Вот уже третий год мы с сыном Вовкой ждем, чего-то ждем, ждем чуда, а оно не приходит. Это хуже любой пытки. И поэтому s так рада за вас всех тебя, Славу, Танюшку.

Будьте счастливы!

Тамара Огарь. Находка».

«Уважаемые Рита и Владислав Титовы!

Пишу вам двоим, даже не знаю, кому больше. Обычно о своих впечатлениях принято писать автору. Ему же, как правило, адресуются все похвалы и замечания. А мне хочется писать вам обоим. И не обижайтесь, Слава, если больше восторгов в этом письме придется на долю вашей жены.

Счастливый вы человек, Владислав Андреевич, потому что у вас не просто жена, а настоящий, верный, искренний друг, товарищ и помощник. Думается, что каждая строка вашей повести — это гимн (я не боюсь этого слова!) верности, мужеству, преданности самого дорогого человека.

Мне тоже немного досталось от судьбы-злодейки, хотя, разумеется, не пришлось пережить и тысячной доли того, что выпало вам. Но ведь каждая болячка болит по-своему. В нескольких словах моя история выглядит так: первый раз я родился в ноябре — и это было давно. А недавно люди в белых халатах трижды возвращали меня к жизни. У меня, увы, не оказалось такого друга, какой был рядом с вами, хотя мы по-прежнему живем под одной крышей, живем как добрые соседи, а порой и как недобрые…

С искренним уважением Валентин, г. Минск».

«Дорогой Владислав Андреевич!

Получив ваш категорический отказ, приношу тысячу извинений, но я не могу примириться с мыслью, что герои вашей повести не появятся на сцене. Вы убеждены, что все страдания, которые пережили Сергей и Таня, не предмет для сценического воплощения и даже не предмет театрального искусства. Я не могу с этим согласиться. Надо, просто необходимо ваших героев показать на сцене. Театр — это великая сила, и, если тысячи сердец одновременно забьются в унисон от сострадания, от жгучей обиды за какие-то свои жизненные промахи, от великой гордости за современника, ради этого, поверьте, стоит поработать. И хочется думать, что каждый спектакль будет хорошим уроком мужества для молодого поколения. Сергей Петров — настоящий герой нашего времени, воплотивший в себе лучшие качества советского человека. Первозданный смысл приобретают понятия любви и верности, самопожертвования и целеустремленности. Герои вашей повести живут среди нас, и это придает ей огромную силу и убедительность.

В поисках репертуара мне приходилось перечитывать великое множество современных пьес. И должен вам сказать, многие из них вызывают чувство протеста и возмущения. Многие драматурги и критики пытаются активно утвердить на сцене дегероизацию современной жизни. Ими напрочь отрицается место подвига в сегодняшнем дне. Вот, например, в одной пьесе описывается, как молодые, здоровые люди где-то на Арбате, в тесной квартире, три акта мучаются, не зная, где и как применить свою молодую энергию. К концу один из „героев“ решает поехать в Сибирь. Это, видимо, и надо понимать как подвиг нашего современника.

Нет, тысячу раз вы не правы, дорогой Владислав Андреевич! Я убежден, что ваши Сергей и Таня должны, и как можно скорее, появиться на подмостках советской сцены. Необходимо, чтобы как дурной сон исчезли лоботрясы-бездельники с их пустопорожними конфликтами.

Я принадлежу к старшему поколению, более тридцати лет своей жизни отдал театру и часто задаю себе вопрос: а не отстал ли я? Но вот моя дочь Татьяна, которой нет и двадцати, активно убеждает меня в необходимости создания пьесы-спектакля по вашей повести „Всем смертям назло…“. „Я сама молодежь, живу среди молодежи, — говорит она, — и хорошо знаю, сколько путаницы в головах юношей и девушек и даже превратного понимания жизни, настоящего геройства, любви и верности. У тебя большой театральный опыт, — донимает она, — ты обязан поставить спектакль, потому что он нужен, необходим нам как хлеб, как воздух“.

В общем, я окончательно и безнадежно заболел идеей поставить спектакль. Да, но как это сделать? Необычное построение повести, обилие внутренних монологов, раздумий о жизни, а главное, очень много места занимают физические страдания. В этом вы правы, страдания нельзя тянуть на сцену. Но ведь есть же борьба человеческого духа! Вот что нужно взять за основу.

Что бы я ни делал, куда бы ни шел, меня всюду преследуют герои вашей повести. Я зачитал ее до дыр.

Вы уж извините, но я не удержался от соблазна и начал энергично работать над планом пьесы. Это стало моей жизненной необходимостью. Естественно, у меня нет необходимых литературных данных, но есть богатейшее знание сцены, ее законов, обычаев, внутреннего движения.

Я контурно сделал наброски будущей пьесы и познакомил с ними товарищей, членов художественного совета нашего театра. По этому поводу состоялось специальное совещание в идеологическом отделе областного комитета партии. Товарищи одобрили идею создания спектакля. „Поезжайте в Ворошиловград к Титову, — сказали они, — и непременно добейтесь его помощи, он наш земляк, родился на нашей Липецкой земле, не может он отказать!“

На днях я приеду к вам. И не уйду, не добившись вашего согласия. Как хотите. Если к вам придет желание выставить меня за дверь, все равно меня это не остановит. Я должен добиться вашего согласия, и не только согласия, но и участия в написании пьесы. Это необходимо нашему народу, и совет товарищей по партии я принял как партийное поручение.

Дорогой Владислав Андреевич! Коллектив Липецкого областного драматического театра убедительно просит вас оказать помощь в создании пьесы и спектакля по вашей повести в порядке пробы, в порядке эксперимента, только на нашей сцене. В случае неудачи за вами остается право запретить ее показ широкому зрителю. Лично я не допускаю такой возможности. Я верю в успех, в большой успех!

С глубоким уважением Константин Миленко, режиссер театра, заслуженный артист РСФСР, г. Липецк».

«Господин Титов!

Пишу это письмо в полной уверенности, что не получу ответа. Вас не существует на свете в тех деталях, которые изложены советской пропагандой. Это очередная „утка“ коммунистов, допинг для обездоленной молодежи. Интересно, как дальше станет выкручиваться пропаганда? Вам же надо продолжать борьбу, а вас не существует!

Эдвард Томпсон. Бруклин, США».

Вечером, как это часто случалось, пришли друзья, Виктор я Борис, позвонили Геннадию. Мы вместе читали письма. Потом затеяли шахматный турнир на высадку. Затем Витька стал рыться в книгах, а мы втроем, втайне от него, обсуждали текст поздравительной телеграммы, которую пошлем Витьке завтра по случаю его избрания на пост Почетного председателя Клуба учебного собаководства. Его кандидатуру, так же тайно, выдвинул Борис. Генка прыскает от смеха над шахматной доской и густым басом тихо бубнил:

— Добавьте — президенту клуба… и больших творческих взлетов в деле воспитания породистых щенят!

— Подпишем — доброжелатель, — вставляет Борис.

— Нет, — наблюдатель, — шепчет Генка.

— Чего шепчетесь? Гиганты шахматной мысли! — подходит с книгой в руке Виктор.

— Витя, а как ты думаешь… вот как врач, будущий доктор наук, у животных есть эмоции?

— Павлова почитайте! — отвечает тот и настораживается. Ребята молча двигают шахматные фигуры по доске.

— Надька пристала… — не отрывая взгляда от доски, говорит Генка. Купи кобеля в дом. Сейчас мода такая, чтоб кобель на диване. А где ж его купишь, если среди специалистов ни одного знакомого нет?

— Да, без блата сейчас трудно, — в тон ему говорит Борис.

Виктор пытается заглянуть кому-нибудь из нас в глаза, но мы все сосредоточенно смотрим на доску.

— Ферзем шахуй! — подсказываю я.

— Гиганты мысли! — бурчит Витька и отходит. — А все ог-того, что вовремя аппендикс не удалили!

Моя подсказка Геннадию не помогла, через пять ходов Борис его высадил.

— На картошках потренируйся! — издевается победитель. — Книжонки почитай. У меня где-то были «Шахматы для начинающих».