Брук прочла статью второй раз, затем третий. Перечитывать можно было целый день, но телефон снова зазвонил, и это оказался Джулиан.

— Ру, я тебе передать не могу, как взбешен! Одно дело, когда ведро помоев выливают на меня, но когда начинают наседать на тебя…

— Я не хочу об этом говорить, — солгала Брук. Ей ничего так не хотелось, как поговорить о статье, выспросив у Джулиана его мнение по каждому пункту вздорных обвинений, но у нее не было сил.

— Я беседовал с Самар, она заверила, что юристы «Сони» уже готовят…

— Джулиан, я правда не хочу об этом говорить, — повторила Брук. — Статья чудовищная, гнусная, в ней ни капли правды — как я надеюсь, — но я ничего не могу с ней поделать. Завтра День благодарения, мы устраиваем прием на девять человек, надо начинать готовиться.

— Брук, я не хочу, чтобы ты хоть на одну секунду подумала…

— Да-да, знаю. Приедешь завтра домой?

— Еще бы! Первым рейсом. Самолет сядет около восьми, и я приеду на Таймс-сквер прямо из Ла-Гуардиа. Мне что-нибудь захватить?

Брук закрыла ненавистную статью и открыла список покупок для праздника.

— Вроде я все купила… Разве что еще пару бутылок вина. Одну красного, одну белого.

— Конечно, детка. Я скоро буду дома, и мы все обсудим, ладно? Я тебе еще позвоню.

— Угу, договорились. — Это вышло холодно и отстраненно. Хотя Джулиан ни в чем не был виноват, Брук против воли чувствовала обиду на мужа.

Закончив разговор, она хотела связаться по телефону с Нолой, а потом с мамой, но решила, что лучший способ справиться с проблемой — это вообще не пытаться с ней справиться. Она позвонила узнать, как обстоят дела с арендованным столом, опустила индейку в рассол, вымыла картошку, предназначенную для завтрашнего пюре, сделала клюквенный соус и очистила спаржу. Затем поставила на полную громкость хип-хоповский диск, хранившийся у нее со времен школы, и занялась генеральной уборкой и перестановкой. В пять Брук собиралась сходить на маникюр, но, чуть отодвинув экран и опасливо выглянув на улицу, увидела, что по меньшей мере двое, а в худшем случае — четверо мужчин с видеокамерами сидят в припаркованных у дома «эскалейдах»[24]. Брук критически посмотрела на свои кутикулы и еще раз на подозрительных типов и решила, что рисковать не стоит.

Когда вечером она наконец легла спать с Уолтером под боком, ей почти удалось убедить себя в том, что все рассосется и забудется. Правда, утром, едва открыв глаза, она сразу вспомнила о статье, но ей удалось отогнать негативные мысли. Предстояло капитально подготовиться к приему гостей, которые ожидались уже через пять часов, поэтому, когда в начале десятого приехал Джулиан, Брук настояла, чтобы они сразу сменили тему.

— Но, Ру, как же такое не обсудить? Это даже как-то ненормально, — возражал Джулиан, помогая отодвигать мебель в гостиной к стенам, чтобы освободить место для взятого напрокат большого стола.

— А что тут скажешь? Да, это нагромождение наглой лжи, да, обидно, ужасно обидно читать такое о себе и своем браке, но раз в статье ни единого слова правды, я не понимаю, для чего жевать и пережевывать? Что это даст? — Брук вопросительно смотрела на Джулиана.

— Ни единого слова правды! — горячо подхватил он. — Ни о моих родителях, ни о том, что я «не уверен, что наш брак надолго», — все вранье!

— Ну и давай не будем портить себе настроение, ладно? Когда твои родители обещали откланяться? Я не хочу, чтобы с ними столкнулись Нея и Роан, — нам не угодить всем одновременно.

— В час они заедут на коктейль. Я их предупредил, что у нас будет время до двух. Годится?

Брук подняла стопку журналов и спрятала в шкафу в коридоре.

— Прекрасно. Все остальные приедут к двум. Скажи мне еще раз, что я не должна мучиться угрызениями совести за то, что мы так бесцеремонно выставляем твоих папу и маму!

Джулиан фыркнул:

— Никого мы не выставляем. Они едут к Каменсам и, будь уверена, не останутся у нас ни минуты лишней.

Волнения Брук действительно оказались напрасны. Олтеры-старшие приехали ровно к часу, согласились выпить по бокалу вина, которое привезли с собой («О, дорогие, оставьте свои запасы для других гостей, давайте выпьем что-нибудь хорошее!»), отпустили всего одно пренебрежительное замечание о квартире («Премилая квартирка, просто чудо, что вы здесь так долго живете») и уехали с пятнадцатиминутным опережением графика. Через тридцать секунд снова зажужжал домофон.

— Входите, — нажав кнопку, сказала Брук.

Джулиан погладил ее руку:

— Все будет хорошо, вот увидишь.

Брук открыла дверь, и миссис Грин вихрем влетела в квартиру.

— Ребенок спит, — заявила она с порога, словно объявляя прибытие президента с первой леди. — Где мы ее положим?

— Давай подумаем. Раз обедать сядем в гостиной, а в туалете ты ее не положишь, остается единственная возможность — наша кровать, — отозвалась Брук.

В дверях появились Рэнди и Мишель с Эллой в переносной люльке.

— Она еще слишком маленькая и не умеет переворачиваться, так что, наверное, можно, — сказала Мишель, целуя Джулиана в знак приветствия.

— Только через мой труп, — возразил Рэнди, втаскивая какую-то сложенную палатку. — Я специально для этого взял раскладной манеж. На кровать вы ее не положите.

Мишель переглянулась с Брук — кто станет спорить с заботливым папашей? — и они захохотали. Рэнди и миссис Грин отнесли Эллу в спальню, а Джулиан принялся наполнять бокалы вином.

— Ну что… Ты как, нормально? — спросила Мишель.

Брук закрыла духовку, отставила спринцовку, из которой поливала индейку, и повернулась к Мишель:

— Да, вполне. А что?

Золовка сразу смутилась:

— Извини, не надо мне было об этом говорить, но статья такая грязная…

Брук судорожно вздохнула:

— А я-то надеялась, никто не читал, раз журнал еще не вышел…

— О, наверняка больше никто! — заверила ее Мишель. — Мне ее подруга переслала, она постоянно ищет на сайтах светских сплетен.

— Понятно. Слушай, отнесешь это в гостиную? — попросила Брук, подавая Мишель сырную тарелку с разнообразными крекерами и розетками с вареньем из инжира.

— Да, конечно, — согласилась та. Брук решила, что невестка поняла намек, но она сделала пару шагов, обернулась и сказала: — Знаешь, кто-то названивает нам домой и расспрашивает о вас, но мы ни слова никому…

— Кто? — в ужасе спросила Брук, не в силах дольше сдерживаться. — Мишель, я же просила не говорить о нас с репортерами — ни по телефону, ни лично, никак!

— Я это помню, мы и не говорим. Просто ты учти, за вами настоящая охота.

— Ну, судя по результатам, с источниками у них негусто, — сказала Брук, наливая себе второй бокал белого вина.

Голос миссис Грин прервал неловкое молчание. Мишель поспешно ушла, унося сыр.

— Что здесь происходит? — спросила она, целуя Брук в волосы. — Как я рада, что в День благодарения мы собрались у тебя! Сколько лет я страдала в одиночестве, когда мои дети, посидев немного, уезжали к отцу!

Брук не стала говорить матери, что вызвалась устроить праздничный прием только потому, что отец с Синтией уехали к ее родителям в Аризону. Ну и, конечно, приятно было почувствовать себя по-настоящему взрослой, пусть даже и на один день.

— Посмотрим, что ты скажешь, когда индейку попробуешь, — усмехнулась она.

В дверь позвонили. Элла завопила в спальне.

Все смешалось: Рэнди и Мишель кинулись к Элле, Джулиан — открывать еще бутылку вина, а миссис Грин поспешила за дочерью к дверям.

— Напомни мне, кто эти друзья? — попросила она. — Ты говорила, но я забыла.

— С Неей мы учились в аспирантуре, сейчас она ведет питание беременных в гинекологической клинике в Бруклине. Ее муж Роан — бухгалтер, они уже года три живут в Бостоне. Родом они из Индии, День благодарения там не отмечают, но все равно это повод их пригласить, — шепотом пояснила Брук, стоя перед дверью.

Миссис Грин кивнула. Брук поняла, что мать не запомнила и половины того, что она сказала, и рано или поздно примется расспрашивать самих Нею и Роана.