Линда с сожалением улыбнулась.

– Чтобы когда-нибудь ошибалась миссис Виттмейер? Да ты шутишь, Мэтт.

Он снова лизнул мороженое.

– Я совсем забыл про ее высокую репутацию. Но вообще я рад, что побуду дома, и пневмония не более чем отговорка. Ведь все эти годы я почти не видел родителей и успел соскучиться по ним.

Они вошли в маленький парк, и, не раздумывая, Линда села на скамью возле небольшого водоема, который горожане с гордостью именовали озером. И если иногородние визитеры по ошибке называли его прудом, их ошибку немедленно исправляли.

– А что случилось с утками? – поинтересовался Мэтт, садясь рядом и вытягивая длинные ноги.

– Они по-прежнему плавают здесь. Разве ты не помнишь? Ночью ведь их никогда не видно.

– Я совсем забыл об этом. Когда мы сюда приходили с тобой, утки, честно говоря, меня интересовали меньше всего. Тогда мои мысли были заняты размышлениями над тем, сколько раз я смогу поцеловать тебя, прежде чем взорвусь от разочарования.

У Линды неожиданно для нее самой вырвался вопрос:

– И поэтому ты шел прямо к Сюзанне Маккензи каждый раз, когда мы с тобой расставались?

Наступила короткая пауза. Мэтью, по всей видимости, был озадачен злостью, прозвучавшей в ее голосе.

– Не каждый, – признался он, помолчав. – Вообще-то очень редко. В то время ей был нужен друг.

Линда проглотила последний кусочек мороженого.

– Что ж, не стоит говорить на эту тему, все это случилось давным-давно, – произнесла она, смущенная своим неожиданным всплеском эмоций.

Обычно Линда гордилась своим умением владеть собой в любой ситуации. И смешно, что события далекого лета спровоцировали ее на такой резкий тон. И она нарочно спряталась за клише, за которыми так удобно скрывать свои истинные чувства.

– Да и вообще с тех пор много воды утекло.

– Это верно. В те дни мне казалось, что ты сможешь найти в себе мужество и освободиться.

Злость вернулась к ней с новой силой.

– От чего освободиться? – сухо спросила она.

– От Карсона.

– Пусть это и маленький город, но ведь он не тюрьма, верно?

– Для тебя именно тюрьма, – серьезно сказал Мэтт. – Ты живешь жизнью, которую диктуют тебе твои родители и общественное мнение города, а не так, как хочется тебе самой.

– Это смешно. Только из-за того, что я не поехала в художественную школу, как ты мне советовал... – возмутилась Линда.

– Разве это смешно? – прервал ее Мэтью. – Судя по тому, что я вижу, ты даже прическу себе не можешь сменить, не испросив разрешения у всех семисот пятидесяти жителей Карсона.

– Сейчас их уже семьсот пятьдесят четыре, – поправила она со слабой улыбкой. – У нас взлет рождаемости.

– Разве тебе не надоело жить под контролем общественного мнения?

– Я не согласна с тобой, что это так, – неуверенно возразила Линда.

– Даже школьница в павильоне мороженого была шокирована тем, что ты вышла на улицу без своих близнецов – гарантии примерного поведения образцовой матери города Карсона.

– Это из-за того, что я была с тобой. Твоя семья снабжает Карсон поводами для самых скандальных сплетен.

– Нет, – возразил Мэтт. – Она пришла в удивление прежде, чем узнала, кто я такой. Она была в шоке оттого, что красивая вдова преподобного Петри направилась куда-то с мужчиной. Ты только подумай, Линда. У тебя впереди еще лет шестьдесят активной жизни. И сколько из них ты еще собираешься провести в качестве ходячего мемориала Джиму Петри?

Его вопрос оказался поразительно похож на те, которые она задавала себе совсем недавно.

– Тут ничего не поделаешь, – вздохнула она наконец. – В таких маленьких городках люди всегда питают искренний интерес к делам своих соседей. В Манхэттене тебя убьют в собственной постели, и никто этого не заметит по крайней мере неделю. А здесь тот же предполагаемый убийца не сможет пройти через город, чтобы каждый встречный не спросил его, что он здесь делает и надолго ли приехал и к кому. И когда люди хорошо к тебе относятся, вполне естественно, что их интересуют все твои дела.

– А если любопытство перерастает во вмешательство в личную жизнь или даже в охоту за ведьмами, что тогда?

Линда опустила глаза на свои ладони, крепко обхватившие друг друга.

– Если сейчас речь идет о том, что случилось с тобой в то лето, Мэтт, я согласна: с тобой поступили по-свински. А больше всех я. Мне часто хотелось попросить у тебя прощения за свое молчание. Единственное мое оправдание в том, что я была слишком молода. И напугана.

Он провел рукой по волосам, и в его голосе вдруг послышалась усталость.

– Я понимал, под каким ты находишься давлением, и знал, что твои родители хотят, чтобы ты промолчала. Так что тебе нет нужды извиняться, Линда.

– Клянусь, Мэтт, что если бы полиция предъявила тебе серьезное обвинение, я бы не стала молчать, несмотря на запрет родителей. Надеюсь, что ты мне веришь.

Он взял ее за подбородок, слегка приподнял лицо кверху и молча посмотрел ей в глаза долгим взглядом.

– Кажется, я тебе верю, – сказал он наконец.

– Ты более великодушен, чем я того заслуживаю. Спасибо.

Ее слова повисли в воздухе между ними, заполнив узкое пространство, разделявшее их. Его глаза потемнели, Мэтт наклонился к ней, взял в ладони ее лицо. – Все-таки у тебя самые соблазнительные губы, какие мне доводилось встречать, – произнес он, прикоснувшись к ним легким, быстрым поцелуем.

Линда почувствовала, как все ее тело невольно отозвалось на его ласку, и поняла, что Мэтт тоже это заметил, потому что он крепче обнял ее за талию, прижал к себе и поцеловал с такой страстью, которая растопила весь лед, накопившийся за годы их разлуки. Она не разжимала губы, но он дразнил ее языком, ласкал ее губы, пока желание сдаться не стало нестерпимым.

Страсть, разгоревшаяся в ней быстрее, чем тогда, в восемнадцать лет, терзала ее, сжигала изнутри. Его ладонь скользнула по ее тонкой блузке, и Линда не смогла сдержать дрожь удовольствия от его прикосновения.

Что она делает? Ей надо сейчас же подняться и уйти, скрыться в надежном родительском доме, быть рядом со своими детьми. Она будет сумасшедшей, если уступит желанию своего тела. И без того Мэтт Дейтон причинил ей немало сердечных мук.

Если бы в ней была хоть крупица здравого смысла, она бы не позволила ему ворваться в ее размеренную жизнь и внести в нее разлад и хаос. Он взбаламутит ее чувства, нарушит душевный покой, а через две недели спокойно вернется в свой Нью-Йорк, оставив ее ни с чем.

Однако сопротивляться легче в мыслях, чем на деле, и прошло немало времени, прежде чем Линда наконец вырвалась из рук Мэтта.

– Хм-м... – удовлетворенно хмыкнул он, улыбаясь с возмутительным самодовольством. – Ты еще слаще, чем мне запомнилось. Я ждал семь лет этого поцелуя.

– Бедняжка, – язвительно ответила она. – Надеюсь, ты не разочарован.

– Ничуть, – усмехнулся Мэтт. – Правда, техника у тебя устаревшая и слишком отдает провинцией. Но не беспокойся, детка, мы над этим немного поработаем, и все будет в порядке.

Линда машинально улыбнулась ему в ответ и лишь потом поняла, что, если бы у нее работала хоть одна мозговая извилина, она должна была взвиться от ярости при таком нахальном замечании.

– Не задерживай дыхания, – огрызнулась она.

Он сделал вид, что слегка шокирован ее словами.

– Конечно, нет, милая. Я научился целоваться, не задерживая дыхание, когда был еще подростком.

Линда засмеялась и вскочила со скамьи, оставив все попытки казаться суровой. Господи, ведь она еще не превратилась в закоренелую ханжу, чтобы устраивать шум из-за поцелуя, напоминающего о старом добром времени!

– Уже десять часов, – сказала она. – Пожалуй, нам пора грести к дому. К несчастью, близнецы уже через две минуты после восхода солнца считают, что пора начинать новый день, а в это время года оно встает ужасно рано.

Мэтт усмехнулся.

– Я догадывался, что должна иметься веская причина, почему мне никогда не хотелось детей.