Я оглядываюсь на рюкзачок, где лежит сложенный список.

— Почему бы ей не позвонить самой?

— Я давно перестала задавать подобные вопросы.

— Так куда ты их определила?

Никуда! Валентинов день завтра. По-моему, она не понимает, что столики резервируются не менее чем за месяц и что она уже заставила меня провести четырнадцатое января, воскресенье, огромное ей спасибо, с телефонной трубкой в руках. Но все равно я смогла достать им столик только на десять вечера, да и то пришлось для этого поклясться администратору здоровьем моего первенца, что к одиннадцати они уберутся. Не пойдет-с! Повезет, если они получат кабинку в «Бургер кинг»[48].

Я представляю, как миссис N. рассеянно обмакивает в кетчуп соломинки жареного картофеля, пока он читает деловой раздел в газете.

— Так ты нашла трусики?!

— Нет.

— Ты, должно быть, облачишься в траур, когда мы перестанем обсуждать чужие трусики, верно? — смеется он.

— Собственно говоря, — перебиваю я, — вчера у нас была ложная тревога, и ваша покорная служанка в нерассуждающеи панике быстренько нырнула в волшебный плащ Снупи[49].

— Они совсем не обязательно черные. Тебе следует мыслить шире: они могут оказаться пастельными, или с тигровым рисунком, или прозрачными…

— Вот видишь! Ты слишком увлекаешься подобными темами! — упрекаю я.

— А чем ты занимаешься, когда не резервируешь столики и не охотишься за трусиками?

— Пытаюсь написать статью о Жане Пьяже.

— Ах да, Жан.

— Как, ты о нем не слышал? И они еще называют эту груду кирпича «Лигой плюща»!

— Не просто «Лига плюща», даагаая, а «ЛИГА ПЛЮЩА», — поправляет он, намеренно утрируя аристократический выговор.

— Верно. Так вот, он, если так можно выразиться, отец-основатель науки, называемой детской психологией. Я пишу реферат по его теории эгоцентризма: о том, что дети видят физический мир исключительно в собственной, крайне ограниченной перспективе.

— Очень похоже на твою хозяйку.

— Да, и что интересно, она даже не может сама вымыть голову. Тема, вероятно, достойная изучения. Уф! Я впала в полнейшую прострацию. Неожиданно свалившаяся роскошь в виде свободного дня вызывает у меня ложное ощущение, что можно вволю побездельничать. А вот на это как раз нет совершенно времени. Но хватит обо мне: чему я обязана удовольствием неожиданного звонка?

Телефон громко пищит, заглушая его.

— …насчет этой интернатуры. Сегодня выступал один парень и говорил потрясающие вещи. Он…

БИИИИП.

— …Военные преступления в Хорватии. Гаагский трибунал собирается судить военных преступников…

БИИИП. И автоответчик не может меня защитить.

— Прости, не подождешь секунду?

Я нажимаю мигающую кнопку и замираю.

— Няня! Я так рада, что застала вас!

Голос миссис N. возвращает меня к действительности.

— Я подумываю о «Петросяне», потому что там в основном подают икру, а большинство людей ожидают в этом случае полного ужина. Но я на все согласна. Вы уже звонили им? Вам следует позвонить им в первую очередь. Вы можете связаться с ними прямо сейчас?

— Да. На другом канале у меня «Цирк», поэтому…

— О! Замечательно. Посмотрим! Если они предложат дежурные блюда, соглашайтесь!

— Обязательно. Я дам вам знать.

— Подождите! Няня! Только не говорите сразу о дежурных блюдах, узнайте у них, может, есть что-то получше, а уж если нет, спрашивайте о дежурных.

— Обязательно. Позвоню вам, как только что-то найду.

— Хорошо. На сотовый тоже можете звонить.

Я чувствую, что она намеревается в который раз дать мне номер своего сотового.

— Договорились. Ваши номера у меня перед глазами.

До свидания.

Я переключаюсь на Г.С.

— Извини, на чем мы остановились? Что-то насчет преступников…

Я ложусь на постель и пристраиваю Джорджа у себя на животе.

— Да, так вот я думаю добиваться интернатуры в Гааге на это лето. После лекций о конфликте в Хорватии неплохо бы познакомиться с этой историей поближе, верно? Суметь что-то сделать. Понимаю, претендентов и без меня достаточно, но попробовать стоит.

Умереть не встать.

— Я просто в обмороке.

— Рад это слышать.

Следует многозначительная пауза.

— Во всяком случае, как только лекции закончатся, я позвоню и все расскажу.

— А вот эта часть мне особенно нравится.

— Хреново, что тебе приходится работать в Валентинов день. Я предпочел бы куда-нибудь с тобой пойти.

— Да, но ведь это не я еду в Канкан на весенние каникулы!

— Брось, как я мог предположить, что встречу тебя?

— Даже не пытайся оправдаться своим полным отсутствием интуиции!

Несмотря на бесчисленные телефонные звонки, дальше того, что было на ступеньках музея, мы пока не продвинулись. Сначала у нас были экзамены, потом болезнь Грейера — не слишком сексуальная обстановка. Два уик-энда назад он приехал на ночь, но у Чарлин отменили полеты и пришлось готовить романтический ужин на четверых. Я подумывала приехать к нему, но у него в комнате еще три человека, а я отказываюсь проводить первую ночь с ним а) под вопли Мэрилина Мэнсона, несущиеся из-за стены в три часа ночи, и б) наблюдать, как утром они варят кофе, используя в качестве фильтра свое нижнее белье. Подобные вещи меня убивают. БИИИП.

— Черт! Прости, еще минуту.

Я нажимаю кнопку и готовлюсь к очередному раунду.

— Алло?

— Ну что? Дежурные блюда? — нетерпеливо спрашивает она.

— Что? Нет… э… я еще не выяснила.

— «Петросян»?

— Нет, «Цирк». Сообщу, как только дозвонюсь.

— Хорошо, но помните, не начинайте с дежурных блюд. Может, стоит попробовать «21»? Вдруг у них что-то есть? Значит, потом «21». Нет, сначала «Петросян», а потом «21». Да, это идет третьим номером.

— Прекрасно. Начнем с «Цирка».

— Да-да. Позвоните сразу же, как только что-то прояснится.

— Пока.

Глубокий вздох. Щелчок.

— Пусть теперь ждет. И я немного передохну.

— Рад слышать. Ладно, нужно бежать на лекцию. Слушай, к апрелю я точно приеду на несколько дней. И мы что-нибудь придумаем. Удачи с Жаном.

— Эй, — успеваю крикнуть я, прежде чем он отключается, — Гаага — это потрясно!

— А я думаю, что это ты потрясная! Позвоню позже. Бай!

— Бай.

Я вешаю трубку, и Джордж немедленно спрыгивает с моего живота на пол.

Телефон снова звонит. Я смотрю на автоответчик. «…Чарлин и Нэн. Пожалуйста, оставьте сообщение.

Это твоя мать. Ты можешь не узнать меня, поскольку сейчас не два часа ночи и на твоих коленях не сидит задыхающийся ребенок, но заверяю тебя, это я самая. Слушай, цветочек, сегодня, завтра или через неделю, но мы должны поговорить. А пока я оставляю тебе два мудрых слова, относящихся к твоей работе: «совсем неладно». Я очень тебя люблю. Пока».

Да, кстати, о работе. Что делать с ресторанами?

— Бабушка!

— Да, дорогая!

— Мне нужен столик на двоих в Валентинов день, в любом месте, где не стелют бумажные скатерти. Что ты можешь сделать для меня?

— Вижу, ты сразу берешь быка за рога. Нельзя ли начать с чего-нибудь попроще, вроде разрешения носить драгоценности короны?

— Ба, это мать Грейера. Длинная история, но она будет донимать меня, пока я не найду ей столик.

— Особа с наушниками? Она не заслуживает крошек с твоей тарелки!

— Знаю, но не можешь ли ты взмахнуть для меня своей волшебной палочкой?

— Хм-м… позвони Морису в «Лютецию» и скажи, что на следующей неделе я пришлю ему рецепт сладкой ватрушки.

— Ты моя надежда и опора, ба.

— Нет, дорогая, всего лишь старая женщина. Я тебя люблю.

— И я тебя.

Еще один звонок, и назад, к маленьким эгоцентрикам.

Город охватила Валентинова лихорадка. Я то и дело отмечаю новые признаки этой болезни по пути в салон Элизабет Арден, где ждет меня бабушка. С тех пор как в январе сняли последние рождественские декорации, во всех витринах обыгрывается Валентинова тема. Даже в хозяйственном магазине выставлено красное сиденье для унитаза. В прошлые феврали я бы с досадой ждала в длинной очереди мужчин и женщин, покупающих устрицы (шампанское), кондомы, в то время как мне приходилось платить только за грейпфрут (пиво), бумажные салфетки и жить дальше. В этом году на мою долю приходится одно лишь терпение.