— Эй, это мое!

Малыш лет четырех скатывается с пригорка, где чуть раньше вместе с родителями позировал для портрета. Его матросская шапочка катится по траве.

— Это мой обруч! — объявляет он.

— Ты уверен?

Он озадаченно смотрит на меня.

— Похоже на колесо от фургона. — Я верчу обруч в руках, возношу его над белокурой головкой. — Или на нимб? А может, на большую пиццу?

Протягиваю обруч мальчику, знаком показывая, что тот может его взять. Он широко улыбается мне и стискивает обруч.

— Ты глупая!

И тащит игрушку обратно на пригорок, не обращая внимания на мать, наклонившуюся, чтобы подобрать шапочку.

— Простите, — говорит она, стряхивая пыль с возвращенного трофея, — надеюсь, он вас не побеспокоил?..

Она прикрывает ладонью светло-голубые глаза.

— Нет, что вы, вовсе нет.

— Ой, ваша юбка…

Она с ужасом смотрит вниз.

— Ничего страшного, — смеюсь я, смахивая следы, оставленные обручем. — Я работаю с детьми, так что привыкла ко всяким неожиданностям.

— О, правда?

Она поворачивается спиной к мужу и белокурой женщине, стоящей чуть в стороне от фотографа с коробкой сока для мальчика. Няня, так я полагаю, где-то поблизости?

— Понимаете, семья уехала в Лондон на лето, так что…

— Мы готовы! — нетерпеливо окликает отец.

— Иду! — весело отзывается она и снова оборачивается ко мне. — Видите ли, — объясняет она, понизив голос, — нам как раз необходима женщина, которая согласилась бы помочь, хотя бы неполный день…

— В самом деле? Неполный день — это замечательно, потому что у меня в этом семестре большая нагрузка…

— Как с вами связаться?

Я роюсь в рюкзаке, пытаясь выудить ручку и обрывок бумаги, на котором и пишу номер телефона.

— Вот… готово!

Я отдаю ей ключ, и она незаметно сует его в карман платья, прежде чем поправить головную повязку в длинных темных волосах.

— Превосходно, — любезно улыбается она. — Была рада познакомиться. Я позвоню.

Она делает несколько шагов вверх по склону и тут же останавливается.

— О, до чего же глупо с моей стороны! Я — миссис N.

Я возвращаю улыбку, прежде чем женщина успевает занять свое место в затеянной фотографом живой картине. Солнце пробивается сквозь листву, бросая рябую тень на три силуэта. Ее муж, в белом костюме из ткани в крепированную полоску, величественно возвышается посредине, опустив руку на голову сына. Жена жмется к нему.

Блондинка выступает вперед с расческой, и малыш машет мне рукой, заставляя ее повернуться и проследить за его взглядом. Пока она подносит руку к глазам, чтобы получше меня разглядеть, я показываю ей спину и продолжаю свое путешествие через парк.

Бабушка приветствует меня в дверях. Сегодня на ней полотняный китель в стиле Мао Цзэдуна и жемчуга.

— Дорогая! Заходи! Я как раз заканчиваю свои тай-чи!

Она целует меня в обе щеки, крепко обнимает и качает головой:

— Солнышко, да ты вся мокрая! Хочешь принять душ? Нет ничего лучше, чем слушать, как бабушка перечисляет все прелести современного быта.

— Может, просто холодное обтирание?

— Я знаю, что тебе нужно.

Она берет меня за руку, сплетает свои пальцы с моими и ведет в ванную комнату для гостей. Я всегда любовалась, как маленькие лампочки антикварной хрустальной люстры освещают мебельный ситец глубокого персикового цвета. Но мои любимицы — бумажные французские куклы в рамках. В Детстве я устраивала под раковиной салон, для которого бабушка поставляла не только настоящий чай, но и темы для бесед с моими прелестными французскими гостьями.

Она сует мои руки под кран и поливает запястья холодной водой.

— Точки теплового равновесия, — объясняет она, садясь на унитаз и скрещивая ноги. И оказывается права: мне тут же становится прохладнее. — Ты ела?

— Завтракала.

— Как насчет обеда?

— Сейчас только одиннадцать, бабушка!

— Разве? Я на ногах с четырех. Спасибо Господу за Европу, иначе и поговорить было бы не с кем.

— Как поживаешь? — улыбаюсь я.

— Вот уже два месяца, как мне семьдесят четыре! Так и поживаю!

Бабушка становится в балетную позицию и приподнимает штанины.

— Это называется «сафо». Сделала сегодня утром педикюр в салоне Арден[12]. Как по-твоему? Не чересчур ли?

Она шевелит пальчиками с коралловыми ноготками.

— Фантастика! Ужасно сексуально! Ладно, как бы мне ни хотелось провести здесь остаток дня, придется тащиться в город и приносить жертвы Богам Обучения!

Я закрываю кран и театрально отряхиваю руки над тазиком. Бабушка протягивает мне полотенце.

— Знаешь, когда-то я была в Вассаре[13], но что-то не припомню таких бесед, какие вы, нынешние, ведете сейчас.

Она имеет в виду мою бесконечную историю тет-а-те-тов с администрацией Нью-Йоркского университета. Я плетусь за ней на кухню.

— Сегодня я готова. Захватила карточку социального страхования, водительские права, паспорт, ксерокопию свидетельства о рождении, все письменные извещения, полученные от них, и сообщение о приеме в университет. В этот раз мне никто не посмеет сказать, что я не хожу на лекции,

не сдала экзамены за последний семестр, не заплатила за последний год обучения, за пользование библиотекой, не имею правильного ИНН, номера социального страхования, адреса, нужных документов и что скорее всего попросту не существую.

— О-хо-хо… — бормочет она, открывая холодильник. — Бурбон?

— Неплохо бы апельсинового сока.

— Дети! — Бабушка закатывает глаза и тычет пальцем в стоящий на полу старый кондиционер. — Дорогая, позволь мне позвать швейцара, чтобы он помог тебе его вынести.

— Нет, ба, сама справлюсь, — заверяю я, отважно пытаясь подхватить прибор. — Ладно, что поделать, придется вернуться с Джошем и забрать это.

— Джошуа? — вопрошает она, поднимая брови. — Твой маленький синеволосый дружок? Он весит пять фунтов, да и то в мокром виде!

— Ну, если мы не хотим, чтобы па опять надорвался, все-таки придется обратиться за помощью к нему. Других знакомых мужчин у меня нет.

— Я каждое утро распеваю за тебя буддистские молитвы, дорогая, — заверяет бабушка, потянувшись к стакану. — Давай я наскоро приготовлю тебе яйца «бенедикт»!

Я смотрю на старые стенные часы.

— Времени нет, бабушка. Нужно добраться до университета, пока очередь к секретарю не протянулась по всему кварталу.

Она снова целует меня в обе щеки.

— В таком случае приводи своего Джошуа к семи, и я накормлю вас нормальным обедом, а то ты скоро превратишься в привидение!

Джош стонет и медленно переворачивается на спину, едва не теряя сознание после того, как роняет кондиционер У моей двери.

— Ты соврала! — натужно хрипит он. — Сказала, что это на третьем этаже!

— И что же? — удивляюсь я, привалившись к перилам и отряхивая руки.

Джош ухитряется приподнять голову ровно на дюйм.

— А то, что пролетов всего шесть. Два пролета на этаж, что, формально говоря, и составляет шесть этажей.

— Ты помогал мне переехать из обще…

— Да, и как это… а-а, вспомнил, там был лифт!

— Хочешь хорошую новость? Заруби себе на носу: я не собираюсь никуда уезжать отсюда. Ни сейчас, ни после. Можешь навестить меня, когда мы оба состаримся и поседеем. — Я вытираю пот со лба.

— Забудь! Я буду вечно торчать у твоей двери, сверкая лысиной с остатками синих волос!

Он откидывает голову.

— Вперед, — кряхчу я, подтягиваясь на перилах. — Холодное пиво ждет!

Отпираю все три замка и открываю дверь. Квартира представляет собой нечто вроде машины, долго жарившейся на солнце, и мы поспешно отступаем, чтобы выпустить в коридор первую волну спертого воздуха.

— Чарлин, должно быть, захлопнула окна перед уходом, — поясняю я.

— И оставила плиту включенной, — добавляет он, входя за мной в крохотную прихожую, носящую заодно и гордое звание кухни.