— Ага, — не унимался Хома, — а говоришь так, словно только что с дерева слез.
— Не только что, — упрямо твердил Суслик, — а давно это было. Я тебе не Белка — всё время лазить и слазить!
— Знаешь, а я от Белки слышал, что там, вверху по ручью, очень замечательно! — вновь принялся за своё Хома.
— Ясно, — вздохнул Суслик. — Когда поплывём? Только, чур, ты грести будешь против течения!
Хома удивлённо посмотрел на него:
— Каждый раз поражаюсь, в кого ты такой догадливый? Да ещё и нахальный. Я на целых полгода старше, а ты меня грести заставляешь. Совести у тебя нет!
— Совесть у меня есть, — твёрдо сказал Суслик. — Сил моих нету грести. Вниз по ручью ты меня тоже заставлял. Вспомни!
— Тебе же течение помогало. Сильное течение.
— А вверх по ручью оно какое? — осторожно спросил Суслик.
— Так себе, — уклончиво ответил Хома.
— Сильное или слабое? — вскричал Суслик.
— Вниз — сильное, вверх — слабое.
— Да вверх его, верно, вообще нет! — раздражённо сказал Суслик.
— Вот! — подхватил Хома. — А ты заранее устать боишься.
Суслик отрешённо закрыл глаза. Или уже устал, или ещё готовился уставать.
— Ладно, погребу, — слабо согласился он и сердито предупредил: — Но только с отдыхом!
Хома снова удивленно посмотрел на него.
— Конечно, с отдыхом. Весь день — плыть, всю ночь — спать. Мало тебе? Странный ты, Суслик. Как же без отдыха?
Хотел Суслик опять что-то возразить, но не стал. С Хомой спорить — это не фунт гороха съесть. Ты-то не съешь, а он запросто. Унесёт за щеками.
Разыскали они свой камышовый плотик, палку-шест и дощечку-весло. Хома всё это с прошлого путешествия припрятал. Где? Тайна!
Вечером припасы собрали, ночью поспали, а утром — в путь.
— Учти, — сказал Хома, когда Суслик отталкивал плот от берега. — У нас какой уговор был? Днём гребёшь, ночью спишь. А вот ты вчера ни капельки не грёб, зато всю ночь отдыхал. Поэтому сегодня за два дня старайся. Особенно за вчерашний день!
Ну, что на это скажешь? Всё правильно. Был такой уговор.
Правда, Суслик и тут возразил. Но очень неубедительно.
— Я не гребу, я отталкиваюсь.
— Значит, отталкивайся вдвое сильнее!
— А ты тоже греби.
— У меня весло не загребное, а рулевое. Понял? Если я не так рулить буду, тебе вдвое труднее будет.
— Ты же сам сказал, что этой ночью я отдыха не заслужил. Мне и без того приходится вдвое больше пыхтеть, — старательно работал Суслик шестом.
— Ну, выходит, тебе втрое трудней бы стало, — великодушно заметил Хома, — если бы я плохо рулил.
Так, пререкаясь, они тем не менее упорно плыли вверх по ручью. Держались низкого берега, где течение было слабее.
Ручей, как и положено, петлял меж обрывистых и низких берегов. И плот приходилось вести всё время наискось — от пологого места к пологому. У Хомы уже был рулевой опыт. В прошлом путешествии, пусть и вниз по ручью, он успел наловчиться.
Под обрывистыми берегами течение всегда сильнее. Вот и надо было плыть зигзагами. А то бы не выгребли.
Даже своевольный Суслик похвалил рулевого:
— Неплохо правишь. У низких берегов течение совсем слабенькое.
— А ты боялся! — ликовал Хома. — Если бы я плохо рулил, ты давно бы упарился!
Светило солнышко, звенели стрекозы, мелькала рыбёшка. Хорошо!
А что особенно приятно: повсюду у низкого берега стеною стоял камыш, и сплошная свежая тень от него отрадно накрывала путешественников.
— Но я тебе самого главного не сказал, — неожиданно вспомнил Хома. — Не забыл ещё того Муравья, что у меня жил?
— Как же! — засиял Суслик. — Он ведь нас тогда от Лисы и Волка спас!
— Может, встретится?
— Обязательно встретится! Что ж ты раньше молчал? — Суслик сразу приналёг на шест. — Он ведь где-то в верховьях живёт. Жаль, поточней не сказал, где его дом.
— По пути спросим, — беззаботно сказал Хома. — Язык до любого муравейника доведёт.
Вспомнили они своего маленького коричневого Муравья, и совсем хорошо на душе стало. Так приятно знать, что живёт где-то друг, который тоже помнит тебяги всегда тебе рад.
Хома, понятно, сжалился над Сусликом — давал ему и днём отдыхать. А раз такое дело, то заодно и сам отдыхал. Неохотно, правда.
— Из-за тебя останавливаемся, — каждый раз укорял он лучшего друга. — Сильно слабый ты. А ведь должен сам себя обгонять, — припоминал он ту ночь перед путешествием, когда Суслик незаслуженно спал.
— Как это — себя обгонять? — не понимал тугодум Суслик.
— Ну, того самого, кто накануне мог бы в плаванье выйти, чтоб потом всю ночь, как ты, отдыхать, — туманно говорил Хома.
— Как же я сам себя обгоню, если я позже в плаванье вышел?!
— Представь себе мысленно.
— Мысленно? Тогда я давно уже дома. До начала ручья сплавал и домой вернулся. Гляди-ка, быстрей моей мысли нет ничего! — поразился Суслик.
— Был бы ты такой быстрый, да на работу! — упрекал его Хома, удобно развалившись на прибрежной травке.
Ветерок отгонял комаров, ерошил метёлки камыша и убегал дальше, куда-то к истокам ручья. В ту же сторону плыли редкие пузатые облака, по небу и по воде.
… Вообще-то друзьям везло. Ветер всё время дул в спину. Помогал им, подталкивал плотик.
Ручей заметно сужался. По берегам появлялись деревья, сначала поодиночке, затем целыми семействами, предвещая близкий лес.
По пути Хома и Суслик спрашивали про своего коричневого Муравья. Уток спрашивали, кузнечиков, чёрных Муравьёв. Никто не знал, где их друг обитает.
Течение становилось всё слабее. А в лесу, который сомкнул ветви над ручьём, оно совсем исчезло. Будто и не было.
Плот легко скользил по спокойной, ровной воде.
Зато стали встречаться коряги. Тут уж Хоме пришлось глядеть в оба. В тихом лесном сумраке они грозно высовывали из воды свои чёрные рога, увешанные серой, сухой тиной.
Хома и. Суслик тоже притихли. И невольно говорили шёпотом.
Солнечные лучи с трудом прорывались сквозь бесчисленные листья над головой. Ручей был весь в крапинку от мелких бликов солнца.
Внезапно неподалёку раздался громкий плеск.
— А щуки здесь водятся? — напряжённо спросил Суслик.
— Я же тебе говорил, там у нас последнюю поймали, — прошептал Хома.
— Это у нас…, — протянул Суслик.
Дёрнуло его за язык! Рядом забурлила вода, и пятнистый щучий хвост так ударил прямо у плотика, что они закачались!
Хорошо ещё, Хома весло удержал, а Суслик шест не выронил. Они лихорадочно направили плот к берегу.
— Наверняка щука-утятница, — запинаясь, бормотал Хома. — Уток мигом глотает!
— А нас и подавно! — ужасался Суслик, бешено отталкиваясь шестом.
Опомнились они только на берегу.
Щука больше не появлялась.
Возможно, она тогда играла себе в воде, а растяпа Суслик задел её шестом.
— Не везёт нам, — пожаловался он, с опаской поглядывая на ручей. — В прошлом плаваньи Сом нападал, в этом — Щука. С меня хватит! Домой я пешком пойду!
— Не дойдём, — помрачнел Хома. — Ты сам посуди, в ручье — только Щука, а по берегам — и лисы, и волки, и хорьки. Не добраться!
— Думаешь? — сомневался Суслик.
Хома всегда был решительным, прав он или не прав.
— Давай перенесём плот выше по берегу. Подальше, — как старший распорядился он. — Подальше от Щуки. И снова поплывём.
— Да мы его не поднимем, — пришёл в себя Суслик.
— Плот сухой, лёгкий. Справимся.
— А если нет?
— По частям перенесём, — рассердился Хома.
— Ага, а потом опять его связывать? — заныл Суслик. — Весь день?
Хома ненадолго задумался — и просиял.
— Слушай, мы его по воде с этого места перегоним. Будем по берегу идти и твоим шестом его подталкивать.
— Моим? — уточнил Суслик.
