Они провозились не более получаса. Смола оказалась твердой, но Тару забрался на деревянную стену, поймал на щеку порыв ветра и заявил, что достаточно зажечь южные ворота, огонь разбежится по стенам и с крыши на крышу за минуты. Так и сделали. Вскоре у одной из вышек запылал костер, на который Шувай водрузил тяжелые бочки. Те задымились, затрещали, пламя взметнулось и, взревев на ветру, начало пожирать одно за другим вбитые в землю пересушенные бревна, а затем уже и побежало с крыши на крышу. Отряд уже отъехал на пару лиг, когда огонь поднялся выше леса. И даже на таком расстоянии слышался треск. Впереди же над словно заморенными елями по-прежнему высилась каменная стена.

– За Туварсой такой берег, – вдруг сказал, оглянувшись, Кай. – В десятке лиг и до самой границы Салпы. Но этот повыше будет. В нем в некоторых местах чуть ли не полтысячи локтей.

– А выше что? – спросила Арма, стараясь выгнать из головы видения мертвых тел.

– Выше крутые склоны вершин Северной Челюсти, – пожал плечами Кай. – Может быть, есть плоскогорья, но там не живут ни люди, ни тати. Холодно. Мертвый камень. Нет даже горных баранов.

– Туда еще и не забраться, – добавил, бурча что-то про себя, Эша. – Пытались некоторые, да никто не преуспел. К тому же ужас.

– Ужас? – не понял Тару.

– Он самый, – кивнул Эша. – Ты не был в Запретной долине, а я был. Пусть и на краю. Еще в Ледяном ущелье за полсотни лиг накрывает так, что колени трясутся. Бывалые воины по нужде в штаны ходят. И говорят, что чем выше в горы или ближе к долине, тем этот ужас сильнее. Так что готовься, старик.

– Готовлюсь, – буркнул Тару, спешиваясь с лошади и осматривая землю.

– Что там? – окликнул его Кай.

– Трое, – выпрямился старик, отряхивая ладони. – Точно трое, как ты и говорил. Но пешие. В дорогих сапогах. С каблуками и набойками. Чудные набойки, вроде маленьких подков. Две пары большого размера, а одна детская. Или бабская. И все тяжелые.

– Убийцы? – посмотрел на Кая Эша.

– Убийцы, – глухо ответил Кай и добавил, понукая коня: – И наши спутники, дорогой Эша. И будь я проклят, если мне нравится, что они натворили.

Тару покачал головой и поспешил вернуться в седло. Отряд продолжил путь. С каждым шагом местность становилась все ниже, под копытами коней начала хлюпать влага, тропа обратилась в полосу грязи.

– Вот второй дозор. – Кай придержал лошадь, показал на деревянную вышку, закрепленную между двумя высокими елями, последними мощными красавицами перед чащей недорослей. – Слева дорога, по которой мы должны были пройти, здесь она соединяется с этой тропой. Я думал миновать их вдоль стены, но уж больно сыро в этом году, да и трупы…

Трое мугаев лежали под вышкой, еще один висел на ней. Все четверо были убиты лучником, но стрел в телах снова не оказалось.

– Ну и спутники у нас, – сплюнул на землю Тару. – Вышку тоже будем жечь?

– Нет, – ответил Кай.

– А тела? – не понял старик.

– Оставим лесному зверью, – сказал зеленоглазый. – Палхи сюда не сунутся.

– Почему? – не поняла Арма.

– Здесь болото вдоль стены, – объяснил Эша. – Палхи боятся болот. Тем более связанных с мертвецами.

– Мертвецами? – не поняла Арма.

– Кладбище, – крякнул Эша. – Тут кладбище древних. Старое кладбище. Древние захоронения почти все ушли в топь, но мугаи тоже стали хоронить здесь своих мертвецов. Много столетий. Знаешь, как они их хоронят? Просто кладут на землю или на камень. В бересту оборачивают, и всё. А палхи считают, что если мертвеца не удалось съесть, то его лучше не беспокоить. Он сам может съесть кого угодно.

– Ерунда, – оглянулся Кай, придерживая лошадь. – Мертвецы не опасны. Здесь не опасны.

– А где опасны? – с подозрением переспросил Тару.

– Где-нибудь еще, – ответил Кай и махнул рукой вперед, туда, где блестела между стволами вода. – Но ты прав, Эша, нам нужно на кладбище.

– Тут нету Мертвой пади, – раздраженно буркнул Эша. – Я бывал здесь годков двадцать назад. За кладбищем все та же стена!

– Стена нам и нужна, – кивнул Кай. – Мертвая падь будет чуть позже.

– Позже, – начал брюзжать Тару. – Могли бы и обогнуть кладбище, где тут дорога к Хастерзе?

Дорога к Хастерзе, выйти на которую в весеннюю сырость, минуя вышку мугаев, было непросто, отыскалась через пару сотен шагов. Она воистину была дорогой, пусть и малохоженой. Болото черными зеркалами отсвечивало справа и слева от нее, но, огибая растопырившие ветви молодые елки, по ней можно было передвигаться даже верхом. Однако Кай свернул в лес уже через полсотни шагов. Направил лошадь левее, преодолел довольно крутой спуск и двинулся прямо по воде.

– Не медлите! – крикнул он, обернувшись. – Держаться за мной, здесь среди луж древняя дорога. Воды всего по колена. В середине лета она просыхает, мугаи чистят старую дорогу. Берегут. Но сейчас придется просто следовать за мной.

Впереди действительно над водой просветом тянулось что-то вроде просеки.

Арма осторожно подала лошадь вперед. Та захрапела, но, нащупав копытами твердое, пошла. Даже осел Эша, который в болотистом лесу явно пал духом, приободрился и забулькал по древним камням.

Стена, к которой держал путь отряд, становилась все ближе. Казалось, еще немного, и она перегородит половину неба, но вскоре Арма перестала смотреть на стену. В нос ударил трупный запах. Застарелый, но не менее отвратительный. Среди елей, которые уже напоминали не деревья, а скорее уродливые больные кусты, начали мелькать какие-то камни, верхушки колонн или обелисков, и на многих из них, прихваченные веревками, лежали, сидели, висели разложившиеся трупы, а где-то и вовсе одни кости.

– Тьфу ты, напасть! – выругался Тару.

– Мертвецы, – заметил Эша. – Поверь мне, Тару, я много прожил, но мертвецы никогда не доставляли мне хлопот.

– Мне тоже, – буркнул Тару. – Но если бы ты знал, Эша, скольких из тех, кто мне никогда не доставлял хлопот, я бы мечтал никогда не встретить, ты бы меня понял. Эй, зеленоглазый! Скоро там?

– Скоро, – оглянулся Кай и, сунув в рот два пальца, вдруг оглушительно свистнул.

Арма придержала лошадь. До стены, которая прямо от древней дороги отступала в глубь гор, образуя что-то вроде залива, оставалось не более сотни шагов. Корявые ели вовсе иссякли, зато камни торчали в избытке, хотя и они уходили в воду. Весь залив по левую руку занимала черная вода зловещего, судя по белеющим у берега костям, озера, которое вряд ли пересыхало и в самое жаркое лето. Зато по правую руку имелся островок сухой земли, на котором курчавился свежими листьями непролазный ивняк. Южнее вдоль стены продолжалось всё то же болото.

– Течима! Усанува! – выкрикнул Кай. – Хватит прятаться, выходите. Я вижу ваши следы!

Ивняк зашевелился, и оттуда сначала показалась округлая физиономия молодого кусатара, как водится, со сросшимися на лбу бровями, а затем и весь тати – одетый в обычный гиенский кафтан, разве только рукава на нем были надставлены – на половину локтя. По-другому, как знала Арма, и быть не могло, руки у всякого кусатара достигали почти до колен. На поясе у этого висел здоровенный топор в резном чехле.

– Течима! – спрыгнул с лошади Кай. – А что с Усанува?

– Он робеет, – развел огромные руки в стороны кусатара, не позабыв окинуть взглядом спутников Кая и приветливо кивнуть Мекишу и Шуваю.

– И в чем же причина его робости? – не понял Кай.

– Он нарушил слово, – вздохнул Течима. – Нас трое, а не двое.

– Трое, – кивнул Кай. – Да хоть четверо, время не терпит, пускай Усанува прекращает робеть и выходит, мы спешим.

– Понял, Кай, – кивнул кусатара и снова нырнул в кусты.

Течима появился из них через минуту, ведя под уздцы сразу двух лошадей. На одной из них сидел вооруженный несколькими дротиками и коротким луком, исполненный неподдельной скорби седой лами, на другой скорчилась чумазая девчушка лет шестнадцати, прихваченная за руки и поперек пояса веревкой.