– Помню я, Роман Михайлович, помню все, что вы говорили.

– Ничего, повторение – мать учения. А вот с переездом в Москву… Этим как раз и займись. Нужны будут деньги – сообщай. Канал связи…

– Помню, Роман Михайлович.

– И постарайся все-таки отвлечься, Саша. Не зацикливайся на своем…

– Хорошо, Роман Михайлович.

– Ты еще молод, Саша. Вся жизнь впереди. И… Мы на войне. А ты разведчик, Саша. На войне, сам знаешь, часто приходится терять близких людей. И это не первый раз и, к сожалению, не последний.

– Не надо, Роман Михайлович. Я все понимаю.

«Черт, какие сложности тут… И все это без меня… Жизнь, похоже, здесь била ключом, пока я на пляже пузо грел да курочек обхаживал», – сообразил Валентин. Он улыбнулся как можно более открыто и доброжелательно и протянул Ракитину руку. Тот пожал ее, и на этот раз это было рукопожатие живого человека, а не зомби, сознание которого витает в иных мирах.

– Ничего, – сказал Валентин. – Слетаем дуэтом в другой раз. А то еще, может быть, у меня два месяца как раз уйдут на пробы и испытания. Я-то в прошлое не летал еще ни разу.

– Ничего. – Ракитин тоже улыбнулся. – Все у тебя получится. Михалыч поможет, в случае чего. У нас уже определенный опыт наработался. – Лобов в этот момент остановил машину недалеко от вокзала. – Ну удачи тебе, Валентин. А вернусь – сразу подключусь к тебе.

Ракитин, подхватив на плечо дорожную сумку, скрылся в здании вокзала, а Лобов с Валентином, преодолевая московские заторы и пробки, отправились на базу.

– А чего он такой?.. Подмороженный как будто. А, Роман Михайлович? Или он всегда такой? – поинтересовался Валентин, когда они с Лобовым остались одни.

Лобов ответил не сразу, как бы взяв небольшую паузу на размышления, прежде чем ответить на этот простой с виду вопрос.

– Каждое новое дело начинается в темноте неопытности и недостатка знаний, на ощупь. А даже в нашем новом деле Саша Ракитин – первопроходец. Вот говорят, что в авиации наставления и правила безопасности при выполнении полетов написаны кровью погибших летчиков. Наши правила пишутся тоже кровью. И вот тебе первое и главное правило слипера, путешествующего во времени: никогда и ни при каких обстоятельствах не вступать в близкие отношения, подразумевающие определенную эмоциональную привязанность, с людьми прошлого. Для нас они не люди, а всего лишь объекты нашего прямого или косвенного воздействия. Нет… Они, конечно, люди, но… Нельзя ни на секунду забывать, что они уже умерли сотни лет назад. Их судьбы уже давно состоялись. И потому для нас они не равноценны нашим современникам. Короче говоря, к ним неприменимы общечеловеческие, гуманистические принципы и нормы. Понимаешь? Это как персонажи в кинофильме, который ты смотришь. Можно испытать определенный эмоциональный всплеск, глядя сегодня на историю любви несчастных Ромео и Джульетты, можно даже пережить катарсис при просмотре того или иного художественного произведения. Нельзя только допустить, чтобы кино вмешивалось в твою жизнь! Понимаешь, Валентин?

– Насчет правила понимаю, а вот какое это все имеет отношение к Ракитину – пока не очень.

– Саша был первым, кто это правило нарушил. Вернее, именно его опыт и позволил сформулировать это правило. Дело в том, что, будучи в четырнадцатом веке, он… влюбился. Более того, он женился на этой женщине.

– Ох, ничего себе! Ну за меня в этом смысле можете быть спокойны, Роман Михайлович, – уверенно заявил Валентин. – Если уж моей матушке не удалось меня на этот раз оженить, то уж не знаю, что должно со мной случиться, чтобы я кому-нибудь сдался. Так что если кто нарушит ваше главное правило, то только не я.

– Что, пришлось пережить тотальный прессинг? – Повернувшись к Валентину, Лобов хитро улыбнулся.

– Не то слово, еле отбился. Что поделаешь, люди мыслят старыми категориями, категориями семьи и семейных ценностей. А в современной действительности, в действительности постмодерна, человек должен жить один, сотрудничая с другими лишь по мере необходимости для достижения той или иной цели.

– Хм-м, это твоя жизненная философия?

– Почему только моя? А разве она и не ваша тоже?

– Н-ну… – Лобов с сомнением покрутил головой. – Я бы не был столь категоричен в подмене любви взаимовыгодным сотрудничеством.

– Это в теории, а на практике вы вполне со мной солидарны. В свои сорок пять семью так и не завели, предпочитая семье работу.

– Был у меня в молодости небольшой, но отрицательный опыт по этой части, – обронил Лобов, то ли подтверждая, то ли опровергая слова Валентина.

– Вот-вот. Вы пришли к той же самой жизненной философии методом проб и ошибок, а я – чисто теоретическим путем.

– Дураки учатся на своих ошибках, а умные – на ошибках дураков. – Лобов вновь ухмыльнулся, бросив хитрый взгляд на расфилософствовавшегося Валентина.

– Это не я. Это вы сказали. Я же всего лишь ваш ученик. Согласитесь, записывать в дураки собственного учителя, которого к тому же избрал добровольно, – несколько нелогично.

– Ладно уж, философ…

– Итак, вернемся к роли любви в современном обществе, – продолжил Валентин, несмотря на явное нежелание Лобова продолжать обсуждение этой темы. – Вы ее не отвергаете, но лишь чисто теоретически, на практике же вы ее гоните вон из своей жизни. И правильно! Так легче жить. Хотя Веру, если честно, жалко.

– Постой, постой, – опешил Лобов, – а при чем здесь Вера?

– Так она же влюблена в вас по уши. Я к ней клинья попробовал подбить, так она сразу дала мне по шапке.

– Гм-м… Выдумываешь ты все, Валентин.

– Не верите мне, так спросите у Нины Федоровны. Ракитин у нас без году неделя, так и тот небось заметил, как она к вам относится.

– Гм-м, гм-м. – Правая рука Лобова непроизвольно, как бы сама собой, вне всякого взаимодействия с головой, сползла с руля и принялась мучить радиоприемник. Так и не остановившись ни на одной из радиостанций, рука вдруг упокоилась и вновь легла на руль. – Давай-ка оставим в покое это… Эту твою жизненную философию.

Только теперь Валентин сообразил, что хватил через край. Все-таки все эти любови штука глубоко личная, и всегда есть опасность, что, даже ведя чисто теоретическую беседу, один из собеседников начнет примерять слова и доводы второго лично на себя. Поэтому, выждав пару-тройку минут, чтобы, так сказать, подвести черту под предыдущей частью разговора, Валентин спросил:

– А какова общая диспозиция, Роман Михайлович? Вы обещали в курс дела ввести, а сами все молчите и молчите. Или мне не по чину знать общее состояние дел? – с наигранной обидой поинтересовался он.

– Да, пожалуй, ты прав. Давно пора поговорить о деле, а не чепуху всякую языками перемалывать, – согласился Лобов. – Ракитин, как ты уже знаешь, работал в четырнадцатом веке. В определенном смысле ему повезло, потому что на Рыбаса и его рыбасоидов он вышел достаточно быстро. Правильнее сказать – наткнулся. Этому и, вообще, удачной в целом работе Ракитина поспособствовало то, что он занял весьма высокое место в тамошней феодальной иерархии. Как мы и предполагали, Рыбас в том веке еще не обладал теми способностями, какие у него имеются ныне. В целом стратегию Рыбаса в четырнадцатом веке можно охарактеризовать как стремление поставить под свой контроль высших должностных лиц государства и посредством разного рода интриг устроить гражданскую войну. Почему он это делает, каков его профит в этом случае, нам выяснить не удалось. Да и помешать ему, по большому счету, – тоже. Как ни старался Саша Ракитин выступить в роли миротворца, помешать Рыбасу кардинальным образом он не сумел. Главное наше достижение – это ликвидация правой руки Рыбаса, Кихтенко, а также около тысячи, без малого, рядовых рыбасоидов.

– Ого! – воскликнул Валентин. – Это же настоящий, большой успех!

– Да, это успех, – согласился Лобов. – В этом деле как раз и погибла… гм-м, гм-м, Сашина жена. Она взорвала пороховые погреба в Кремле, пожертвовав собой. Саша потому так и переживает случившиеся, что сделала она это, спасая его.