Я нажала на ссылку «Написать нашим врачам» и напечатала: «Уважаемый доктор Шапиро, меня зовут Джой Шапиро Крушелевански. Мою мать зовут Кэндейс, и я думаю, что, возможно, она ваша дочь».

Я смотрела на экран. Курсор мигал. Я стерла слово «возможно».

«В ноябре у меня бат-мицва. Если вы действительно мой дедушка, я хотела бы вас пригласить. Церемония состоится в Центральной городской синагоге в десять утра. Затем торжественный обед. Если вы укажете адрес, я с удовольствием пришлю приглашение».

Я подписалась: имя и моя электронная почта. «Не очень хороший человек», — сказали мама и тетя Элль. Но, может, они ошиблись? Может, на кассете он настоящий? Или время его изменило? Может, я представлю его всем на своей бат-мицве? «Это мой дедушка». Не «Это мой, гм, Брюс» или «Это мой отец» — и объясняй потом, что не родной. Или «Это Мона — партнер моей бабушки». Мне не придется ловить странные или чрезмерно дружелюбные взгляды. Все просто, искренне и мило: «Это мой дедушка».

«Постскриптум, — добавила я. — Извините, если вы не тот доктор Шапиро и не отец Кэндейс Шапиро». Я отправила письмо — словно камень с души свалился.

— Ну, чем займемся? — обратилась я к Каре.

— Почему ты смешно говоришь? — вернулась она к прежней теме.

Я пересела на желтое кресло-мешок, напротив Кары.

— Я родилась на два с половиной месяца раньше срока. Мои слуховые нервы не успели достаточно развиться. Но люди прекрасно меня понимают.

— А!

В розовом носке Кары зияла дырка. Мы обе с минуту смотрели на нее. Кара просунула в дырку большой палец.

— Ты здесь посещаешь школу? — поинтересовалась я.

— Учитель сам ко мне приходит.

— Ясно.

Я еще какое-то время наблюдала, как Кара просовывает в дырку другой палец. У нее были длинные зазубренные ногти, словно никто не стриг их неделями.

— Слушай, может, не надо, — не выдержала я.

Она пожала плечами.

— У меня есть другие носки.

Я обратила внимание на часы на стене. Половина пятого, значит, осталось еще полтора часа.

— Тебе здесь нравится?

Кара снова пожала плечами.

— Неплохо.

— Ты скучаешь по друзьям?

— Наверное.

— Хочешь чем-нибудь заняться?

— Чем, например? — удивилась Кара.

— Не знаю. Что здесь есть?

— Ну...

Кара поднялась на ноги. Энтузиазма она не проявила, но хотя бы двинулась с места. Она махнула рукой в сторону стопки настольных игр. Потрепанные картонные коробки были перевязаны серебряной лентой.

— Есть «Карамельная страна» и «Горки и лестницы». Скукотища. Оригами. — Кара указала на квадраты яркой цветной бумаги, оранжевые, розовые и зеленые. — Можно создавать журавликов. Я уже миллион сложила, наверное. Если хочешь, включу фильм.

— Тебе разрешают?

Если я в выходной день хочу посмотреть фильм, мать советует прогуляться или покататься на велосипеде. И предлагает составить мне компанию. Так что я даже не заикаюсь.

— Джой.

Я вздрогнула. Откуда Кара знает мое имя? Ах да, я же сама представилась.

— Здесь на меня всем наплевать, — добавила Кара.

Будь я действительно взрослой, я бы ответила: «Воспитателям не наплевать», или «Родителям не наплевать», или даже «Мне не наплевать». Но у меня еще не было бат-мицвы, так что я просто сказала:

— Есть хочешь? Может, приготовим попкорн?

Я спросила разрешения у Дебби — та снова разговаривала по телефону и быстро показала мне большой палец, не отрываясь от беседы. Попкорн мы нашли на кухне: зерна в банке, не пакет для микроволновки. Кара подозрительно изучила емкость, отвернула крышку, понюхала, достала зернышко и покатала между пальцами.

Я забрала банку и прочла указания.

— Так, понадобится большая сковорода с крышкой...

— Есть. — Кара погремела посудой и достала из ящика сковородку.

— Растительное масло...

— Верхний шкафчик. Мне не дотянуться.

Я встала на цыпочки и достала масло.

— Соль и сливочное масло.

— Вот и вот, — Кара подала масленку и солонку.

Я налила в сковородку растительное масло, включила газ и подождала, пока сковородка нагреется. Кара стояла рядом и нетерпеливо переминалась с ноги на ногу.

— Я однажды делала такой попкорн, — сообщила Кара. — В лагере прошлым летом. Только готовили на костре.

— Получилось?

— Да, было очень вкусно.

Когда масло зашипело, я позволила Каре кинуть в него одно зернышко. Зернышко отскочило и попало ей в лицо.

— Ой! Горячо! — завизжала она, потирая щеку.

— Осторожнее!

Прежде чем она высыпала на сковородку остальные зерна, я заставила ее надеть кухонную рукавицу. Также я притащила стул, чтобы Кара держала сковородку за ручку и помешивала. Сама же растопила сливочное масло в микроволновке, потом высыпала попкорн в миску и полила маслом. Кара размешала соль. Я нашла бумажные салфетки, кувшин какого-то сока и поднос. Мы отнесли все в комнату для отдыха. Кара порылась в стопке ЭУБ и вытащила «Русалочку», которую я смотрела в детстве. Мы сели на диван и поставили миску посередине. Когда подводная ведьма Урсула приступила к коронному номеру, Кара заговорила.

— Гарри.

— Что?

— Моего брата зовут Гарри.

— Ясно.

«Правда, если кто-то в срок расплатиться вдруг не смог, приговор мой был беднягам очень строг», — пропела Урсула.

— Смешно, правда? — Кара не сводила с экрана глаз. — Он ведь лысый, как коленка.

На ее лице играли голубые отблески. Кара механически запускала руку в миску с попкорном и подносила ко рту горсть за горстью.

Я отвернулась. Вдруг она заплачет? Я должна что-то сделать. Но что? И тут я придумала.

— Слушай, — сказала я. — Хочешь примерить самое красивое платье на свете?

25

К первой июньской пятнице установилась непривычно холодная погода. Из Канады налетел циклон, температура понизилась с тридцати до пятнадцати градусов, чуть не погубив мои петунии в ящиках на окне. Ветер кружил по дорожкам зеленые листья. Облака мчались по небу. Я уже ощущала надвигающуюся простуду: першило в горле, слезились глаза. Я выпила пинту воды, кружку настоя шиповника и наелась витамина С. Затем я отыскала рецепт тушеной говядины. Если поспешить, успею купить кусок шеи на рынке, багет, листовой салат и черничный пирог на десерт. Поставлю мясо тушиться и заберу Джой из школы.

Я прижала к бедру корзину чистого белья и отнесла ее в комнату Джой. Распахнув дверь, я увидела, что, несмотря на злость, дочь заправила постель и убрала одежду. Это хорошо. Конечно, она почти не общается со мной последние две недели, но хоть какие-то сдвиги. Я попыталась завести разговор о «Больших девочках». Дала Джой понять, что если она хочет со мной побеседовать, если у нее есть вопросы, если ее что-то волнует... После этого я умолкла и напряженно ждала, едва дыша. Джой посмотрела на меня и вежливо сообщила, что все в порядке.

Я положила стопку нижнего белья и блузок на кровать и открыла шкаф, собираясь повесить джинсы. Оно было там. Розовое. С тонкими лямками. Но ведь на прошлой неделе Элль забрала его и отвезла в Нью-Йорк!

Я минуту таращилась на платье, пытаясь понять, как же оно вернулось, точно котенок из старой детской песенки. Вынув вешалку из шкафа, я поняла, что это другое платье. Не из «Бергдорфа», а из «Мейси». Почти копия, розовое с серебряными блестками.

Через тридцать секунд я сообразила, что случилось, и еще через десять нашла телефон. Брюс Губерман не ответил ни по рабочему номеру, ни по мобильному. К домашнему подошла Эмили.

— Это Кэндейс Шапиро. Брюс дома?

— А о чем пойдет речь? — осведомилась Эмили.

На кончике языка вертелось: «О том, как мы с твоим мужем занимались сексом на подвальной лестнице, пока его родители готовили пасхальный ужин. В общем, о старых добрых временах!» Но я удержалась. И даже отогнала мысль о том, что еще много лет возбуждалась от вкуса харосета[82].

— Речь пойдет о Джой, — пояснила я.