— Это одно из моих любимых, Мэл. Можно я прочту тебе несколько строк?

— Да, пожалуйста.

Ричард начал читать стихи, потом остановился и некоторое время не произносил ни слова.

Я сказала тихо:

— Как замечательно…

— Мэл… — Ричард дотронулся до моей щеки и улыбнулся своей застенчивой улыбкой.

Некоторое время я молчала; просто тихо сидела, а затем сказала:

— Спасибо, Ричард, не только за подарок ко дню рождения, но за то, что ты его делишь со мной.

— Можно я поведу тебя сегодня поужинать? — спросил он, откинувшись на спинку скамьи. — Мы могли бы поехать в Уэст-Стрит-Грилль в Литчфилде.

— Спасибо, я была бы рада.

— Тогда увидимся позже, — ответил он с явным удовольствием. — Я заеду за тобой около семи, — добавил он, вскочил и быстро удалился.

Позже на той неделе, в пятницу утром, прибыли ящики книг из типографии, и я тут же позвонила Ричарду.

— Только что прибыл том дневников Летиции Кесуик. Сотни экземпляров, — сообщила я ему. — А поскольку ты ее поклонник, я хочу, чтобы ты одним из первых получил экземпляр.

— Спасибо, Мэл, это колоссально, — сказал он. — Когда мне лучше прийти за ней?

— Хоть сейчас, если хочешь. Я угощу тебя чашкой кофе.

— Увидимся через полчаса, — ответил он и повесил трубку.

Когда он пришел, я повела его на застекленную террасу.

— Здесь тебя ждет кофе и книга. Надеюсь, тебе понравится. Я думаю, они хорошо поработали, но меня интересует твое мнение.

Ричарду понадобилось всего несколько минут, чтобы внимательно просмотреть дневник от корки до корки и сказать мне, что я на пороге еще одного успеха.

— Макет книги сделан замечательно, и пара страниц, которые я прочитал, просто захватывают. Я надеюсь, что и остальная часть дневника в том же духе.

— В большой степени. Это такая чудесная летопись повседневной жизни в Англии в семнадцатом веке. Они были такие же, как мы, у них были те же надежды и мечты, несчастья и волнения.

— Люди не слишком-то изменились за столетия, — заметил он, кладя книгу на стол. — И ты, без сомнения, натолкнулась еще на что-нибудь особенное, когда нашла эти дневники.

— Есть еще две книги, — призналась я.

— Дневники? — Он удивленно взглянул на меня, — Ты хочешь сказать, что у тебя есть еще эти сокровища?

Я покачала головой.

— Нет, больше нет, к несчастью, потому что дневники — это лучшее, что она написала. Но у меня есть садовая книга и кулинарная книга, написанные ею, и я планирую их опубликовать вслед за этой.

— Я полагаю, «Килгрэм-Чейз Пресс» будет долго еще занят, — сказал Ричард, улыбаясь мне.

Я пожала плечами.

— Надеюсь.

Выпив кофе, Ричард спросил:

— Что за садовая книга?

— Интересная, потому что содержит подробные планы садов в Килрэм-Чейзе, а также список растений, цветов и деревьев. Но я не думаю, что она будет так же привлекательна, как эта.

— А может, и будет. В наше время интерес к садам у публики возрос, Мэл. Вспомни об успехе книги Рассела Пейджа о садах, а также Гертруду Джекилл и ее писания.

— Может быть, ты и прав.

— В ней много иллюстраций?

— Да, скоро я начну их копировать.

Он засмеялся.

— «Садовая книга Летиции Кесуик» может оказаться таким же хитом, как и ее первая книга дневников. А эта… — Он постучал по ней и продолжил: — Я бы хотел показать ее редактору отдела книг нашего журнала, ты не возражаешь?

— Нет, это замечательно. Перед уходом я подарю тебе еще один экземпляр, — сказала я.

Мы сидели, пили кофе и разговаривали несколько минут, в основном о «Килгрэм-Чейз Пресс» и о книгах вообще. Я и сама себе удивилась, когда произнесла:

— Однажды я сама написала книгу, Ричард.

На его лице отразился живой интерес.

— Она была опубликована? — спросил он.

Я покачала головой.

— Это в некотором роде особенная книга.

— Она у тебя здесь, Мэл?

— Да. Ты хотел бы на нее взглянуть?

— Хотел бы. Надо признаться, я очень заинтригован.

Я кивнула и заспешила с террасы.

Вернулась я через несколько минут.

— На самом деле это две книги, — сказала я. — Я написала и иллюстрировала их для Джейми и Лиссы. Я собиралась положить их в чулки для них на Рождество, но к тому времени они уже умерли.

— Ох, Мэл, — сказал он, и в его темных глазах отразилась боль.

— Одна называется «Друзья, живущие в стене», а другая «Чаепитие друзей, живущих в стене». Ну, посмотри. — Я протянула ему обе книги.

Ричард долго рассматривал книги. Когда он отложил вторую книгу, у него было странное выражение лица.

— Что такое? В чем дело? — спросила я, пристально глядя на него.

Он покачал головой.

— Ни в чем. Но, Мэл, эти книги необыкновенные, просто прекрасные. Они замечательны — так впечатляют; а твои рисунки просто великолепны. Ты, конечно, собираешься их издать?

— Ох, нет, я не смогла бы! Я никогда не смогла бы это сделать! Они написаны для моих детей. Они… они для меня в некотором роде священны. Книги предназначались Джейми и Лиссе, и я хотела, чтобы они такими и остались.

— Ох, Мэл, ты не права. Это же маленькие… шедевры. Маленькие дети полюбят их, и подумай о радости и удовольствии, которые они получат.

— Нет! Я не могу, я не буду их публиковать, Ричард. Как ты не понимаешь? — повторяла я, глядя на него. — Они священны.

— Жаль, что ты так это понимаешь, — сказал он тихо.

— Может быть, когда-нибудь, — прошептала я, внезапно желая его смягчить.

— Я надеюсь. — Он улыбнулся.

Я взяла книги с кофейного столика и прижала к себе.

— Я пойду отнесу их, буду через минуту.

Я поспешила наверх, положила книги в ящик и заперла комод. Я удивилась: почему я показала их Ричарду Марксону? Только Эндрю и Сэра видели их. Я хранила их долгие четыре года спрятанными. Я даже не вынимала их, чтобы показать Диане или маме.

Почему я показала ему что-то настолько личное, настолько тайное, настолько для меня значительное? Я спрашивала себя об этом, когда спускалась вниз на террасу. Я не могла ответить на этот вопрос, и это меня весьма обескуражило.

42

Коннектикут, август 1993

Отправляясь в Боснию, Ричард сказал, что едет на десять дней.

Но на самом деле он отсутствовал почти месяц. Он очень аккуратно мне звонил, и в какой-то степени я была ему благодарна, что регулярно получала от него известия и знала, что у него все в порядке. Но в то же время я чувствовала, что постепенно попадаю в опасное положение.

Всегда, когда он звонил мне из Сараева, я смущалась, становилась почти косноязычной, была уверена, что он ждет от меня ответа на свое предложение, которое он мне сделал перед отъездом.

А я не могла ему дать этот ответ.

Я все еще не могла разобраться в своих чувствах к нему. На самом деле он мне нравился, я была к нему неравнодушна. В конце концов, он был хорошим человеком, и за те десять месяцев, пока я была с ним знакома, я убедилась, что он хороший друг. К тому же мы были совместимы, у нас были общие интересы, и нам нравилось проводить время вместе. Однако, по моему убеждению, этого было недостаточно для брака, или хотя бы для пробного брака, который он мне предложил.

Я боялась — боялась обязательств, привязанности, ежедневной связи, близости. А больше всего я боялась любви. Что будет, если я полюблю Ричарда, а потом он меня бросит? Или умрет? Или будет убит на своем журналистском посту? Что тогда будет со мной? Я не смогла бы вынести еще одной потери.

А если, как он того хочет, я бы вышла за него замуж, не любя его, возможно, нет, наверняка у нас появились бы дети. Как я могла бы иметь других детей? Лисса и Джейми были такими… совершенными.

Вот такие мысли роились у меня в голове в то утро, когда я шла по направлению к холмам и несла кружку черного кофе. Я подняла глаза и, как обычно, посмотрела на небо.

Было облачное утро, все было затянуто тучами, и дождь над холмами угрожал пролиться в любой момент. Однако цвет неба был очень необычным — оно было бледным, как будто вылинявшим, почти белым. Не было слышно раскатов грома; но, несмотря на это, воздух был тяжелым и густым, и я чувствовала, что сейчас погода должна измениться. Во всяком случае, дождь был нам необходим.