— Грейер, сегодня няня пойдет с нами в парк. Правда, это здорово?

По ее тону чувствуется, что сама она не слишком в этом уверена.

— Грейер обычно немного не в себе, когда кончаются уроки, но все образуется, стоит ему немного перекусить.

— Разумеется.

В воцарившемся хаосе няни разбирают детей, а последние договариваются о встречах.

Я поражена искусством, с которым Кейтлин управляет Грейером. Пока он влезает в свитер, одновременно разговаривая на повышенных тонах с тремя одноклассниками, рюкзак открывается, листок с домашним заданием отшпиливается от лацкана, и самокат уже наготове. Настоящий кукольник, ни на минуту не прекращающий дергать за веревочки. Я серьезно подумываю о конспекте: «Правая рука на руле самоката, левой — поправляешь свитер, два шага влево и присесть».

Мы направляемся к парку. Эти двое не перестают болтать. Поразительно, как ловко Кейтлин помогает Грейеру маневрировать, хотя это не слишком легкий груз вместе с формочками для песка, школьными учебниками и пакетом сандвичей.

— Грейер, кто твой лучший друг в саду? — спрашиваю я.

— Заткнись, поганка! — шипит он, пиная меня в коленку. Остаток пути я стараюсь держаться от самоката подальше.

После ленча Кейтлин знакомит меня с другими нянями, большинство из которых ирландки, филиппинки или уроженки Ямайки. Каждая окидывает меня быстрым холодным взглядом, и у меня возникает ощущение, что я не наживу здесь друзей.

— А чем вы занимаетесь на неделе? — спрашивает Кейтлин с подозрением.

— Заканчиваю Нью-Йоркский университет.

— Понять не могу, как это ей удалось найти человека, который согласился работать только по уик-эндам.

Что? Какие уик-энды?!

Поправляя свой конский хвостик, она продолжает:

— Я бы сама согласилась, но по субботам и воскресеньям работаю официанткой, а к пятнице просто голова кругом идет, так что мне позарез необходима хоть какая-то передышка. Я думала, они наймут девушку, которая по субботам и воскресеньям работает в пригороде, но, похоже, та не подошла. Вы намереваетесь по пятницам ездить с ними в Коннектикут? И как — на машине или поездом?

Она многозначительно смотрит на меня. Я отвечаю недоумевающим взглядом.

И тут нам обеим становится ясно, почему хозяйка запретила «обсуждать условия найма». Я не подмена. Я замена.

Ее лицо становится грустным, и я спешу сменить тему:

— А что там с карточкой?

Она морщит нос:

— А-а, эта засаленная гадость? Он повсюду таскает ее с собой. Требует, чтобы ее прикалывали к штанишкам и пижаме. Миссис просто на стенку лезет, но иначе он отказывается натянуть даже трусики.

Она несколько раз моргает и отворачивается.

Мы возвращаемся к песочнице, где расположилась целая семья; судя по одинаковым жилеткам и неукротимой жажде жизни — это туристы.

— Такой умненький. Это ваш единственный ребенок? — спрашивает мать с монотонным среднезападным выговором.

Мне двадцать один. Ему четыре.

— Нет, я его…

— Я же велел тебе убираться отсюда! Ты плохая! — во весь голос вопит Грейер, швыряя в меня самокат.

Кровь бросается мне в лицо, но я с фальшивой уверенностью парирую:

— А ты… глупый…

Клан туристов подчеркнуто сосредоточивается на грандиозном проекте песчаного замка. Я размышляю, не стоит ли устроить блиц-голосование по вопросу: следует ли мне «убраться», а если решу, что не стоит, говорит ли это о степени моей испорченности?

Кейтлин поднимает самокат, словно нападение Грейера было частью нашей милой игры.

— Похоже, у кого-то избыток энергии. И этот кто-то прямо напрашивается, чтобы его поймали!

Заливисто смеясь, она гоняется за Грейером по всей площадке. Он скатывается с горки, и она его ловит. Прячется за лесенку, и она его опять ловит. Я принимаюсь носиться за ней, пока она преследует его, но сдаюсь, когда он умоляюще смотрит мне в глаза и стонет:

— Хва-а-а-атит.

Я шагаю к скамье и смотрю, как они играют. Нужно отдать Кейтлин должное. Она довела до совершенства магическое искусство, называемое уходом за детьми, создав иллюзию легкого дружеского общения. Мало того, она вполне могла бы быть его матерью.

Наконец Кейтлин с летающей тарелочкой в руке подтаскивает Грейера ко мне:

— Ну, Грейер, почему бы нам не научить Нэнни играть в тарелочку?

Мы становимся треугольником, и она бросает тарелочку мне. Я ловлю игрушку и перекидываю Грейеру, который показывает мне язык и поворачивается к нам спиной. Я поднимаю валяющуюся у его ног тарелочку и кидаю Кейтлин. Она передает тарелочку ему, он ловит и отправляет обратно к ней. Это продолжается, кажется, целую вечность, и игра неизменно прерывается, когда дело доходит до моего общения с Грейером. Он просто отрицает мое существование и на все попытки доказать обратное высовывает язык. Мы играем и играем, поскольку она желает исправить положение и, вероятно, считает, что, утомив мальчика, сможет заставить его швырнуть мне тарелочку. Думаю, однако, что мы слишком многого хотим.

Три дня спустя, как раз когда я нагибаюсь, чтобы поднять замызганную маленькую кроссовку, которую Грейер зашвырнул на мраморную лестничную площадку квартиры, за моей спиной с оглушительным грохотом хлопает входная дверь. Я нервно дергаюсь, не выпуская из рук кроссовки.

— Дерьмо!

— Я слышал! Ты сказала «дерьмо»! Так и сказала! — доносится из-за тяжелой двери злорадный голосок Грейера.

Я стараюсь овладеть собой и требую негромко, но властно:

— Грейер! Открой дверь!

— Нет! Я могу просунуть в щель пальцы, и ты их не увидишь! И язык тоже высунуть.

Очевидно, он мгновенно привел свою угрозу в исполнение.

Ладно, какие могут быть варианты?

Первый: постучать в дверь живущей напротив сварливой дамы. Допустим, а потом? Позвонить Грейеру? Пригласить на чай?

Из-под двери вылезают маленькие пальчики.

— Няня, попробуй поймать мои пальцы! Давай! Давай!

Ну же, лови!

Я напрягаю все мышцы и собираю всю свою волю, чтобы не наступить на них.

Вариант второй: спуститься к швейцару и взять запасные ключи.

Ну да, как же! К тому времени как он закончит расписывать все случившееся миссис N., меня не наймет даже Джоан Кроуфорд[14].

— Ах, ты даже играть не хочешь? Тогда пойду купаться! Так что больше не возвращайся, ладно? Ма говорит, тебе ни к чему возвращаться.

Голосок постепенно затихает, по мере того как мальчишка удаляется от двери.

— Сейчас залезу в ванну.

— ГРЕЙЕР! — истерически ору я, не успев опомниться. — Не уходи от двери! Э-э-э… у меня для тебя сюрприз!

Вариант третий: подождать, пока миссис N. вернется, и выложить печальную истину, что ее сын — социопат.

Но прежде чем я останавливаюсь на последнем варианте, двери лифта скользят вбок и на площадке появляются миссис N., ее соседка и швейцар.

— Няня! Ня-я-яня! Не хочу никакого сюрприза! Убирайся! Честночестно, убирайся отсюда!

Что ж, по крайней мере теперь все в курсе.

Соседка, многозначительно кашлянув, входит к себе. Швейцар отдает пакет, который, по всей видимости, помогал нести, и исчезает в кабине лифта.

Я поднимаю кроссовку Грейера.

Миссис N., словно она в телестудии позирует перед зрителями, вынимает ключи, бросаясь исправлять ситуацию…

— Ну давайте откроем эту дверь!

Она смеется и вставляет ключ в скважину. Но она распахивает дверь слишком быстро, и Грейер не успевает убрать пальцы.

— А-а-ай! Няня сломала мне руку! Ой-ой-ой, моя рука сломана! Проваливай отсю-ю-ю-да! Ухо-о-о-ди!

Он, рыдая, бросается на пол и стучит ногами. Миссис N. нагибается, словно для того, чтобы поднять его, но тут же выпрямляется:

— Ну, похоже, он слишком набегался в парке. Няня, вы можете идти. У вас наверняка целая куча своих заданий. Надеюсь увидеть вас в понедельник.

Я осторожно переступаю порог, обмениваю его кроссовку на свой рюкзак и пытаюсь объяснить: