Дэниэл, подстегиваемый любопытством, обернулся к месту, где шел аукцион, предвкушая необычное развлечение. Люди плотно обступили посыпанную опилками арену торгов, но, поскольку они постоянно отходили и подходили, Дэниэл смог продвинуться вперед и занять место у самых перил.

От домашней мебели, которую конфисковали судебные приставы, уже успели избавиться. Теперь выставили на продажу нескольких лошадей, весь скот ушел с молотка ранее. Уорвик был знатоком лошадей, поскольку вырос в доме, где хорошие лошади являлись единственной расточительностью, которую позволял себе его скупой дядя. Несмотря на то что подающий большие надежды жеребенок ушел по чрезвычайно низкой цене, Дэниэл не предпринял попытки поднять цену. После того как жеребенка увели, аукционист подал знак ассистенту, тот выкатил на арену деревянную бочку и поставил ее в самом центре. Волна восторга прокатилась по толпе. Момент настал. Пришла очередь женщины. Мужчины начали отпускать непристойные шуточки, сопровождая их грубым хохотом. Даже женщины не выражали большой симпатии по отношению к несчастной, от которой позорно избавлялись, как от скота. Вокруг господствовал дух какого-то ужасного карнавала, который захватил и Дэниэла. Глумления и насмешки лились нескончаемым потоком.

– Держу пари, что она мегера, – флегматично отпустил наименее оскорбительное замечание один мужчина своему приятелю. – Я слышал, что она выглядит на редкость покорной, а в женщинах с подобной внешностью живет сам дьявол.

– Да, – последовал ответ. – Ни один мужчина не станет избавляться от жены без уважительной причины. Тут явно таится нечто гораздо важнее сгоревшего субботнего пудинга. – И оба засмеялись.

– Я ее не вижу, – жаловалась толстенькая маленькая девушка, поднявшись на кончики пальцев и вытягивая шею, пытаясь хоть что-то разглядеть за спинами людей.

– Скоро все увидишь, когда ее выставят на продажу, – успокоила соседка. – Будем надеяться, что они не затянут с этим. Подобные обычаи вызывают недовольство судей.

– Разве они нелегальны?

Женщина недовольно фыркнула:

– Естественно, легальны. Никто не нарушает закона, но помимо народа, почитающего церковь, есть назойливые люди, любящие совать нос не в свои дела и навязывать свои представления о том, что можно делать, а чего нельзя.

Дэниэл хорошо это знал. Жалоба, поданная в суд, могла отменить призовой бой и заставить боксеров, арбитров, судей и зрителей собирать вещи и переезжать в другой район, часто находящийся на расстоянии многих миль, чтобы избежать судебных разбирательств. Все те аспекты власти, которые служили помехой правам англичан оголять свои кулаки на ринге или избавляться от сварливых жен народными методами, древними, как сама жизнь, вызывали проклятие.

Толпа зашевелилась. Люди толкали друг друга, чтобы лучше видеть. Пошел слух, что жена фермера уже подходила к воротам, через которые выгоняли скот на арену торгов. Когда увидели, что тот же самый ассистент, который вкатил бочку, пошел за женщиной, со всех сторон полетели разные вопросы:

– Почему он делает это? Где ее муж? Муж обязан вести жену, и только трус предпочтет избежать этого. Ремесленник должен делать свою работу, даже если у него слабое здоровье. Где фермер Фаррингтон?

– А вон там! – Чей-то палец указал вверх на решетчатое окно таверны. Все дружно запрокинули головы, чтобы посмотреть на мужчину, обеспечившего себе прекрасный вид на арену. Подобная популярность не понравилась фермеру, и он резко подался назад, чтобы захлопнуть окно. Оконное стекло, отражавшее солнечные лучи, скрыло его от любопытных взоров толпы. Но зрители уже сами утратили к нему интерес, привлеченные другим.

– Вот она!

Приглушенные голоса тех, кто стоял ближе к воротам, напомнили Дэниэлу момент публичного повешения, когда жалкий приговоренный появлялся на эшафоте перед лицом собравшихся поглазеть на казнь. Затем Уорвик своими глазами увидел женщину. Хоть он и привык к бесчеловечным зрелищам, унизительное положение жены фермера шокировало его. Женщина оказалась очень молодой. Ее шею обвивала веревка, один конец которой держал в руке ассистент, грубый лохматый парень. Он широко скалился, важно вышагивая по арене впереди несчастной. Аукционист, потирая брови под сдвинутой назад шляпой и пытаясь ослабить пальцем шейный платок, напряженно разглядывал зажатый в руке документ. Сама же юная миссис Фаррингтон, не выказывая ни капли смущения, медленно шла вдоль арены с прямой спиной и гордо поднятой головой. Ее светло-голубые глаза смотрели на толпу равнодушно и отрешенно.

– А она не выглядит озлобленной, – презрительно заметила толстая девушка.

– Что, без сомнения, соответствует ее характеру, – хихикнула подруга.

О фигуре жены фермера судить было сложно, поскольку она носила старомодное, с высокой талией платье из выгоревшей красной шерсти. Оно висело на ней подобно бесформенному мешку. Ее плечи и лиф плотно закрывала бахромчатая черная шаль, висевшая густыми складками на спине и перекрещенная на груди. Ее волосы были тщательно спрятаны от посторонних глаз под белый чепец с оборками, поверх которого она надела серую шляпу из хлопка, завязки которой свисали над петлей на ее шее. Светлые вразлет брови и серебристого оттенка ресницы указывали на то, что женщина белокура. Классические спокойные линии ее лица, прямой нос, высокий лоб и широкие скулы идеально гармонировали с четким овалом и характерной линией подбородка. Губы красивой формы были плотно сжаты. Наконец шествие по арене закончилось, и женщина залезлa на бочку. В этот момент Дэниэл вдруг понял, что ее лицо выражало не раздражение, а глубокое презрение ко всей церемонии.

– Прошу внимания, – закричал аукционист, предварительно дважды прочистив горло. – Переходим к последней процедуре сегодняшних торгов. От имени мистера Джервиса Фаррингтона я выставляю на продажу двадцатитрехлетнюю женщину по имени Кейт, его законную супругу на протяжении четырех лет, давшую согласие быть проданной человеку, который предложит наивысшую цену. А теперь, господа, прошу называть свою цену.

– Два пенса! – заорал из дальних рядов толпы горе-остряк, вызывая бурю восторга. – Или пинта джина.

– Один цыпленок! – вопил какой-то деревенщина с другого конца, подхватывая шутку. – Общипанный для жарки!

– Мешок муки!

– Десяток яиц!

– Пара моих изношенных сапог!

Поднялся такой шум, что недовольный возложенной на него миссией аукционист, с которого градом стекал пот, попросил восстановить порядок и уважать его как человека, имеющего большой опыт в проведении аукционов по продаже скота. Высоко подняв руки, он взывал к тишине. Его никто не слушал, что-то в самообладании и равнодушии молодой женщины вызывало в толпе мстительное желание травить, оскорблять и унижать свою жертву. Мужчины, сами того не осознавая, принимали безразличие и равнодушие жены фермера как личное оскорбление их прав хозяина. Женщины, отягощенные тяжким грузом домашних забот и проблем, испытывали зависть к ее самоуверенности и чувству собственного достоинства, что пробуждало в них дух озлобленности. Только единицы испытывали жалость и покидали спектакль, покачивая головами. Дэниэл, пресытившись зрелищем, обернулся и обнаружил, что окружен огромной толпой, которая забила все узкое пространство между стойлами. В тот момент, когда он начал пробивать себе дорогу к выходу, кто-то выкрикнул первую серьезную ставку на Кейт Фаррингтон, что мгновенно заставило толпу замолчать в напряженной попытке осознать происшедшее.

– Три гинеи! Я сказал три гинеи!

Уорвик сразу же оставил мысль покинуть базар. Он узнал голос! Это его девятнадцатилетний братец выкрикнул цену! Сентиментальный юный глупец выступил вперед, чтобы положить конец насмешкам, но он рисковал получить девчонку в качестве сомнительного подарка. Вертя головой, Дэниэл стал решительно прокладывать себе дорогу в том направлении, откуда раздался голос Гарри Уорвика.

Аукционист с облегчением принял цену.

– Хорошее начало, сэр, подтвердил он, с благодарностью кивнув куда-то в сторону таверны, и снова обратился к толпе. – Три гинеи! Кто даст четыре, господа?