Сунув руки в карманы, раскланиваясь направо и налево по примеру Споффорда, Пирс спустился вслед за ним к кромке воды. Луна, висевшая над внушительных размеров деревьями на дальнем берегу, казалась дырой, прорезанной в обсидиановом небе, чтобы впустить прохладный свет далеких небес. Пока они стояли, из-под воды вдруг показалась человеческая фигура, потом их стало две, потом три, и было такое ощущение, словно все это время они спали на дне реки, а теперь проснулись; обнаженные, смеющиеся на ходу, они забрались по лестнице на мостки и стояли теперь в лунном свете, обсыхая, — три женщины: темная, светлая и кремово-розовая, три фации.

— Ба, да она здесь, — спокойно сказал Споффорд и отвернулся.

— Да? — переспросил Пирс, но отворачиваться не стал. Темная, сдавив волосы руками, выжимала воду, блондинка, держась одной рукой за ее плечо, стояла на одной ноге, обтирая ступни. Третья указала на Пирса; все три взглянули на него и, кажется, рассмеялись; голоса донеслись до него над водой, но слов он не расслышал. Пирс, не вынимая рук из карманов, стоял и улыбался. В этот момент за его спиной раздался тяжелый мягкий топот: мимо промчался обнаженный мужчина с развевающимися длинными волосами и бросился в воду, молитвенно сложив вытянутые руки перед собой, будто решил утопиться, и не просто так, а принеся себя в жертву этим трем наядам, — оказывается, смеялись над ним.

Следом примчался белокурый ребенок, с криком забежал в воду по колено и удивленно остановился; мимо него пролетел ребенок постарше и тоже нырнул. Массивная женщина, должно быть их мать, снимая халат и покачивая на бегу огромными грудями, окунулась вслед за ними, сбив покрытую золотыми блестками воду в серебристую пену.

Пирс отвернулся, ощущение полноты бытия где-то между ключицами не покидало его, и улыбка тоже словно приклеилась к лицу. Адамиты. [54] Их же тыщу лет назад отлучили от церкви — откуда они здесь взялись?

— Такого в городе ни за какие за деньги не купишь, — сказал он Споффорду, который как раз наливал ему красного вина — в лунном свете оно казалось черным. — Не купишь Такого удовольствия.

— Это точно, — ответил Споффорд — Такое не продается.

Он протянул Пирсу толстенный хрусткий косяк, от которого поднимался тягучий дымок.

— Хочешь чего-нибудь поесть?

Жареная кукуруза и помидоры нового урожая, сладкие, как яблоки, рыхлый домашний хлеб, поджаристые копченые сосиски и салаты девяти видов — его картонная тарелка промокла и согнулась от тяжести.

— Как вы думаете, что это такое? — спросил он у женщины, накладывавшей себе на тарелку нечто тортообразное.

— Понятия не имею, — ответила та. — Что-то светлое и на вид съедобное.

Он примостился со своей тарелкой на удобном валуне, отсюда открывался хороший вид на все происходящее; рядом оказался человек, игравший на свирели, мелодия неуверенно лилась по-над поляной из пригоршни скрепленных вместе тростниковых стеблей, да и сам исполнитель напоминал этакого укрощенного Пана: с юношеской бородкой, губы вытянуты в струнку, нижняя подобрана. Возле него сидел сонный мальчик, положив музыканту голову на колени.

— Сиринга.

— Не понял?

— Инструмент, — объяснил Пирс. — Он называется сиринга. Была такая девушка, нимфа, которую полюбил бог Пан. И погнался за ней. Она была невинной, попыталась убежать от него, и в тот момент, когда он почти догнал ее, какой-то другой бог или богиня сжалились над ней и превратили ее в пучок тростника. В самый последний момент.

— Жуть во мраке.

— Ага. А Пан сделал себе из этих тростинок свирель. Сиринга. Кстати, и слово «спринцовка» — отсюда же. И «шприц». Полый тростник. И он играет на ней по сей день.

— А кто заказывает музыку? — спросил музыкант. Он попробовал взять ноту. — На такой много не сыграешь.

— Играйте Музыку Сфер, — сказал Пирс. — Наверняка получится.

— Только подучиться. — Изгиб рта и негромкий осипший голос — казалось, он готов рассмеяться, как будто они с Пирсом только что разыграли на двоих какую-то шутку, которую никто, кроме них, не понял. — Я пытался сыграть «Трех слепых мышат».

Пирс рассмеялся, подумав об октавах и огдоадах, о Пифагоре и о лире Орфея. Ему хотелось поговорить. Это марихуана; в последнее время он редко курил; он давно обнаружил, что какая бы ясность ни устанавливалась при этом внутри него, от косяка он становился въедливым и падким на парадоксы — и тут уж ясности конец. Мужчина со свирелью смотрел на него так, словно пытался вычислить или вспомнить, кто он такой, продолжая приятно улыбаться: с видом соучастника.

— Я нездешний, — сказал Пирс. — Меня зовут Пирс Моффет. Я пришел со Споффордом.

— Меня зовут Бо, — Он не подал руки, но улыбнулся чуть шире.

— Я тут случайно, — сказал Пирс.

— Ах вот как? — Что-то в объяснениях Пирса веселило музыканта все больше и больше.

— Я направлялся совсем в другую сторону. Потерпел автобусокрушение. Такие дела.

— Значит, такая судьба. И вынесло на тихий бережок.

— Точно.

— Но покалечиться ты все-таки не покалечился, правда?

— Ну…

— Привет, Роузи, — окликнул Бо кого-то в темноте. — Подходи, поболтаем.

Пирс вгляделся в толпу проходящих мимо людей. Темноволосая девушка, которая шла мимо со стаканом пива в руке, обернулась, встретилась с ним глазами, улыбнулась, словно узнала его, и пошла дальше.

— Ну, — сказал Бо, пробегая пальцами по дырочкам свирели, — раз уж ты здесь, наверное, тебе самому так было нужно. Так или иначе. Правильно я говорю?

— Да, пожалуй, — сказал Пирс. Он отставил тарелку в сторону, и рядом моментально очутилась собака, обнюхала ее и ничего интересного для себя не нашла. — В каком-то смысле, наверное, ты прав, — сказал он, поднимаясь.

Мальчик приподнял голову с колена Бо, ему хотелось еще музыки. Бо заиграл. Пирс побрел за привидевшейся ему улыбкой, которая уже успела затеряться среди толпы. Сиринга. Так почем тут идет такой товар? Вещь нужная, на нее повышенный спрос, особенно в этом сезоне. Только ему придется показать свой товар, чтобы продать его, но, показав, он сдаст его бесплатно. Чем ты заплатишь, чтобы узнать где и как, и почему именно тростник, и какие размеры должны быть у трубок, для мелодии и подголосков… Она сидела на бревне у берега, чуть в стороне ото всех; видно было плохо, но потом она принялась перебирать волосы, и он тут же ее узнал. Он услышал, как кто-то из проходивших мимо спросил у нее:

— Привет, а Майк придет, не знаешь?

Она пожала плечами и покачала головой: нет, Майк не придет; или нет, не знаю; или вообще отказалась отвечать на этот вопрос. А может, все вместе взятое.

Она казалась слегка не в своей тарелке и пиво пила большими глотками.

— Привет, Роузи, — сказал Пирс, останавливаясь возле нее. — Как поживает Майк? — Это марихуана, проклятая марихуана, плюс спиртное разбудили у него в душе беса.

— Хорошо, — произнесла она машинально, подняла голову и опять улыбнулась: у нее были блестящие, очень белые зубы, большие и неровные, клыки длинные, а один резец сколот.

— Что-то я вас не припоминаю, — сказала она.

— Вот тебе, здрасьте, — сказал Пирс, присаживаясь рядом, — с глаз долой, из сердца вон.

— Вы из «Чащи»? Я там не всех знаю.

— В чаще?

— Ну… — Она совсем растерялась.

— Я разыграл вас, — сказал Пирс. — Шутка. Мы не были знакомы от Адама. — Но вот вопрос, как мы, попав в рай, узнаем, который там Адам, если нам его не представят. Особенно на этой неделе.

Похоже, она совсем не обиделась, смотрела на него просто с любопытством, ожидай, что будет дальше. Было в ней смутное сходство с длинноносой, пухлощекой скульптурой египетской кошки, летнее платье на ней выглядело мило и как-то по-детски.

— Да нет, — сказал он, — правда, я друг Споффорда. Я пришел сюда с ним.

— А-а.

— Мы познакомились в городе. Я тут в гостях. Но вот думаю, не осесть ли тут, у него. Займусь овечками. — Он засмеялся, и она тоже, кажется, он нащупал нужную ноту; и в этот момент Споффорд, собственной персоной, за компанию с какими-то незнакомыми людьми, появился на мостках и стал снимать одежду.