...18 февраля 1988 года. В Кремле заседает Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза. Десятки хрустальных люстр заливают светом Зал пленумов, размерами и красотой убранства не уступающий иному православному собору. Сходство усиливают скульптурные фигуры, установленные в нишах стен из белого мрамора, - только это не святые, а люди труда, символизирующие социалистическое царство - рабочий, колхозница, ученый. В просторных креслах из карельской березы - члены ЦК, они же первые секретари областных комитетов партии, руководители республик, министры, генералы, космонавты, академики, народные артисты, художники, ударники производства. Каждый третий - Герой Советского Союза или Социалистического Труда, лауреат Ленинской или Государственной премии.

Сиятельная правящая верхушка общества со смешанными чувствами надежды и тревоги посматривает на сцену, где за длинным столом привычно расположились властители судеб - члены Политбюро. На лицах "небожителей" ничего не прочесть, но у них неспокойно на душе. Ускорение, перестройка, демократизация, теперь аграрная реформа... Что еще придумает неугомонный генсек? Как бы он своими новациями не подорвал "устои". Впрочем, пока все это - декларации, партия крепко держит в руках власть...

Генеральный по-хозяйски ведет собрание, время от времени прерывая ораторов длинными репликами, просматривая записки из зала и даже ухитряясь подписывать подносимые ему документы. Я наблюдаю за происходящим с галереи, куда допускаются приглашенные. Меж рядов пробирается референт Общего отдела, запыхавшись сообщает, что меня требует к себе Горбачев. "Как, - спрашиваю я, прямо сейчас, в президиум?" - "Да, да!" - нетерпеливо подтверждает посланец судьбы.

Я боком вступаю на сцену, чувствуя на себе любопытствующие глаза зала, подхожу к Михаилу Сергеевичу. На секунду оторвавшись от бумаг, он спрашивает вполголоса: "Пойдешь ко мне помощником?" Времени вспоминать, как принято отвечать в таких случаях, нет. "К вам - да", - шепчу в ответ. Он с улыбкой кивает: "Готовь проект решения". Дело сделано. Я принят в узкий круг соратников человека, которому суждено изменить ход мировой истории.

Отныне я буду присутствовать на заседаниях Политбюро, а затем Президентского совета, Совета Федерации, Госсовета. Записывать беседы Горбачева с руководителями многих государств и сопровождать его в зарубежных поездках. Участвовать в жарких спорах, которые велись в кабинетах на Старой площади и в Кремле, в загородных особняках Волынское и Ново-Огарево. Принимать "ходоков" из народа, выслушивать похвалы, сетования и просьбы служивых людей. Вести неофициальные переговоры с представителями различных партий и движений. Заступаться за просителей из творческой среды - ученой и писательской братии. Организовывать коллективы юристов, которым вменялась разработка проектов реформ. Толковать прессе смысл политических инициатив генсека, Председателя Верховного Совета, а затем первого и последнего Президента Советского Союза. И главное - писать. Доклады, речи, статьи, тезисы к дискуссиям, проекты указов и законов, записки, бог ведает что еще.

И так до той поры, пока эта карусель, запущенная с убийственной скоростью, внезапно прервалась, а ее седоки вылетели из седел и оказались в помпезном здании на Ленинградском проспекте, которое к тому же было вскоре у них отобрано. Крошечный Фонд после могущественной супердержавы - какой остров тут уместней вспомнить, Эльбу или Святой Елены? Несколько оставшихся верными помощников и два охранника после многих тысяч придворных и полков охраны.

Три с половиной года, прожитые в бешеном темпе перестройки, составляют центральную часть моей жизни. Но я не могу рассказывать о ней от своего имени, ставя себя в эпицентр событий, как это делает любой человек, вспоминающий свое прошлое. Этот отрезок моего прошлого не принадлежит мне одному. Здесь больше исповеди требуется осмысление происшедшего.

До сих пор остаются неразгаданными многие драматические эпизоды реформации Горбачева. Сознательно употребляю слово "реформация", поскольку речь идет не об отдельных преобразованиях и даже не об их комплексе, а об одном из тех социально-политических ураганов, которые сносят с лица земли устоявшиеся порядки и приводят в движение гигантские массы людей, неся им великие испытания и шанс на обновление жизни.

К настоящему времени опубликованы кипы документов, изданы тысячи книг, в том числе воспоминания главных действующих лиц - самого Горбачева, Ельцина, Шеварднадзе, Лигачева, Рыжкова, Яковлева, Примакова и других. Мемуары позволяют лучше понять их мотивы, познакомиться с закулисной стороной событий. Но многие эпизоды этой драмы уже покрываются завесой тайны. Как могло случиться, что перестройка, начатая в интересах обновления общества и улучшения жизни людей, давшая им демократию и свободу, завершилась распадом Союза, погрузила Россию в глубокий кризис? Была у Горбачева продуманная программа реформ, как у Лютера, вывесившего свои 95 тезисов на дверях церкви в Виттенберге, или он действовал по наитию, понукаемый обстоятельствами? Чем объяснить, что неудавшийся августовский переворот 1991 года оказал неоценимую услугу как раз тем, против кого вроде был направлен? В чем причина вражды между зачинателем "второй русской революции" (так окрестили перестройку зарубежные авторы) и его преемником - в различии стратегических установок, политическом соперничестве, несходстве темпераментов или просто в зависти и ревности друг к другу?

И много других вопросов, которые нуждаются в размышлениях и требуют точного знания фактов, своего рода детективного расследования. То и другое сочетание свидетельств очевидца с логическим анализом - во второй части книги.

Часть II

В перестройке.

Цена свободы

На подступах

С 1982 по 1985 год в Советском Союзе умерли три лидера. Повсюду в мире, если вывешивают окаймленные черной полосой флаги и передают по радио траурный марш Шопена, люди спрашивают: кого хоронят? У нас за эти три года приучились спрашивать: кто председатель похоронной комиссии?

Не думаю, впрочем, чтобы подавляющую массу советских людей особенно волновало, кто станет очередным Генеральным секретарем ЦК партии и властителем их судеб. Все знали, что место это пусто не останется, его, разумеется, займет один из нынешних членов Политбюро, и полагали, что от этого не будет ни хуже ни лучше. Поначалу новый лидер чего-нибудь сочинит, чтобы приобрести популярность и показать характер, а там все войдет в свою колею, как не раз бывало. Так что и надеяться на перемены, и бояться их нет оснований.

И только сравнительно небольшое число людей в столице Союза и в главных городах республик, имевшие доступ к кабинетам и коридорам здания ЦК на Старой площади, осведомленные о реальном положении дел и знавшие, хотя бы по кулуарным слухам, кто может претендовать на пост генсека, только эти люди отдавали себе отчет, что речь идет не об обычной рутинной процедуре, а об очень серьезном выборе, поворотном моменте в жизни страны.

Но едва ли кто-нибудь из этих знающих людей, даже самых проницательных, мог предположить, каким резким и глубоким окажется этот поворот. Думаю, в 1985 году и прогрессистам, вынашивавшим замысел глубокого преобразования системы, и консерваторам, полагавшим, что она нуждается в косметическом ремонте, и непримиримым ее врагам, желавшим ей поскорей сгинуть, только во сне (для кого кошмарном, а для кого радужном) могло представиться, какой станет страна к концу правления Горбачева. Тогда же общество страстно хотело одного: чтобы во главе партии встал наконец молодой, энергичный человек. В составе Политбюро такой человек был, и симпатии всех на нем сосредоточились.

Горбачев был избран не потому, что на него указал Андропов в своем устном завещании, переданном через Аркадия Вольского Центральному Комитету. Как известно, с этим завещанием поступили так же, как в свое время с ленинским, просто скрыли, вычеркнув соответствующую фразу из доклада на пленуме ЦК.