— Я снимала их в клубе.

— Да, ты была моей босоножкой… — мечтательно протянул Стив и, смутившись, уткнулся в вечернюю газету.

— Не делай вид, что читаешь, ты же без очков! — рассмеялась Анна.

— И все-таки я не помню, чтобы уделял тебе очень уж много внимания, когда мы приехали сюда, — проворчал Стив. — И ничего, мы из-за этого не ссорились.

— Стив, у нас уже были дети, а с нашими вечными переездами мне некогда было скучать. Стоило только обустроить один дом, как тебя переводили на другую стройку, и все начиналось заново. — Анна вздохнула и улыбнулась. — А помнишь, как ты строил торговый комплекс где-то в Канзасе? Там было голое шоссе, и только ваша стройка в поле! Нас тогда еще поселили во временных домиках, помнишь?

— Еще бы! Тогда еще Лиз умудрилась забраться в бетонную трубу опоры здания, помнишь? Они с Джоном поспорили, что она не испугается просидеть там всю ночь.

— Знаешь, у меня и сейчас сердце ноет, как вспомню. Главное, Джон-то каков! Ведь ни слова нам не сказал. Говорил потом, что Лиз бы обиделась на него, думая, что он нарочно ее выдал, чтобы выиграть спор. — Анна вздохнула. — Что же все-таки с ним творится, отец?

— Я поговорю с Джоном, обещаю. Только не сегодня. Пусть он сам все расскажет.

Анна поднялась с дивана и подошла к мужу. Положив руки ему на плечи, легонько сжала ладони.

— Я люблю тебя, Стив Войтович, мне всегда было с тобой хорошо.

Стив поцеловал руку жены.

— Эх, старушка, глупо было бы прожить столько лет вместе с тем, кому нельзя сказать такое!

— Знаешь, — задумчиво сказала Анна, — давай-ка завтра поваляемся в постели подольше. Мне кажется, Джону захочется с утра уйти к заливу, не будем путаться у него под ногами. А вечером, я уверена, он сам все расскажет. Уж я-то знаю своего сына. Ни один свой секрет он не сумел сохранить дольше суток.

Анна была права, на следующее утро Джон, встав пораньше, решил отправиться к заливу. Ему казалось, что у воды станет легче. Огромный, дышащий спокойствием простор заберет его смятение, успокоит обиду, поможет начать трезво мыслить, понять, что делать со своей жизнью дальше. Джон осторожно спустился на первый этаж, удивляясь, что родители еще спят. Обычно они вставали очень рано, но сейчас небольшая уютная кухня была пуста. Только на столе Джона ждал завтрак: стакан молока и еще теплые блинчики. Впервые за два дня Джон улыбнулся. Конечно, старики просто не хотели его беспокоить расспросами. Ничего, вечером он сам все им расскажет, может быть, попросит совета. Только не сейчас. Сейчас ему нужно самому в себе разобраться.

Проглотив завтрак, Джон подхватил легкую куртку и вышел из дома. Прохладный утренний ветер нес с залива запах водорослей, солоноватой воды и рыбы. Джон шел быстро, песок забивался в ботинки, но он не обращал на это внимания. Преодолев полосу дюн, он вышел к воде. Легкая серебристая рябь покрывала поверхность залива. Вдалеке, на самом краю песчаного пляжа, виднелись силуэты женщины и ребенка, идущих вдоль кромки воды. Малыш веселился, отскакивая на сухой песок каждый раз, когда волна подбиралась к нему слишком близко. Он не выпускал руку матери, которая нетерпеливо одергивала его, когда он прыгал слишком резво. Джон смотрел то на молодую женщину, то на далекую линию горизонта, где небо становилось светлее воды. Ему хотелось раствориться в окружающей тишине, растворить в ней все свои печали. Джон пытался насытиться спокойствием природы, чтобы трезво и без эмоций оценить все произошедшее, решить, что делать дальше. Но чем дольше он сидел, ослепленный отражением солнечного света от водной глади и оглушенный безмолвием, нарушаемым лишь плеском волн, тем настойчивее возвращались воспоминания. Джону казалось, что в голове у него пришел в движение тяжелый маятник, с такой упрямой монотонностью сменялись в его мозгу две картины: тонкий профиль спящей Кэролайн, подсвеченный луной, и жесткие складки в уголках губ доктора Уэлш, когда вчера она говорила с ним.

Джон просидел у залива довольно долго, пока голод не заставил его подняться и отправиться домой. Родители занимались повседневными делами: Анна пересаживала какое-то растение в маленьком садике, который разбила за домом, Стив что-то подсчитывал на допотопном калькуляторе, сидя за кухонным столом.

— Все приходится перепроверять, — ворчал он, перекладывая стопки счетов.

Стив любил во всем точность и аккуратность. Джон присел за стол напротив него.

— Скажи матери, что мы хотим пообедать, — попросил Джона отец, не отрываясь от своего занятия.

Джон вышел в сад, окликнул Анну.

— Папа хочет пообедать, да и я бы не отказался. И еще я должен вам кое-что объяснить.

Джон решил не откладывать в долгий ящик разговор с родителями. Нельзя же все время молчать. Это, в конце концов, нечестно по отношению к близким людям, которые волнуются за него.

Обед прошел в молчании, но, когда Анна подала чай и пирог с ягодами, Джон наконец заговорил. Он начал издалека, рассказывая про свою работу, новый процессор, интерес других компаний к нему. Потом с улыбкой вспомнил Беверли и мисс Уилсон, чем немало повеселил стариков, а дальше последовала история про Кэролайн. Джон не утаил ничего, ни того, как полюбил ее, впервые за многие годы встретив именно такую женщину, о которой мечтал. Рассказал про то, как Кэролайн поладила с Рут, и про путешествие к океану, и, инстинктивно сжимая кулаки, про все события вчерашнего дня. Когда он закончил, в маленькой кухне воцарилась тишина. Потом Стив осторожно спросил:

— Так ты ушел с работы?

— Я не мог поступить иначе, отец. Все считают, что я продал «Уэлш электроникс» наш проект.

— Ну это, предположим, чушь, — спокойно сказала Анна. — Они не могут так считать, если подумают хоть минуту. Ты же сказал, что фирма Кэролайн совсем маленькая, откуда же у них деньги на то, чтобы перекупить тебя у «Ситроникс».

Джон пожал плечами.

— Ну, значит, думают, что я клюнул на чары Кэролайн, влюбился и предал свою компанию.

— А вот в этих словах уже есть правда, — кивнула Анна. — Хотя ты ведь сделал все неосознанно, желая просто похвастаться перед любимой женщиной своими достижениями. Для мужчины это нормально, все вы немного павлины.

Стив усмехнулся. В устах Анны слово «павлин» было одним из самых язвительных эпитетов по отношению к мужчинам.

— А ты, сынок, мог бы и попридержать язык, — продолжала Анна. — Все женщины знают эту мужскую слабость: желание распустить хвост. Вот ты и попался на самую простую женскую хитрость.

— Мама! — воскликнул Джон. — Неужели ты оправдываешь Кэролайн?! Ты хочешь сказать, что ее вероломный поступок — естественный?! Что это нормально — обманывать того, кому говорила о любви?!

— Я стараюсь никого не судить, просто хочу взглянуть на ситуацию объективно. В любом случае это тебе нужно решить, как поступить. А мы с отцом, ты же знаешь, поймем тебя, что бы ты ни решил. Так ведь? — Анна взглянула на Стива, тот кивнул.

— Живи здесь, сынок, пока не обдумаешь все как следует. Только не торопись, считай, что ты в долгом-долгом отпуске. Знаешь, твоя мама права, мы — павлины, а еще мы склонны к быстрым решениям, а они не всегда бывают правильными. Сделай так, чтобы не пожалеть потом. — С этими словами Стив поднялся из-за стола и отправился в гостиную.

Джон немного задержался на кухне, помог Анне с посудой, а потом тихо шепнул:

— Спасибо вам.

Анна обняла своего взрослого сына и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала в лоб.

Время размышлений для Джона затянулось. Оказалось, что разобраться в себе куда сложнее, чем в какой-нибудь электронной схеме. Чем дольше он размышлял, тем глубже пускала корни в его душе обида. Холодной змеей обвивала она его сердце, не давая вздохнуть, пожирая воспоминания о счастливых днях с Кэролайн. Гордыня нашептывала ему, что предательство не прощают, и если Кэролайн солгала один раз, то не моргнув глазом солжет снова и снова. Она обманщица, расчетливая и подлая.