Пройдя очистку с помощью специальных автоматов, машина опустилась на крышу Уинг-кросса. Эмиль Долмади рассчитался, вышел и внезапно почувствовал себя очень одиноко. Вокруг в глубокой синеве теплых сумерек благоухал сад, а шум Чикаго на такой высоте напоминал бормотание далекого океана. Высокие башни и соединяющие их скайвеи были похожи на волшебный лес, в котором блуждающими огоньками порхали флайеры, а внизу, словно Земля стала прозрачной, насколько хватало глаз, раскинулась фантастическая галактика многоцветных огней. Вздымавшаяся впереди возвышенность когда-то, возможно, была горой, на которой жил в своей берлоге медведь-гризли.

Долмади расправил плечи.

«Смелее, — сказал он себе. — Он тебя не съест. — С новой силой в нем закипела злоба. — С таким же успехом я сам могу его слопать».

Он зашагал вперед: приземистый, одетый в голубой костюм на молниях, мускулистый, с крупными чертами лица, высокими скулами, курносый, с зелеными, чуть раскосыми глазами и темными, с красноватым отливом волосами.

Но, как ни умел он владеть собой, все же факт оставался фактом: он не был готов к встрече лицом к лицу с каким-либо торговым принцем Политехнической Лиги, тем более в одном из собственных особняков последнего. И когда настоящий живой швейцар открыл перед ним дверь и он, пройдя по очень длинному великолепному ковру до невероятности роскошно обставленной гостиной, очутился перед Николасом Ван Рийном, Эмиль Долмади ощутил, что у него пересохло в горле, а ладони вспотели.

— Добрый вечер, — прогромыхал хозяин. — Прошу.

Он не счел нужным приподнять с кресла свои дородные телеса, а Долмади и не возражал. Рядом с этим человеком он чувствовал бы себя карликом. Ван Рийн махнул рукой в сторону стоявшего напротив него кресла; в другой руке он держал кружку с пивом.

— Сядьте. Расслабьтесь. А то дрожите, словно бланманже перед бандой поваров. Что вы предпочитаете: пить, курить, нюхать или как-нибудь развлекаться?

Долмади опустился на краешек кресла. Лицо Ван Рийна, со множеством подбородков, огромным крючковатым носом, усами и козлиной бородкой, обрамленное черными до плеч локонами, сморщилось в ухмылке. Из-под нависших бровей на гостя смотрели маленькие глазки цвета черного янтаря.

— Ну же, чувствуйте себя свободнее, — настойчиво повторил он. — Не бойтесь этого кресла, дайте ему подладиться к вашей фигуре. Конечно, это не утешает так, как объятия хорошенькой девушки, но зато и не так изматывает, а? Я думаю, стаканчик можжевеловой или горькой настойки со льдом станет для вас транквилизатором. — Он хлопнул в ладоши.

— Сэр, — хриплым от напряжения голосом начал Долмади, — я не хочу показаться нелюбезным, но…

— Но вы явились на Землю, пропахший дымом и серой, прорвались сквозь шесть ступеней твердолобых, постоянно твердящих «нет» секретарей и служащих Солнечной компании «Пряности и Напитки», словно бульдозер, преследующий корову, и все для того, чтобы увидеть подонка, уволившего вас несмотря на все ваши заслуги. И никто не соизволил вам ничего объяснить. Вся беда в том, что они полагали: вы знаете все, и считали это совершенно естественным. Поэтому вполне понятно, что их слова были для вас как нокаут, и вы шарахнулись от них, чтобы обратиться к кому-нибудь другому.

Ван Рийн предложил Долмади сигару из золотого хьюмидора[1] явно внеземной работы. Молодой человек отрицательно покачал головой. Торговец взял одну для себя, откусил ее кончик, мастерским плевком отправил его в плевательницу и раскурил сигару.

— Ну вот, — продолжил он, — кто-то наконец должен был разобраться в вас, а когда мне стало все известно, я пригласил вас сюда. Так или иначе, мне все равно потом захотелось бы с вами поговорить. Я должен во всем досконально разобраться и выяснить все детали, чтобы они стали прозрачными, как масло индусов.

Если верить легендам об этом человеке, его радушие было почти таким же ошеломляющим, каким мог бывать и его гнев.

«Возможно, он просто готовит меня, чтобы я спокойно воспринял любой удар», — подумал Долмади и, отвечая, не стал сдерживать накипевшее возмущение:

— Сэр, если ваша компания недовольна моим поведением на Сулеймане, по крайней мере, можно было меня об этом уведомить и объяснить причины, а не посылать извещение о том, что меня заметили и что я должен представить отчет в штаб. Если вы не докажете, что я сделал что-нибудь не так, я не соглашусь с понижением в должности. И дело даже не в служебном положении — просто это вопрос чести. Там, откуда я прибыл, думают точно так же. Я уйду со службы. И… в Лиге полно других компаний, которые с радостью возьмут меня на работу.

— Да-да, и это несмотря на все свечки, поставленные мной Святому Диомасу. — Ван Рийн вздохнул, не вынимая сигару изо рта, и клубы дыма окутали Долмади. — Вечно они пытаются перехватить моих сотрудников, еще не присягавших на верность. Ну, чистый грабеж! А я всего лишь бедный, старый, толстый человек, пытающийся управлять персоналом предприятия, которое охватывает целые миры, с помощью современной компьютерной техники, постоянно перегревающейся от напряжения, и немногочисленных помощников, имеющих в основном куриные мозги и занятых, в свою очередь, переманиванием хороших специалистов откуда только можно. — Он шумно отхлебнул пива. — Так-то.

— Надеюсь, вы прочли мой доклад, сэр, — сделал Долмади первый шаг навстречу.

— Сегодня. Столько информации, излившейся из потока световых лет… Разве могла эта поношенная старая бочка удержать ее так, чтобы избыток сведений не полез из нее, словно ушная сера? Дайте-ка мне вспомнить и удостовериться, что все действительно разложено по полочкам. Что означает — хо-хо! — буквально все четыре измерения.

Ван Рийн вдавил свою тушу поглубже в кресло, сцепил на животе волосатые пальцы и закрыл глаза. Вошел дворецкий, неся на подносе запотевший холода шипящий кубок.

«И это называется слегка выпить!» — подумал Долмади. Усилием воли он заставил себя расслабиться и принялся потягивать крепкий напиток.

— Ну так. — Сигара покачивалась в такт словам. — Эта звезда, которую первооткрыватель назвал Османом, находится по ту сторону Антареса, на самой дальней оконечности района, который Лига охватила своей деятельностью, разместив там свои регулярные базы. Одна из планет, названная людьми Сулейманом, обитаема. Напоминает Юпитер: жизнь базируется на водороде, аммонии, метане. Аборигены — нация примитивная, но дружелюбная. Как оказалось, на самом большом континенте произрастает кустарник, который мы называем… ум… м-м… «голубой Джек». Аборигены используют его в качестве специй и тоника. Синэргетические анализы выявили сложную смесь химических элементов, в некоторой степени соответствующую нашему гормональному веществу. Для тех, кто дышит кислородом, толку никакого, но, чем черт не шутит, его можно продавать водорододышащим на других планетах.

Мы нашли очень мало рынков, по крайней мере таких, где можно продать все, что мы хотели. Чтобы «голубой Джек» проявил свои полезные свойства, необходима специальная биохимия, поэтому синтез обошелся бы нам дороже, учитывая исследования и стоимость перевозок из центров химлабораторий, чем непосредственная закупка растений у аборигенов Сулеймана с расчетом обычными товарами. В последнем случае мы могли бы рассчитывать на небольшую прибыль, прямо-таки крошечную — вся операция едва окупила бы себя. Но поскольку все шло тихо-мирно, что ж, почему бы и не получить несколько честных процентов?

И несколько лет все действительно было тихо-мирно. Аборигены охотно сотрудничали с нами, забивая пакгаузы «голубым Джеком». А мы, заключая контракты с фрахтовочной линией на регулярные рейсы, имели возможность не вкладывать капитал в эксплуатацию своих судов. Да, временами случались и непредвиденные осложнения: плохие урожаи, налеты бандитских шаек на караваны, возрастающая жадность вождей — в общем, самая обычная рутина, с которой без труда мог справиться любой компетентный агент, потому-то мне никогда и не докучали докладами на эту тему.