Вообще мнение, будто именно чудаки двигают прогресс, глубоко ошибочно. На самом деле эта почетная роль принадлежит перегудовым.
Вся соль Перегудова в том, что задачи, которые А и Б решают в разной последовательности, а В вовсе не знает, как к ним подступиться, он решает одновременно, причем его гибкий ум и лукавое воображение позволяют любое противоречие свести к согласию. Там, где личный интерес кажется абсолютно, чудовищно несовместимым с интересом дела, Перегудов поколдует, поворожит, и все приходит в стройность - оказывается, задачку надо решать на малых числах или переместить идею с международной арены в жилищное строительство, или подкинуть некоему Ивану Эдуардовичу маленькую компенсацию в форме устройства его дочери в Институт театрального искусства. Нет здесь никакой мистики, один полет творческой фантазии.
А каков в деле! Был я свидетелем сцены, которую даже Шекспир не погнушался бы ввести в одну из своих трагедий. Можно сказать, она уже использована, если принять Перегудова за Ричарда, а нашего шефа за леди Анну. Шеф резко отводит предложение Перегудова (отредактированный вариант гениальной идеи референта R). Перегудов живописует выгоды и деликатно напоминает о пристрастии Ивана Данилыча к подобным решениям. Шеф упорствует. Перегудов пускает в ход неожиданный козырь: если не мы, нас опередит Иван Лукич и все лавры, натурально, достанутся соседней конторе. Шеф продолжает сопротивляться, со стороны Перегудова следует еще один маневр. "Может быть, вы и правы, - говорит он кисло, - игра рискованная, стоит ли связываться?" Расчет безошибочен, самолюбивый шеф не потерпит, чтобы кто-либо усомнился в его личном мужестве. Он замечает, что Перегудов, видимо, струхнул, не надолго его хватило, видали вы такого борца за правое дело. Другие подхватывают, сам Перегудов добродушно потешается над своим оппортунизмом, рассказывает по случаю анекдотец, а затем вдруг предпринимает бурный штурм - начинает петь шефу дифирамбы, восхваляет его мудрость и прозорливость, буквально на глазах лижет ему зад и завершает заверением, что за это дело ему поставят памятник.
Зрители ошеломлены, кажется непостижимым, чтобы шеф, с его незаурядным умом, клюнул на такую дешевую приманку; сейчас он стукнет по столу кулаком - и конец нашему хитрецу! Не тут-то было. Мягко пожурив Перегудова за лесть и назвав его пронырой, шеф заявляет, что он ему надоел, пусть делает как знает, лишь бы отвязался. Поистине Перегудов - великий знаток человеческой души, и разве не оправдана самая наглая лесть, если к ней обращаются ради стоящего дела!
Скажу теперь еще об одном своем начальнике, скорее, впрочем, косвенном, первом заместителе заведующего Отделом ЦК Олеге Борисовиче Рахманине. Косвенном, потому что формально другие замы не были у него в подчинении, находились на равном "статусе". На деле мы нередко получали из его уст задания шефа. Ему поручалось проводить еженедельные летучки руководящего состава с участием замов и заведующих секторами. И разумеется, он замещал Русакова, когда тот по какой-либо причине отсутствовал.
Мой ровесник с разницей в три дня (я родился 4 октября 1924 г., Олег 7-го), родом из подмосковной деревни, расположенной где-то неподалеку от Клязьминского водохранилища, он получил тяжелое ранение, но инвалидность левой руки не бросалась в глаза и не мешала ему быть отменным теннисистом. Ему выпала честь участвовать в Параде Победы. Чувство фронтовой солидарности положило начало нашим приятельским отношениям. Позднее к этому прибавилось и сотрудничество на китайском направлении. Рахманин несколько лет прослужил в нашем посольстве в Пекине, о его достоинствах китаиста можно судить по тому, что Олегу поручалось быть переводчиком на встречах Хрущева с Мао Цзэдуном. Тогда ли или по другому случаю он был замечен и приглашен в Отдел ЦК, где быстро пошел в гору, был удостоен членства в ЦК и Верховном Совете, пользовался благосклонностью, сколько я знаю, всех членов тогдашнего руководства. Этому немало способствовали вынесенные с военной службы исполнительность, с дипломатической - гибкость. Он не только был хорошим специалистом, но и умел показать себя с лучшей стороны, быть в нужный момент в нужном месте, при случае деликатно польстить начальству. Эти качества, в той или иной мере свойственные всем преуспевающим "номенклатурщикам", не исчерпывали его натуры. В нем как бы параллельно (повторяюсь, говоря об этом феномене, но что поделаешь, он довольно широко распространен), не пересекаясь, словно прямые линии, существовали два разных человека. Один - хрестоматийный чиновник, беспрекословно подчиняющийся вышестоящим и требующий того же от нижестоящих, вполне правоверный партиец. Другой - жизнелюб, с некоторой долей цинизма относящийся к официальным заповедям, "свой парень" с удалью подмосковного молодца, умеющий неплохо играть на гитаре и песни петь, любящий побалагурить в дружеской компании. Лишенный литературного дара, он обладал своеобразным чувством слова, придумывал выразительные словосочетания. Например, посылает Рахманин кого-нибудь из нас на совещание в другой отдел и напутствует: "Вы к этой проблеме прислонитесь, но не ввинчивайтесь". Китаисты составили даже целый словарь этого аппаратного новояза.
Олег сумел собрать в секторе Китая сильный состав специалистов. Немногословный, по-восточному сдержанный в словах и поступках Борис Кулик, знаток китайской философии вспыльчивый Михаил Титаренко (ныне директор Института Дальнего Востока), склонный к сочинительству Владимир Лазарев - с ними и другими членами этой команды мы часто и подолгу сидели над составлением пространных писем китайским руководителям, упрекая их в догматизме и призывая включиться в творческое развитие марксизма, чем, естественно, занималась КПСС. В свою очередь где-то в Пекине группа консультантов и знатоков Советского Союза сочиняла ответные послания, содержавшие упреки в ревизионизме и призыв блюсти верность великому учению Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина. От письма к письму язык становился все более жестким, в выражениях ни мы, ни они не стеснялись. Запомнилось, как наши оппоненты отозвались об одном из выступлений советского министра иностранных дел: "Врет, как сивый мерин". Видно, консультанта, из-под пера которого вышла эта накрутка, подвела память.
Эта перепалка, как известно, привела к вооруженному столкновению на Даманском. Понадобились три десятилетия, чтобы ввести отношения между двумя странами в нормальное соседское русло. Решающее слово было произнесено при встрече Горбачева с Дэн Сяопином в Пекине, на которой мне довелось присутствовать. Тогда же Дэн возглавлял китайскую делегацию на переговорах в Москве и отнюдь не производил впечатления мудреца. Они проходили в Доме приемов на Ленинских горах. Наша делегация, возглавляемая Сусловым, в составе Андропова, Пономарева, кого-то еще из высоких должностных лиц, беседовала с китайцами в парадном зале на втором этаже. А мы сидели в комнатушке на первом у выведенного туда передаточного устройства, записывали наиболее интересные пассажи, обменивались впечатлениями. Ничего путного из той дискуссии не вышло. Стороны остались при своем, даже еще более ожесточились. На поверхности это был теоретический спор, в действительности же - острая схватка за власть в социалистическом лагере и международном коммунистическом движении, представлявших тогда немалую ценность для обеих держав и в особенности - их амбициозных лидеров.
В то же время эта полемика предоставляла редкую возможность под видом критики "китайского догматизма" потеснить собственных, не менее свирепых ретроградов, подготовить почву для переосмысления некоторых устаревших или ошибочных тезисов официальной марксистской доктрины, все еще считавшихся неприкосновенными, как священная корова. Разумеется, все это кажется сегодня пустяками. Но из таких "пустяков" и выложена дорога к истине.
Олег никогда не говорил мне об этом, но я не сомневался, что он приложил руку к моему назначению заместителем заведующего. Мы с ним безмятежно сотрудничали, хотя придерживались разных взглядов на многие проблемы. Как это удавалось? Вероятно, благодаря сходству характеров. Поспорим - иногда мне удается его убедить, в другой раз ему меня. Бывало и так: сделает вид, что уступает, а сам пойдет к Русакову и получит от него санкцию поступить по-своему. Я тоже прибегал порой к такому приему, хотя с гораздо меньшим успехом: шеф чаще становился на сторону своего первого зама. Понервничаешь, позлишься, но не рвать же из-за этого отношения с товарищем по оружию в прямом и переносном смысле.
