и ветер — значило бросить им вызов. Поэтому Ульяна любила холод и ветер. Они пахли надеждой…
Хотя, если честно, на что еще можно надеяться? Ей тридцать четыре — прекрасный возраст для состоявшейся женщины. И поздняя осень для одинокой.
Ульяна вспомнила того похожего на индуса мужчину, который сунул ей в руки визитку. И она взяла! Господи… Скоро она, как старая дева из анекдота, будет заглядывать под кровать в надежде обнаружить там мужчину.
Ульяна вошла в подворотню. Двор-колодец навис над ней грязными стенами. Вот и ее окно — со старым кактусом на подоконнике. А на кухне соседский сын-подросток курит в форточку. Он заметил ее и воровато выбросил окурок.
— Ульяна Николаевна! — окликнул ее молодой голос.
Ульяна обернулась. Ее догоняла девушка в красной кожаной курточке, высокая и темноволосая.
— Лиза?
— Узнали? — девушка приветливо улыбнулась. — А я вас давно караулю. Я вам звонила, и ваша мама сказала, что вы гуляете. Не замерзли? Такой дубак!
— Да нет. Я тепло одета.
Ульяну охватило странное волнение. Только что она вспомнила "индуса" из метро — и вот Лиза Лапина, которая тоже ехала в том вагоне. Совпадение? Ой, вряд ли…
— Ульяна Николаевна, мне надо с вами поговорить, — выпалила Лиза.
Так и есть! Не совпадение! Значит, тогда, в пятницу, она поймала за хвост начало какой-то истории. Быть может, ужасной. Быть может, не имеющей к ней никакого отношения… Ульяна боролась с волнением, но сердце уже застучало испуганно и радостно.
Через четверть часа они сидели за столиком в кафе. По телевизору марафоном показывали популярный сериал. Обе барменши, упершись локтями в стойку, следили за похождениями очкастой дурнушки. Лизе все же удалось привлечь их внимание и заказать два капуччино. Брать с Ульяны деньги она категорически отказалась. Ульяна так же категорически настаивала.
— Бросьте, — заявила Лиза. — Ну что мы будем из-за полтинника препираться? Лучше скажите: с вами ничего странного не происходило?
— Лиза, ну что в мои годы может происходить странного? — наигранно усмехнулась Ульяна.
— А вам не кажется, что вы — это не только вы, но и другой человек?
Ульяна не нашлась, что ответить. Девочка задает какой-то философский вопрос… Уж чего-чего, а склонности к философии за круглолицей и лопоухой Лизой Лапиной Ульяна никогда не замечала. Но сейчас Лиза смотрела на нее странно, словно дожидалась результата какого-то эксперимента. Потом махнула рукой.
— Ладно. Тогда я вам расскажу, что со мной приключилось. Помните, в пятницу, мы виделись в метро?
Она тогда постеснялась поздороваться, призналась Лиза. Возвращалась из клуба, злая как черт, поссорилась с бой-френдом. Как добралась домой — помнит смутно, хотя алкоголем не злоупотребляла. Кажется, сразу завалилась спать. А поутру она проснулась…
— Сразу я ничего не заметила. Ну, телевизор бубнит, новости какие-то. Вспомнила о Пашке, настроение изгадилось… Я — на кухню, там пэрентсы, в смысле, родители завтракают. И вот тут-то мне почудилось неладное. Понимаете, моя маман — она даже ночью в туалет ходит причесанная. А тут — в каком-то затрапезе, в волосах бигуди, знаете, такие жуткие, металлические. И что меня убило — режет колбасу. Мы никогда на завтрак не едим колбасу! Я всем, значит: "гуд морнинг!" Маман мне кивает так, робко. А папан вообще меня в упор не видит. Я думаю: что же я такого натворила? Вчера вроде не поздно вернулась, хотя вообще-то я маман предупреждала, что могу загулять до утра.
Папан, такой, потыкал яичницу вилкой, тарелку шваркнул и ушел. Не успела я рот раскрыть, маман мне говорит: "Пора что-то решать, Наташа". Ну все, прощай, крыша. Я ушла в осадок. Что решать? Какая Наташа?
Лиза нервно отхлебнула кофе.
— И вы знаете, что самое странное? При этом я каким-то местом чувствую, что все нормально. То есть я, конечно, Лиза. Но и Наташа тоже. В некотором смысле… И вот маман мне говорит: "Пора что-то решать, Наташа. Я позвонила Матвею Михайловичу, он готов тебя принять. Или ты хочешь, чтобы тебя выгнали из училища?"
